Екатерина Сирота

 

 

Данька извивался под музыку в каком-то диком несуразном танце. Он был единственным, кто надел на Лерин день рождения пиджак, и от этого казался гораздо старше своих одноклассников, а может, еще и потому, что ничего из себя не строил. И если бы сейчас рухнул потолок, то Лера не удивилась бы. И дело вовсе не в том, что динамики на пределе возможностей дребезжали и брызгали на всю собравшуюся компанию тяжелым роком, а в том, что глаз невозможно было отвести от этого безумного танца. Казалось, что именно он был источником музыки, смыслов и силы жизненной энергии. Данька вскидывал ноги, широко размахивал руками, глаза прикрыты, русые волосы вспотели и у висков от этого казались чуть темнее, а пиджак жил какой-то своей жизнью, мешал Даньке. Он скинул его на пол и остался в черной футболке с названием своей любимой группы.

– Лер, там мама звонила. Сказала, соседка жалуется, громко. Через час просила сворачиваться, они с папой едут уже!

– Тогда чай иди ставь, Жень! И торт достань из холодильника.

Лера командовала на правах старшей сестры, хотя разница была всего два года. Только в 16 лет у времени свои законы, Эйнштейн точно их понимал, когда работал над своей теорией относительности, а значит, два года – целая временная пропасть, которую можно заполнить несколькими жизнями.

Все хлынули на кухню. Женя была рукастой, так про нее говорила мама, вот и пусть накрывает стол. Идея пригласить чуть ли не весь класс на день рождения тоже принадлежала маме. Очередная попытка со стороны родителей и учителей приобщить, помочь влиться, стать частью социума. Красивые слова для маминой научной статьи про подростков-интровертов. Звон ложек, настойчивый гудок закипающего чайника, голоса, сливающиеся в монотонный шум, каркающий надрывный хохот старосты класса Маланчука и навалившаяся усталость от этой какофонии звуков.

Дверь на балкон была приоткрыта. Лера потянулась ее закрыть, но увидела, что там стоит Данька, вышла к нему. Прищурившись одним глазом, он смотрел вдаль. Лера стояла тихо, рассматривала его профиль. Нос с горбинкой очень крупный, и – вдруг острое желание дотронуться до него рукой. Данька, словно почувствовал, повернулся и молча одними глазами сказал:

– Будь рядом, я не против.

– Ты не против? Я немного постою рядом, дома очень душно.

Данька кивнул. Чернота ноябрьского неба, тишина
окраины города звучали началом зимы, все ждали первого снега. Лера рассматривала руки одноклассника. Знакомиться с человеком можно не только по его глазам, но и по рукам. Руки всё расскажут про него. Ими можно любоваться, можно слышать язык их жестов. Вот мамины руки... без маникюра и яркого лака, пальцы длинные и ровные, а ногти крупные, выпуклые, будто морские ракушки. Лера любила смотреть, как летают мамины пальцы над клавиатурой, едва касаясь клавиш, рождая сотни строк и десятки статей. Пальцы были сильные и уверенные, вены на маминых руках немного вздулись, выдавая напряжение жизни или идей, которыми мама фонтанировала. У Даньки кривые крупные пальцы, красивая такая неправильность, она больше всего и привлекает. Пальцы слегка подрагивали, может, просто было холодно стоять раздетыми на балконе.

– Эй! Вы что там, целуетесь?! – Игорь Маланчук выглянул на балкон. – Пойдемте с нами чай пить!

Лера не любила его, он был признанный авторитет в классе, влиятельный, громкий и очень яркий. Внешность тоже была яркая, брюнет с голубыми глазами, волосы собраны в модный полухвост надо лбом.

– Целуетесь, да?!

– Игореша, завидуешь? – Даня шутливо пихнул его и вышел.

Хорошо, что на балконе темно и не видно, как пылают щеки!

* * *

Женька металась на кухне, рассаживала, наливала чай, чуть не забыла про фрукты, а ведь мама заранее их нарезала, а еще торт и праздничные тарелки. Ей не помогали, только подшучивали, всё-таки седьмой класс – это вам не девятый. Или дело в другом? Что-то там Эйнштейн в своей теории относительности про это говорил, пространство и время... у них свои особые законы движения, совсем не такие, как мы себе представляем. На кухне гомон, девочки прихорашивались перед зеркалом, Игорь Маланчук всех рассаживал за большим круглым столом. Приглашали почти весь класс, а пришла только половина – 14 человек, но родители были и этому рады. А Лерке, наверное, всё равно. Она у них особенная, так говорила мама. Женя любила старшую сестру и очень жалела. А почему – и сама не знала. Или сначала жалость, а потом любовь приходит? Кто объяснит? На литературе классная недавно рассказывала, что любить раньше и означало жалеть, вроде бы так. Вот и сейчас Лера стояла в дверях на кухню и не входила. Просто наблюдала, как-то отстраненно и немного нахмурившись. Щеки пылали. Длинные волосы забраны в высокий русый хвост, открытый лоб без челки, лицо без капли косметики, ее одноклассницы вовсю уже красились. Она красивая, Лерка, только хмурится и это всё портит. А еще всегда вот так стоит и никуда не проходит, никуда. В своем мире живет. Женя видела, что за столом стали посматривать на сестру, Маланчук что-то шепнул соседу и тот громко засмеялся.

Женя шагнула навстречу к сестре, но Даня Трофимов ее опередил, протянул руку Лере и повел к столу. Женя заметила, как она смутилась.

В дверь позвонили, приехали родители. Мама внесла еще большую суету. Шумная, красивая, начала со всеми знакомиться, а на Женю навалилась вдруг страшная усталость.

Скоро начали расходиться, Женя провожала в коридоре, все толкались, дверь на лестничную клетку открыли нараспашку. Женя потянулась к очередной куртке, чтобы помочь, но ее руку перехватил Игорь:

– Женька, ты молодец сегодня! Приходи в наш волонтерский корпус, нам такие шустрые позарез нужны.

А потом наклонился и чмокнул ее в щеку.

* * *

Когда все разошлись, пошел первый снег, и это стало лучшим подарком. Тишина и первый снег. Подоконники в их новой трехкомнатной квартире были широкими. С сентября Лера ходила в новую школу, а до этого был другой район, жизнь в частном доме с бабушкой, родителями и домашнее обучение.

Лера забралась на подоконник, стащила резинку с хвоста, волосы тяжелыми струями опустились на плечи.
Уткнулась лбом в ледяное стекло. Ей на миг показалось, что под окнами стоит Даня, поднял голову вверх и смотрит на падающий снег. Или нет, не он. Асфальт еще был гол, он ждал и переливался мокрым холодом, а в свете фонарей кружились миллиарды белых звезд. И вот еще секунды, а потом их не станет, а сейчас целая бесконечность в этом безумно кратком промежутке времени. Раз! И уже ничего нет! И никогда не будет!

Папа как-то рассказывал про белый шум, он был физиком по образованию, но всю жизнь работал программистом. Белый шум – сложное понятие из физики, а если простыми словами – это большое количество звуков, которые слились в нестройное немелодичное звучание или поток бесполезной информации, скрывающий истинную суть происходящего. Говорят, белый шум помогает ребенку уснуть. Значит, если отделить белый шум от полезного сигнала, то подойдешь близко-близко к истине, вот как сейчас в тишине.

Дверь от сквозняка приоткрылась, наверное, родители проветривали комнаты. Из кухни доносился звон посуды и мамин голос:

– Женёк, иди ложись, завтра в школу ведь, спасибо тебе! Как всё прошло?

– Да нормально, мам, ничего особенного, поели, пообщались и разошлись.

– И всё? А Лера? Как она? С кем-то разговаривала, общалась?

– Мам, да как обычно всё было, ты же знаешь.

– Андрей, иди помоги со стола убрать!

Значит, папа опять у компьютера, проверяет сообщения с работы.

– Ал, да оставь ты их в покое, наконец, со своими затеями. Лерке вся эта школьная тусовка приснилась. Теперь опять замкнется на неделю, ничего не вытащишь, только стресс лишний.

– Ей нужны такие стрессовые ситуации, поверь! Стресс как точка роста, на последнем семинаре по незакрытым гештальтам нам рассказывали, что...

– Господи, Алла, сколько можно уже! Не надо так усложнять. Особенная, гештальты, домашнее обучение... просто подростковый эгоизм, а ты его еще и культивируешь! Женьку вон загнала, Лера ей даже спасибо, наверное, не сказала.

 

* * *

Ночью ей снился Данька, он взял ее за руку и куда-то повел. Было очень темно, свет уличных фонарей подрагивал спутанными тенями на асфальте. Как холодно! Они шли молча и оставляли следы на самом первом в этом году снеге. Каждый шаг давался с трудом, и было что-то запретное в том, чтобы отнимать у земли эту абсолютную чистоту своими следами. Звучала та самая мелодия, под которую Данька танцевал, но он ее почему-то сейчас не слышал, Лера точно это знала. Он просто вел куда-то за собой, а ей нужно было узнать, запомнить навсегда эту дорогу и эту только его музыку.

– Лера, вставай! Опаздываем. Окно зачем нараспашку оставила на ночь, холод какой!

– Мама, я спать хочу, не пойду сегодня в школу.

– Лера, как же? Скоро конец четверти, у тебя оценок по математике мало. Классная недавно звонила.

– Мама, не пойду, оценки эти тебе нужны, папа меня
вообще с ними не трогает!

Лера натянула одеяло на голову и отвернулась к стене.

– Вечером поговорим. Ты расстраиваешь меня, Лера!

Дверь хлопнула пощечиной. Еще до домашнего обучения в шестом классе мама дала ей пощечину. Лера не помнила, что именно произошло, помнила только папины глаза, он тоже присутствовал при этой сцене, и как горела щека. Лерке стало больно именно от этих потерянных глаз, а мама потом ударилась в психологию.

 

* * *

После уроков Женю в потоке других школьников принесло по инерции в раздевалку. Лера в школу сегодня не пошла, значит, вечером, возможно, будет скандал. Домой идти не хотелось.

Она еще на первом уроке алгебры размышляла над предложением Маланчука. Утром до уроков успела полистать страничку ВКонтакте школьного волонтерского корпуса. Много ярких фотографий и добрых дел, почти на всех есть Игорь и другие старшеклассники. Некоторых Женя знала в лицо. Уборка парков, школьной территории само собой, поездки в курируемый интернат, детскую больницу, участие в разных фестивалях. Интересно, как люди становятся волонтерами? Папа говорит, что только тогда, когда у них самих что-то случается и идет вот такой отклик.

А как же формирующая сила литературы и искусства, про которую так много говорит их классная Ольга Александровна? Значит, она недостаточно сильна как формирующая сила жизни, чтобы захотеть делать добрые дела. А Женьку вот просто так потянуло по приглашению Игоря. Он был высокий, а ее одноклассники почти все ниже
ростом. И если бы вчера он не поцеловал ее, то эта движущая сила была бы гораздо слабее.

Проходя мимо раздевалки, глянула в зеркало. Обычная высокая девчонка в синей школьной форме и оранжевом галстуке, волосы темные в стрижке каре вьются и никак не поддаются укладке, длинная челка почти закрывает один глаз.

Волонтерский корпус занимал подсобное помещение как раз рядом с раздевалкой, его пару лет назад специально отдали ребятам для их деятельности. Сделала глубокий вдох, всё-таки волновалась сильно, и открыла дверь. На Женю не сразу обратили внимание. Комната была совсем маленькой, наверное, половина площади от обычного кабинета, а может, и меньше. Творческий беспорядок, на стенах плакаты, афиши с разных мероприятий, по центру сдвинуты парты, за ними старшеклассники что-то бурно обсуждают. Игорь сидел к ней спиной. Над столом склонилась Маша Митрофанова, выпускница, олимпиадница и гордость школы. Маша была такая... словом, необыкновенная. Женька иногда сталкивалась с ней в коридорах. Самое удивительное – с какой скоростью и легкостью Маша летала, буквально парила по школьным коридорам при своем немалом весе. Да, она была толстой или толстушкой, а может, и слов таких нет вовсе, чтобы ее описать. Потому что двигалась она очень грациозно и была красива той красотой, которую Женя видела на иллюстрациях к русским сказкам про Марью-царевну. А еще черная и длинная коса, которую Маша как-то очень старомодно укладывала вокруг головы. Только это ее совсем не портило, а даже наоборот. Вот такое внутреннее обаяние и сила прирожденного лидера. Так что вес и имидж далеко не всё, как многие считают!

– О, какие люди! Женя Калинина пришла! – Игорь повернулся и встал ей навстречу.

Женя внезапно залилась краской, все вокруг стола бросили свои занятия и уставились на нее. Самый сложный первый момент знакомства, ты один, а вокруг стихия. Или ты один на берегу и надо зайти в холодную воду, а может, она и не такая уж холодная, быстро примет тебя и будет в ней легко и свободно плыть.

– Женя, молодец, что пришла! Игорь немного рассказал про тебя, нам как раз очень нужны новые волонтеры. Сейчас мы активно готовимся к благотворительному фестивалю, – к Жене подошла Маша, оттеснив Игоря, и протянула ей руку для пожатия.

Непривычно. Женя еще больше смутилась, пожала руку. В глазах Маши было столько ободряющей поддержки и тепла, что Женя выдохнула и захотела остаться.

– Подсаживайся за стол, введем тебя в курс дела, – Игорь придвинул стул и посадил Женю рядом.

 

* * *

В доме должно пахнуть выпечкой! Одна из многочисленных крылатых бабушкиных фраз. С ее приходом, правда, дом наполнялся самыми разными запахами и не только выпечкой. Еле уловимо звучала лаванда, свежеиспеченный дрожжевой хлеб, корица, ярко и терпко пахли апельсиновые корки, которые бабушка Наташа везде раскладывала зимой, чтобы домашние не болели. Скрученные темно-оранжевые корки лежали прямо на подоконниках бабушкиного дома, в котором они раньше жили все вместе. Дом был старый и даже, по словам бабушки, хранил какие-то артефакты.

Лера не очень интересовалась. Она забиралась на подоконник, грызла горькие корки и смотрела на реку. У нее был миллион разных настроений на каждый день и под каждый цвет воды. Какая вода, такое и настроение. А сколько оттенков синего? Бесконечная бесконечность.

– Лера, ну что ты за человек! Только я нарезала всё и разложила!

На самом деле бабушка не была бабушкой. В семьдесят лет можно громко хохотать, стильно и ярко одеваться, носить короткую модную стрижку, не учить жизни, быть крутым журналистом и побеждать на всяких журналистских конкурсах.

– Лера, ну что ты за человек! Опять лежишь! Время двенадцатый час. Мама звонила, что на этот раз у вас стряслось, я уже и вникать перестала! Я оладушек уже нажарила, сметана прямо с рынка, мечта! Вставай, Лерка, и давай разговаривать.

Лера отвернулась к стене. Бабушка вышла, знала, что встать для нее сейчас настоящий подвиг. А подвиги, да, у всех очень разные! Мама всегда в такие минуты начинает ссылаться на своих дедушек, от деда по материнской линии дома хранятся медали. Каждая медаль – отдельная воен-
ная заслуга или подвиг. В детстве любили рассматривать их вместе с Женей. А тут... просто нет сил поднять себя и начать новый день. А почему, поди пойми.

Лера звучит в миноре, сколько себя помнит. Иногда Женькино настроение подхватывало ее, вплетало свои мажорные ноты и яркие краски в их общее пространство. Тогда Лера будто выныривала из глубины своих синих пучин и делала глубокий вдох. Солнце слепило глаза, и она уже не понимала, как же так долго можно было задерживать дыхание под водой.

В детстве почти каждый год ездили с родителями отдыхать в Небуг. Лера рано научилась плавать и много ныряла. Мама волновалась, а папа хохотал, был рядом и учил правильно задерживать дыхание. Лера помнит первые секунды, когда увидела море из окна поезда. Она еще не слышала, но уже знала – так звучит бесконечность шумом набегающих волн и неописуемым цветом, сине-бело-золотистым сегодня, а завтра... невозможно передать тысячи оттенков, только ощущение, что море живое, оно понимает тебя и с ним можно разговаривать. Лера точно, абсолютно точно была счастлива на море, любила подолгу лежать на спине. Вода, оказывается, держит не хуже, чем земля. Под тобой и над тобой бесконечность, одна в другой отражается.

Потом папа сменил работу, маме не давали отпуск летом, да Лера и сама уже не хотела с ними ехать. Переезд из бабушкиного дома, новый период жизни и походы к многочисленным психологам.

– Лера, вот фигурки животных, выбери каждого члена семьи.

– Неужели вы думаете, что если я выберу тигра и это будет мама, вы сможете мне помочь?

– Лера, допустим, ты выберешь тигра. Что ты чувствуешь
при этом?

Что ты чувствуешь при этом? Что ты? Ты чувствуешь? Ничего... Лера ничего не чувствовала, только усталость. Хотелось скомкать эти фразы, как ненужный исписанный листок, и выбросить.

Всё-таки встала и, не умываясь, пошла на кухню. Бабушка чмокнула в макушку и поставила тарелку дымящихся оладушков перед Лерой, налила кофе.

– Пей, Лерка! Заварила мой любимый зерновой, запах необыкновенный просто. И рассказывай про день рождения, как отпраздновали?

– Ба, знаешь, я ведь совсем не умею танцевать.

– Да ты стесняешься просто, Лер. Это же не показательные выступления были. Опять твои комплексы.

– Знаешь, Даня Трофимов так здорово танцевал. Будто никого вокруг нет, только музыка и он сам.

– А вот с этого момента поподробнее!

 

* * *

Женя сидела рядом с Игорем. Внимательно слушая Машу, она потихоньку рассматривала профиль своего соседа и не могла понять, что он за человек. Папа бы, наверное, сказал, что у него волевой подбородок. Папа всегда так говорит, если человек ему нравится. Сила воли для папы очень важна, волевой человек подчиняет обстоятельства себе, а значит, свободен. Хотя свободным можно быть очень по-разному. Вот Лера – она вечно вся в себе, в каком-то своем мире, независимом от внешнего, хотя чужое мнение ее очень ранит.

– Так вот, к новому году мы должны напечатать афиши фестиваля и билеты, а значит, остается мало времени на сами макеты. И, главное, придумать название! Для новеньких напомню, что такой музыкальный фестиваль мы проводим впервые, будут выступать местные группы. А все средства перечислим в детский благотворительный фонд. Так что, ребята, начинаем мозговой штурм! Кидаем названия!

За столом сидело человек десять, сначала тишина, задумчивость, работа мысли, а потом гвалт, накал эмоций, настоящий коллективный разум. Женя когда-то слышала про него.

– Вероятность контроля! – суперназвание! Острое и не затертое, – предложил Игорь.

– А при чем тут контроль? Кто кого контролирует? – Маша немного нахмурилась, но всё-таки записала это название в планшет.

– Так ведь вероятность! Здесь про внутреннюю свободу, понимаешь?!

Они еще долго спорили. Игорь настаивал. Маша просила других активнее подключаться, оба раскраснелись. Кто-то выкрикнул очередной вариант:

– Выхода нет!

Игорь вскочил, расхохотался и выругался. Одно слово, но как оно хлестко диссонансом задребезжало и повисло в воздухе. Кто-то замолчал, кто-то продолжал выкрикивать свое. Женя знала и понимала, что многие сейчас так разговаривают, но принятия не было. И дело вовсе не в воспитании. Мат резал слух, внедрялся в мысли, иногда его было очень много, особенно во дворе. Так много, что хотелось уйти домой и не слышать.

– Маланчук, за речью следи! – Маша подошла к нему вплотную и по-свойски потянула за рукав, пытаясь усадить.

Тот выдернул руку, но извинился.

– Ладно, проехали.

Женя вдруг подняла руку, как на уроке, жутко смутилась, покраснела. Маша мгновенно поняла и поддержала:

– Женя, говори!

– Белый шум! Вот такое название придумала. Это из физики понятие вроде бы и информатики. Белый шум заглушает истинный поток информации, как-то так.

– А в этом что-то есть! Молодец Женя! Красиво и много смыслов. Игорь, погугли про белый шум, – Маша протянула ему планшет. – Мне отбежать надо к классной.

«Примером белого шума является шум близкого водопада. Белый шум находит множество применений в физике и технике. Одно из них – в архитектурной акустике. Чтобы скрыть нежелательные шумы во внутренних пространствах зданий, генерируется белый шум малой мощности. В электронной музыке белый шум используется в качестве одного из инструментов музыкальной аранжировки. В последнее время многие педиатры рекомендуют использовать звуки белого шума для успокоения и хорошего сна младенцев» – Википедия.

 

* * *

Бабушка умела слушать. Эмпатия – так, кажется, мама называла это качество человека. Модное слово из психологии, умение сопереживать другому или понимать его. У Леры, по словам мамы, ее совсем не было. Бабушка просто молчала, немного щурилась, делала глоток своего любимого кофе, очень крепкого и без сахара, потом снова слушала. А Лера говорила. Много, иногда очень путано, словно во сне, когда засыпаешь и мысли наскакивают одна на другую, а потом медленно текут по реке сновидений. Рассказывала самой себе – только вслух. Про Даньку, как он стоял на балконе, а Лера смотрела на его пальцы, и потом Маланчук, его смех, от которого хочется сжаться, как наша вселенная, до микроразмеров, после чего происходит взрыв. Мощный, обновляющий и рождающий вновь. Только для такого взрыва нет энергии. А значит, остается только сжиматься и чувствовать себя хуже... хуже, чем они, другие.

– Лер, что значит хуже?! И кто эти другие для тебя? Их мнение важно? Вот, скажем, твой Маланчук. Ну что уж за звезда такая? Ну лидер...

– Вот именно! Лидер – этим всё сказано, ему подчиняются, значит, он сильнее всех. Управляет и властвует.

– Лер, не обижайся, ты, конечно, не лидер, но и не хуже! Да так вообще нельзя рассуждать. Господи, что же за возраст такой противный! Мой возраст самый лучший, и не спорь. А сейчас поедем гулять, раз уж мы обе сегодня выходные.

Бабушка была свободным художником, из местной газеты давно ушла, иногда писала материалы на заказ, брала интервью. Лера любила их читать, в основном они были с женщинами, а сама серия интервью называлась PROЖизнь. Женщины-беженки, женщины, которые пережили тяжелую болезнь и вернулись к жизни, многодетные приемные мамы. Лера читала, видела и слышала, как говорят два человека, откровенно и честно, совсем простым языком, как друзья. Бабушка умела так писать, будто ты сам присутствуешь во время беседы, даже не зная человека, видишь его, слышишь его голос. Сложно это – рассказать про свою боль? И почему становится легче? Потому что кто-то принял ее часть
на себя.

– Лер, у меня идея, погода сегодня жуткая, снег растаял и слякоть. Поедем сначала на открытие выставки моей знакомой художницы-декоратора, потом в кафешку, а потом будет сюрприз!

– Идет!

Погода и впрямь была скверная. Пронизывающий ветер гнал их до остановки. Бабушка локомотивом шагала впереди, подгоняя Леру. На асфальте следы утопали в рыхлом, уже коричневом снегу. Следов так много, от маленьких детских до серьезных мужских с рельефной подошвой. Все ведут на остановку. Лера тоже оставила свои. Автобусы пустые, час пик уже позади, самое лучшее время. Из окон такие сиротливые без снега улицы и люди. И только небо серым, набухшим влагой одеялом укрывает крыши
домов.

Выставка располагалась в Доме архитектора на первом этаже. Вязаные панно с абстрактными рисунками под названием «Триптих», снова панно – яркие со свисающими тугими косами из крупных лент, броское искусство в ощущениях
для очень искушенного зрителя. В следующем маленьком зале – авторские куклы. Бабушка зависла над очередным триптихом, а Лера оказалась наедине с куклами. Они, несомненно, были живые. Куклы смотрели на Леру и молчали, изучая ее. Кукла-клоун удивленно, одна бровь приподнята, рот ярким бантиком, лимонный комбинезон и красные ботинки; кролик из «Алисы в стране чудес» мудро и немного надменно, он всё уже знает про Леру, на нем черный бархатный пиджак, на шее те самые часы на золотой цепочке; семейство эльфов в клетчатой «шотландке»; просто куклы в шитье и вязаных из шерсти-паутинки платьях с необыкновенными волосами, забранными в длинные косы. Наверное, мастерица махнула рукавом, и куклы, как частички ее души и настроений, посыпались, родились и теперь живут в этом зале.

Потом было кафе с огромными окнами-витринами на проспект Революции. Наверное, в каждом городе есть проспект с таким названием. А еще чай с корицей и эклеры со сливочным и шоколадным кремом. Внутри теплело и будто тоже пахло корицей и немного праздником. С бабушкой было очень легко.

– А что за сюрприз, ба?

– Здесь недалеко. Доела? Тогда пойдем!

В соседнем здании размещался салон красоты.

– Вот мы и пришли!

– Это еще зачем? Ты вроде недавно стриглась!

– Лер, давай сменим тебе образ, а? У женщин работает безотказно для повышения самооценки!

– Ого! А мама что скажет?

– Ну, Лер! Беру на себя маму. Ты, главное, не против?

Мастер-парикмахер распустила Лере волосы, пристально разглядывала ее, что-то прикидывала.

– Карт-бланш даете?

Лера только плечами пожала и кивнула в знак согласия. Творческий подход и любовь к своему делу творят чудеса! В зеркале увидела себя красивой. Это невероятное, ошеломляющее чувство, новое место в мире и новое ощущение себя на клеточном уровне. Волосы волнами до плеч немного вьются, пряди разной длины, кажется, прическа называется лесенка, высокий лоб закрыт косой челкой. Почему нам так важно чувствовать себя красивыми? Или это только женское качество? И где в глубинах сознания срабатывает
этот щелчок – да, красиво!

– Нравится? – мастер крутанула ее спиной к зеркалу и протянула другое небольшое, чтобы рассмотреть себя сзади.

Лера оказалась лицом к окну. По улице, прямо мимо салона красоты, шел Даня, за спиной гитара в чехле, а рядом с ним высокая девушка без шапки, темные, наверное, длинные волосы спрятаны под куртку. Она шла и сдержанно улыбалась. Лера видела только ее профиль, а Данька что-то рассказывал, размахивая руками для усиления эффекта.

 

* * *

Женя вернулась домой позже обычного. На собрании Маша и Игорь долго распределяли обязанности между волонтерами. Жене поручили сделать макет афиши, та призналась, что папа сможет помочь. Было почти пять вечера, звонить не стала, открыла дверь ключом и сразу вдохнула теплый праздничный запах корицы. Значит, бабушка приехала, и, скорее всего, напекла ее любимых булочек. Бросила рюкзак на пол и прислушалась. Что-то было не так. В запах корицы диссонансом вплетался мамин раздраженный тон. Кухня была закрыта, но отдельные фразы отчетливо бились о дверь.

– Мама, ну что за эксперименты?! Я же утром написала тебе, что Лера очень нестабильна! А теперь что с ней? Лежит, смотрит в одну точку. Господи, только в школу начала ходить.

– Ал, да всё отлично было. Гуляли, много разговаривали, потом в салон зашли, она ведь красоткой стала, разве нет? А потом... Ее мастер к окну повернул, и Лера увидела кого-то. Я только мельком разглядела парня с гитарой за спиной, а с ним девушка вроде бы шла.

– Странная реакция, думаю, парень здесь ни при чем! Просто прохожий. Ты спрашивала у нее?

– Конечно! Сказала, всё хорошо, но в лице изменилась, а по дороге домой молчала.

Вода из открывшегося крана смыла остальные фразы, видимо, начали мыть посуду. В их общей с Лерой комнате свет был выключен, сестра лежала, отвернувшись к стене. Наверное, спала.

– Лер, ты спишь?

Та не ответила, только одеяло натянула на голову. Женя тихонько переоделась в темноте. В окно по-хозяйски падал свет фонаря, растапливая очертания предметов. Леркино горе было большим, больше нее самой, выходило за ее границы, выплескивалось на пол, разливалось густой горечью
в воздухе.

Парень с гитарой. Уж не Даню Трофимова ли она увидела?! В висках застучали идеи одна абсурднее другой.
Выдохнула и написала Игорю сообщение в ватсап, его номер был в общем чате волонтеров. Ответ пришел сразу:

– Женя, что случилось?

– Мне очень нужна помощь. Вернее, Лере. Ты сможешь на улицу выйти поговорить?

– Давай через десять минут у входа на стадион. Успеешь?

Заглянула на кухню: «Я в школе телефон забыла, через час вернусь!»

Стадион располагался по дороге в школу, минут пятнадцать спокойным шагом, значит, надо бежать. Люди возвращались с работы домой, несли огромные сумки с едой, тащили малышей из детских садов и кружков. А Женя бежала против потока. В груди жгло и стучало, расстегнула на ходу куртку и сняла шапку. Холод забрался в рукава, прошелся по волосам и умыл лицо, стало легче.

Игорь уже ждал у ворот стадиона.

– С ума сошла нараспашку, холод какой! – Он сам застегнул ей куртку. Так обычно делал папа, когда она уходила утром в школу, только Женю это возмущало. А тут... вдруг защипало в носу, и покатились слезы.

– Дуреха, ну что случилось?

– Лера, она особенная с детства, всего не расскажешь. Это ведь целая огромная жизнь с родительскими страхами, переживаниями за нее, попытками встроить в обычный школьный ритм и подобрать к ней, Лерке, ключи. Психологи так и не смогли. Бабушка и папа, если сильно рассердятся или устанут, говорят, что Лера просто ленивая и своенрав-
ная, и ее мало наказывали в детстве. Но я им не верю! Родители рассказывали, что она очень быстро развивалась, рано начала читать, память у нее потрясающая, она длиннющие стихи наизусть может прочесть, только часто ничего не хочет. В началке отличницей была, но всё из-под палки вроде, мама над ней стояла. Диагноз? Да нет! Не ставили, это точно, я бы знала. Но, понимаешь, ей очень-очень плохо. И надо помочь!

Сумбурно потоком лились слова, ветер подхватывал и раскидывал их вокруг, словно опавшую листву, скупо
вместо снега укрывшую ледяной черный асфальт.

– Жень, а что я-то могу сделать? Как помочь ей?

– Игорь, есть у меня идея! Ты можешь попросить Даню Трофимова, чтобы он обратил на нее внимание? Ну, домой проводил или просто в классе шефство взял, что-то в таком роде, а?

– Женька, что значит «внимание обратил»? Не темни! Он ей нравится, да? Если так, то можно навредить, неужели не понимаешь?

– Может, и нравится, не знаю я! Ну пусть просто шефство возьмет. Игорь, ей очень плохо, понимаешь?

– Шефство... Про пионеров, что ли, фильмов насмотрелась? Ладно, подумаю я, может, и поговорю. Пора мне, Жень, на тренировку опаздываю.

Игорь посмотрел на нее как-то исподлобья, замер, а потом резко отвернулся и ушел.

Женя побрела домой. Сил почти не было, наверное, потому, что не успела поужинать. Улица опустела, медленно и несмело пошел пушистый снег.

Рядом с мусорными баками сидела огромная пятнистая дворняга, а к ней прибился щенок. Может, это был ее детеныш, а может, и нет. Щенок кинулся в ноги к Жене, а собака заискивающе посмотрела прямо в глаза: «Возьмешь нас домой? Или хотя бы его?» Женя наклонилась, и щенок кинулся лизать ей лицо. Он был белый, с небольшим черным пятнышком у самого носа.

– Ты прости меня, тебя не смогу взять, а малыша возьму! – решилась Женя и подхватила щенка под теплый
живот.

Он вдруг заскулил. Наверное, испугался или просто прощался с большой собакой.

Дома был переполох, бабушка и мама охали и ахали, а папа стал настоящим героем в глазах Женьки! Он взял щенка и отнес в ванную, долго мыл его, а потом смотался в торговый центр и купил миски, корм, даже записался на прививки к ветеринару. Лера вышла из комнаты, такая непривычно взрослая и красивая с новой стрижкой, увидела щенка и замерла.

– Ну что, девчата, будем имя придумывать малышу? – папа подхватил щенка и протянул Лере. Она счастливо охнула и осторожно прижала его к груди. Мама с бабушкой переглянулись и выдохнули, снова запахло теплой корицей.

* * *

Щенок всю ночь спал у Леры под боком. Его назвали Каро, это был мальчик. Когда все уснули, малыш начал скулить, не признавая подстилку в качестве постели. Лера потихоньку забрала его к себе. Он грел ее, а она его. Лере казалось, что его чистого щенячьего тепла гораздо больше, и он делится им даже во сне со всей своей собачьей преданностью.

Утром на удивление легко встала и отправилась в школу. Выгуливать Каро договорились по очереди. Сегодня был черед папы, он даже взял полдня отгула, чтобы съездить к ветеринару.

В школе всё, как обычно, суматоха и толкотня в раздевалке. В коридоре мелькнула Женькина шевелюра и растворилась в толпе. Первый урок английский. На нем всегда комфортно, маленькая группа, по-домашнему уютный кабинет и Ирина Юрьевна, которая всех любит, а Леру особенно за ее память и гуманитарные способности. Хороших учеников любят больше, разве не так?

– Ребята, познакомьтесь, у нас новенькая – Наталья Ивонина. У Наташи папа военный, поэтому она присоединилась к нам вот так посредине учебного года. Наташа, садись сюда на первую парту к Лере, она одна сидит.

Лера присмотрелась к новенькой. Русые распущенные волосы до лопаток, идеально гладкие, словно по ним тщательно прошлись утюгом. Высокая, стройная и очень спокойная. Достоинство. Вот как это называется. Внутреннее достоинство, которое помогает не засмущаться в новом коллективе и остаться собой. Наталью сразу попросили к доске, и по тому, как она двигалась, повороту головы, ее профилю Лера узнала в ней ту девушку, которая вчера была с Даней. Только Данька был в другой подгруппе, а значит, точно проверить можно будет на втором уроке.

Урок тянулся. В конце писали самостоятельную. Лера никак не могла сосредоточиться, поставить глагол в правильную форму и определить время. Зачем в английском столько времен? Время – это вообще ошибка вселенной, недоразумение какое-то, что-то вроде простуды.

На перемене в коридоре у кабинета математики собрался весь класс, учитель опаздывал. Одноклассники общались небольшими группами по интересам, только Лера и Наташа стояли одни. Наташа сосредоточенно набирала в телефоне. Игорь Маланчук что-то рассказывал Дане, тот задумчиво хмурился, потом кивнул и вдруг направился прямо к Лере.

– Лер, ты познакомилась уже с Наташей?

– Да, на английском.

– Наташ, иди к нам! Мы с Наташей случайно познакомились, искали ударника в мою группу, она нам написала сама, а тут такое совпадение – учимся в одном классе! Знаешь, Лер, приходи сегодня после уроков к нам на репетицию, всё сама увидишь. Мы ведь скоро на фестивале выступать будем.

– Спасибо! Неожиданно...

– После уроков на улице будем ждать у входа. Кстати, прическа тебе очень идет!

Прозвенел звонок, учитель уже открывал класс. Группки ручейками вливались в общую толпу и теснились в двери. На математике была новая тема, можно расслабиться и подумать о своем.

Лера уже давно многое упустила и пропустила. В точных науках, как в спорте, нужны постоянные тренировки, так папа говорит. Мысли путались, прическа мне идет, а Наталья умная, ее опять вызвали к доске, как она бойко решает пример, после уроков идти на репетицию, надо же!

Возбуждение, радость, робость, надежда и сомнения, опять бесчисленные сомнения – калейдоскоп эмоций тряс кто-то внутри с бешеной скоростью. Иногда эмоции цеплялись друг за друга, а сами узоры не успевали формироваться. Тогда вообще было не ясно, что она, Лера, чувствует в этот момент. А Даня сидел перед ней и неистово грыз ручку, она видела только его ссутулившуюся спину и двигающийся локоть, значит, тоже записывал пример. Почему люди так всё усложняют, почему маскируют чувства? Так они защищают себя, наверное. Что бы было, если бы мы говорили открыто друг другу? Как бы изменился мир?

– Калинина, опять спишь? К доске, пожалуйста!

Лера медленно встала. Доска, сплошь исписанная формулами, для нее сейчас станет настоящей доской позора. Но день был полон на хорошие сюрпризы, в напряженную тишину класса холодной струей ворвался звонок. Лера
выдохнула. Потом было два урока информатики, Наташа и Даня оказались в другой подгруппе. Литература, русский и свобода!

Когда Лера вышла, ребята уже ждали ее. Ветер был колючий и злой, снег снова растаял. Зима только нарождалась, а осень еще не ушла окончательно, такое вот сплетение и взаимопроникновение времен года.

– Тут недалеко, пару кварталов, пешком дойдем, только поживее. Репетиция в три начнется, – Даня кивнул им обеим, мол, не тормозите, и пошел быстрым шагом впереди.

Наталья шла рядом с Лерой. Как в прошлый раз, волосы спрятаны под куртку и кажется, будто они обрезаны под каре. Обе молчали, Лера от стеснения, Наталья просто была в себе. Ветер всё равно бы их перебил. Он и сейчас завывал что-то свое. Путался в макушках строгих тополей, гнался за серыми облаками и жаловался, жаловался на свое одиночество.

Кирпичные пятиэтажки стали границей между старой и новой жизнью многоэтажных новостроек, теснившихся около школы. А тут другая жизнь, другие дворы, подъезды и подвалы. В одном из таких и проводились репетиции.

– За аренду платить не надо! В этом доме наш вокалист живет, Димка, он и договорился со сторожем.

Спускались по узкой лестнице. Гулко в такт шагам волновалось и билось сердце. Низкие потолки, скупое освещение, плакаты музыкантов на стенах, старые афиши и тот самый запах сырости, который так быстро въедается в одежду и так долго помнится потом. Двое ребят уже репетировали, один у микрофона, второй с электрогитарой. Они были явно старше. У микрофона высокий, худощавый, длинная челка почти закрывала глаза. Гитарист точно уже не школьник, волнистые русые волосы собраны в хвост, он единственный был в футболке с надписью какой-то группы. Оба кивнули, представляться не стали, музыка сейчас была важнее всего – этикета, холода, иной жизни за бортом подвала. Лера с первых секунд это поняла, и стеснение ушло, растворилось. Музыка стирала всё лишнее, отпускала, прощала, показывала настоящий бесконечный мир. А этот мир был больше и объемнее в миллионы раз всех Леркиных страданий, сомнений и неуверенностей.

– Ты садись, не стесняйся, только куртку не снимай, тут холодно! – Даня подвинул деревянный ящик и усадил Леру.

Наталья уже устроилась за барабанной установкой. Даня настраивал бас-гитару. Он уже потом рассказал Лере, что он именно бас-гитарист.

 

Исчезну в сердце леса,

Вспыхну можжевельником,

Степной дорожной пылью в воздухе повисну.

Мала земная доля, мала земная доля.

Буду жить...

 

Дима пел очень чисто низким, с хрипотцой, голосом, будто осторожно ступая по нотам, глаза закрыты, слова льются новыми смыслами, рассекая этот день, оставляя ненужное и забирая только то, чем может быть жива душа человека. Что это за песня? Они сами сочинили? Лера видела и слышала всех и каждого в отдельности. Легкие и уверенные взмахи рук Натальи, ее какая-то королевская стать за барабанной установкой, вдумчивая сосредоточенность гитариста, Данькин профиль и нос с горбинкой, неизбежность нахлынувших слез, которые никто не видел, а потому они свободно текли по Леркиным щекам. Песню играли несколько раз, возвращались в одну и ту же точку пространства и времени. В коротких перерывах перебрасывались замечаниями, поправляли друг друга.

– На сегодня хватит. Сторож просил пораньше закончить. – Дима всем кивнул. – Думаю, последний вариант сыграем на фестивале, если никто не возражает.

Собрались быстро, на улице попрощались. Дане и Лере было по пути. Наташа с ребятами пошла на остановку.

– Это ваша песня?

– Что ты. Нет, конечно! Это группа из Архангельска довольно известная Moon Far Away. Мы кавер исполняем. Понравилось?

– Очень!

Даня молча выхватил из ее рук рюкзак и повесил на одно плечо. А потом вдруг взял за руку и повел. Они шли молча, ветер стих, мир изменился. Было одновременно холодно и жарко. Холодно от опускающейся морозной ночи и жарко от соединенных рук. Когда два человека идут, держась за руки, они могут просто молчать, но всё равно обмениваться информацией. Так можно лучше услышать друг друга. Слово может обмануть, а мысль никогда, она первопричина всего и вся.

– До завтра, Лера!

– До завтра!

 

* * *

Женя вернулась домой позже обычного, их сильно задержали на классном часе, а потом в магазин за молоком заходила. Леры еще не было. Странно! Обычно сестра ее опережает, не общается по дороге с одноклассниками, не зависает в школьном дворе, обмениваясь впечатлениями дня, не говоря уже о внеурочке.

Каро выскочил в коридор, виляя хвостом и поскуливая. Женя присела, щенок кинулся лизать ей лицо. Сколько преданности, любви и всего того, что написано в книгах про собак. Не верю, что у них нет души. Это просто невозможно. Выведу гулять, а потом за уроки.

Потоптались с Карохой во дворе, он всё тянул поводок к тому месту, где его нашла Женя. Она поддалась, рядом с мусоркой их встретила та большая собака. Надо бы подкармливать ее. Двор был пустой, только по дороге к дому вдалеке шла пара, держась за руки. Женя всмотрелась. Лерка! Лера без шапки, хорошо, что мама не видит, шла с кем-то за руку. Надо же! Неужели с Данькой? Точно он! Господи. Нельзя же так переигрывать. Надо поговорить еще раз с Игорем. Или нет, может, не стоит. Что же делать теперь? Что она, Женя, натворила! Ребята прошли совсем близко, но ее не заметили. Лерка такая красивая с этой новой стрижкой и очень взрослая. Женя видела сестру со спины, даже походка будто другая стала, мягкая и спокойная.

Даня вернул Лере рюкзак, сестра скрылась в подъезде, а он почему-то стоял и смотрел ей вслед. А потом у него зазвонил мобильник, и Женя вроде бы даже расслышала обрывки фразы: «Игореша, не лезь. Сам разберусь». А может, ей показалась только. Данька прошел мимо, а Женя специально спряталась за деревья. Завтра абсолютно точно надо поговорить с Игорем. Настроение испортилось.

Дома пахло кофе, а еще, наверное, гренками. Уютный и теплый запах, устанавливающий свои законы, по которым надо долго держать замерзшие руки под струей теплой воды, а потом на кухне плюхнуться в старое бабушкино кресло, зажмуриться и вдыхать запах счастья.

– Жень, ты? Я гренки жарю! Будешь с кофе?

– Мама ведь не разрешает мне!

– А я с молоком сделаю слабый.

Женя заглянула на кухню. Лера суетилась у плиты, большая редкость, как и то, что она предложила кофе. Значит, что-то случилось. Лера плюхнулась в кресло, поджав под себя ноги. Кресло было старое, скрипучее и очень любимое, его перевезли из бабушкиного дома на первое время. А когда это первое время должно закончиться, никто не знал. Кресло осталось, стало частью дома и семьи. Из-за него происходили постоянные баталии мамы с папой. Когда мама была в плохом настроении, она затевала генеральную уборку и порывалась всё выкинуть, а «эту рухлядь» в первую очередь отнести на помойку. Папа стоял насмерть – «кресло помнит всю нашу жизнь, ни за что!».

Ели молча, обе оказались страшно голодными. Тарелка дымилась и золотилась гренками. У Леры кофе черный, у Жени с молоком. Ели и молча переглядывались. Лера была другой. Как это объяснить? Никак. Только почувствовать. Она пила кофе, смотрела куда-то сквозь Женю и улыбалась одними глазами. Вот ведь и правда гениально сказано про то, что глаза – это зеркало души. Вы видели когда-нибудь ясным утром, как в зеркале отражаются солнечные лучи? Только нужно не спешить вскакивать с постели, а просто лежать и смотреть, наблюдать за танцующими пылинками, выхваченными лучами и уходящими полупрозрачными золотыми стрелами в бесконечность своего отражения. И вот такие золотые стрелы летели сейчас по кухне из Леркиных глаз во все стороны. Господи, что же я натворила! Поскорее бы завтра, как раз после уроков встреча волонтерского корпуса, придет Игорь и будет возможность поговорить.

 

* * *

Утро, а вслед за ним и наступающий день выдался суматошным. Кароха неожиданно сделал огромную лужу в коридоре. Мама встала в нее перед самым выходом на работу, и был страшный скандал.

Женя выскочила из дома и по дороге вспомнила, что забыла ключи. Пришлось возвращаться, пока не ушел папа, он всегда последним уходил. В итоге опоздала на физкультуру и делала штрафные отжимания. Вот бывает ведь так! А всё причинно-следственные связи. На них весь мир держится и вся наша жизнь. На уроках отвлеклась. Женька вообще любила учиться. Она не была любимицей учителей и не побеждала на школьных олимпиадах. Просто ей многое было интересно, будто мир приоткрывался с разных сторон для нее, Женьки.

В волонтерской комнате снова битком. Маша что-то набирала в ноутбуке. Игоря еще не было. Ничего, наверное, задерживается.

– Женя, познакомься с нашим дизайнером Олесей, – Маша кивнула на рыжую девчонку, которая сидела на противоположном конце стола, та приветливо помахала рукой. – Садитесь рядом, Олеся макет афиши набросала уже, обсудите и пора браться за верстку.

С Олесей сразу нашли общий язык, она была всего на год старше, училась в художественной школе и оказалась невероятно увлеченным человеком. Показала Жене несколько вариантов афиши в планшете, один лучше другого:

– Главное донести идею, понимаешь? Это ты ведь предложила название «белый шум», да?

– Ну да...

– Оно просто отличное. Всё должно быть в духе минимализма. Вот картинки белого шума из интернета, ну такая рябь, сама видишь. Их поместим по центру под шапкой. А на фоне этой ряби названия музыкальных команд красным. Что думаешь?

– Олесь, да ведь я не разбираюсь. Вообще мне нравится.

– Или давай еще такой вариант посмотрим. Классная идея, в интернете нашла. Сквозь рябь белого шума проглядывает чье-то лицо! Здорово?

– Да, отлично! Белый шум мешает нам увидеть четкое изображение!

Олеся предлагала всё новые варианты, что-то добавляла, обновляла, меняла цвет, искала новые смыслы. Женя только кивала, соглашалась и смотрела на дверь, та равнодушно молчала. Игоря не было. Может, написать ему? Неудобно. Словно услышав ее мысли, встала Маша и начала кому-то звонить.

– Игорь, громче говори, не слышу тебя! Мы тут в полном составе, тебя не хватает. Ох, я и забыла совсем. А вернешься когда? Давай, удачи.

Все вопросительно посмотрели на Машу.

– В общем, так. Маланчук уехал от школы на соревнования по спортивному ориентированию, я забыла просто. Будет на следующей неделе. Связь там плохая, поэтому все вопросы со мной придется решать.

 

* * *

Режим Леры стал другим. Дождаться конца уроков, дождаться репетиционных дней вторника и пятницы. Лера стала неизменным участником всех репетиций. После той, самой первой, Даня вечером написал ей в вацап, что в пятницу встречаются на том же месте, а еще скинул ссылки на песню, кавер которой они исполняли, ну и на группу, конечно. Сам фестиваль планировался в январе, точную дату пока не определили.

Кроме вторника и пятницы, были и другие дни. В школе они тянулись. Даня с ней почти не общался. Ну или общался, как со всеми другими одноклассниками. Мог кивнуть в раздевалке или попросить ручку, если сидел впереди. И от этого не хватало воздуха, в Леркиной жизни появилось новое слово – неопределенность. Это значит, что неясно как жить, понимаете? Как жить, скажем, в среду и ждать пятницы и пытаться делать вид, что мир прежний? А делать
вид – значит обманывать себя и всех кругом. Силы от этого уходят бесконечно быстро. Так вот почему нас в детстве учат, что врать нехорошо.

Однажды ее спросили на литературе. Надо было прочесть наизусть любое любимое стихотворение. Лера, конечно, забыла подготовиться накануне.

– Калинина, иди! Оценок совсем мало.

Пока шла к доске, судорожно пыталась что-то вспомнить. Бабушка любила и знала поэзию, легко читала наизусть Ахматову, Цветаеву, говорила, что это как музыка, надо уметь слышать. Но самой воспроизвести что-то из любимых бабушкиных стихотворений было сейчас, в эту минуту, бесполезно. Лера всегда терялась перед классом, в голове неприятно гудело.

– Ну, Лера! Ты готовилась?

В классе раздались смешки. Она кивнула и вдруг неожиданно для самой себя произнесла строчки среднего куплета песни, которую исполняла группа Дани:

 

Прольюсь водою во поле

Просыплюсь житом пожатым

В хмельной родной землице я прорасту травою

Мала земная доля, мала земная доля.

Буду жить...

 

Класс притих, с такой силой и чувством она произнесла эти строки. Лера знала, что именно в эту минуту она перестала обманывать всех и вся. Именно в эту минуту в ней самой открылся необыкновенный источник силы, который ощутили все вокруг. Лера читала дальше и видела глаза Даньки. Изумленные и восхищенные, а может, ей так только казалось. Хотя нет. Сейчас он тоже не врал.

 

Я буду жить в лесах дремучих и озерах,

В любовных шорохах и громких разговорах,

В разливах лав и рек, и в море-океане,

В слезах, улыбках, трелях птиц и каждом камне.

Свои меняя лики с восходом и закатом,

Я буду кум Луне, я буду Солнцу братом.

 

Когда Лера закончила, Даня поднялся и вдруг начал аплодировать, остальные подхватили. А Лера еле сдержалась, чтобы не разреветься и выскочить из класса. Хорошо, что учительница Наталья Николаевна вступила с
вопросами.

– Лера, отлично! Просто отлично! Не ожидала от тебя! А чьи это стихи? Ну ладно, засмущалась совсем, садись, потом расскажешь мне. Следующий пойдет...

Лера села на место слушать других. Хотя на самом деле сейчас она слышала только себя, свое дыхание, стук взбудораженного сердца, обрывки строчек стихотворения, которое она только что читала. Ее собственное звучание было таким нестерпимо громким, что она поднялась и просто вышла из класса. Наталья Николаевна не отреагировала, она разрешала им выходить во время урока, если очень нужно. В коридорах было тихо, до звонка оставалось чуть меньше десяти минут, Лера оделась и вышла на улицу, понимая, что сегодня в школу уже не сможет вернуться. До конца занятий два урока. Как назло, следующий русский, то есть Наталья Николаевна точно хватится, а еще и рюкзак в классе остался. Надо классной написать, что живот заболел.

Тут только до нее дошло, что телефон тоже остался в рюкзаке, а вместе с ним и ключи от дома. Значит, домой сейчас не попадешь. Женька вернется примерно через пару часов и то в лучшем случае, если не останется готовиться к фестивалю в своем волонтерском корпусе. В кармане куртки завалялось сто рублей, можно доехать к бабушке. Хотя не стоит, наверное, начнутся расспросы, да и хотелось побыть одной.

Зима на этой неделе вела себя гораздо увереннее. По-хозяйски сковала оставшиеся лужи льдом. Запорошила снегом детскую площадку у школы, дороги. Снега не хватило на деревья, они сиротливо ждали, унылыми черными ветками тянулись к небу, словно прося их укрыть.

Ноги сами понесли Леру в сторону дома, где проходили репетиции, а почему – она и сама не знала. Перед
подъездом у спуска в подвал курил на лавочке сторож, он узнал Леру и кивнул ей:

– Так вы разве не завтра приходите или я перепутал что-то? Все дни одинаковые у меня!

– Да нет, я ключи в школе забыла. – Лера ответила и поняла, что логики совсем нет в ее словах. Ну, при чем тут ключи, будто кроме подвала ей и идти некуда. Залилась краской и отвернулась.

– Давай пущу тебя, погреешься, вон нос синий. Почему вы все без шапок-то ходите, а? Чаю хочешь?

Лера кивнула, сторож открыл дверь в подвал.

– Ты сиди, я сейчас за чаем схожу.

Всё на своих местах, запахи, приглушенные звуки, доносящиеся сверху, робкое мерцание света загорающейся лампочки, ее, Леркин, импровизированный стул-ящик. Дверь заскрипела, сторож, вроде бы его дядя Саша зовут, нес чай в металлической кружке.

– Ты аккуратно, кружка раскаленная, ее еще на авиазаводе делали сто лет назад, до сих пор мне служит. Я пойду, у меня дела срочные, ключ тебе оставлю, не потеряй, смотри.
Завтра вернете после репетиции.

Чай обжигал, был очень крепким и сладким, даже приторным. Лера держала кружку двумя руками и делала маленькие глотки. Внутри становилось тепло. Физика процесса. В природе и жизни многое продумано за тебя, надо просто
подчиниться. Вот как сейчас. Просто держать ледяными руками раскаленную кружку, пусть она забирает холод, а Лера возьмет ее тепло.

Без ребят и музыки подвал был другим. Он словно прислушивался к Лере, ждал от нее каких-то действий. Мол, ну что же ты молчишь? Сыграй хотя бы! «Я ведь не умею, могу только слушать и немного напеть». Чай кончился, а кружка еще грела ладони. Лера по минутам вспоминала весь урок, даже слышала свои шаги по дороге к доске, снова видела лицо Дани, одно-единственное среди всего класса. А потом налетевшим дождем шум аплодисментов. Она облокотилась спиной о стену и начала проваливаться в сон. Во сне люди тоже всегда очень честные. Уходит белый шум, всё лишнее, наносное, остается полезный сигнал или просто ты сам. Ты. Только ты сам настоящий. Оценивать тебя некому сейчас, плыви на волнах подсознания, наблюдай за собой в полном океане свободы. На грани сна и яви балансировала Лера, во сне к ней пришел
Даня:

– Лера, ну что же ты! Все волнуются, а ты тут...

Или нет, не так. Он пришел, молча присел рядом и взял за руку, как тогда в первый раз, а потом, потом прикоснулся губами к руке и сказал: «Я хочу, чтобы ты стала моей девушкой!» Лера не успела ему ответить, явь навалилась скрипом открывающейся двери, дала пощечину, чтобы резко проснуться.

В дверях стоял встревоженный Данька, а из-за его спины выглядывала Наталья.

– Лера, ну что же ты?! Все волнуются, а ты тут!

 

* * *

Женя вернулась из школы сразу после уроков. Открыла дверь, но Каро ее не встретил. Она заволновалась, позвала и тут же увидела большую записку на полу: «Я во дворе гуляю с малышом». Значит, бабушка дома! Только она упрямо писала записки на бумаге, хотя в прошлом году родители подарили ей на день рождения смартфон! Раз бабушка внезапно приехала, значит, что-то случилось. Мама всегда ее вызывает в экстренных случаях.

Сегодня четверг, Лера должна быть дома. Написала ей в вацап: «Ты скоро домой?», но сообщение прочитано не было. Две вложенные галочки так и остались бледно-серыми. Пока раздевалась и мыла руки, вернулась бабушка. Кароха, заливисто лая, понесся по комнатам, призывая играть.

– Ну и шустрый парень он у вас! В отличие от твоей сестры! Ну, и где она бродит, а?

– Ба! Я только пришла. В школе должна быть, что значит бродит? Или домой как раз идет.

– Мама ваша сорвала меня прямо из парикмахерской, хорошо, что интервью удалось на завтра перенести! Сказала, что ей позвонила учительница, Лера ушла с последних двух уроков, рюкзак в школе оставила, и телефон в рюкзаке разрывается от звонков.

– Лера никогда с уроков не уходила...

– Никогда не уходила, а сегодня ушла, подумаешь, дело! Погуляет и придет, вечно вы панику наводите. Давай с обедом помогай мне лучше, опять холодильник пустой.

Бабушка усадила Женю чистить картошку, а сама с каким-то неимоверным усердием начала надраивать до блеска раковину на кухне. По ее сосредоточенному и напряженному лицу Женя поняла, что она сильно нервничает. А еще бабушка, их молодая семидесятилетняя бабушка, вдруг в эти минуты показалась ей сильно постаревшей, от этого Женьке стало страшно.

Дочистила картошку и глянула на часы. Больше двух часов прошло после шестого урока, Леры нет. Может, с Данькой она, хотя с ним только после репетиций возвращается, а сегодня не день репетиции. Плюхнула тяжелую кастрюлю на плиту и побежала в коридор. Надо в школу смотаться, может, по дороге кого-то встретить и спросить, хотя кого и что? В коридоре почти лбами столкнулись с мамой.

– Не пришла, Жень? – в глазах какая-то заискивающая надежда. От этого ее совсем невзрослого взгляда Женьке еще больше стало не по себе.

– Мам, да ты не волнуйся! Ты классной звонила? Может, в школе какое мероприятие? Может, вернулась она в школу, а? Ты звонки проверь.

– Господи, я телефон на работе забыла! Торопилась или в такси обронила? Что делать теперь? На работу вер-
нуться?

Из кухни позвала бабушка:

– Вроде Лерка идет! И вроде опять без шапки!

Мама прямо в сапогах побежала на кухню, за ней Женя. Втроем с бабушкой прильнули к окну. Окно кухни как раз выходило на дорогу к школе. Ближе к третьему классу мама отправляла Женю вместе со старшей сестрой одних, а сама смотрела из окна. Махала им рукой, а Женя всегда поворачивалась и отвечала ей. Лера, наоборот, тянула сестру вперед. А мама с Женей всё не могли расстаться, пока расстоя-
ние не увеличивалось настолько, что Женька махала просто в пустоту. Она точно знала, что мама будет долго стоять там, у окна, и защищать ее от всего на свете. Дорога помнит сотни шагов, она живет ими, наполняется, словно полноводная река.

И вот по этой, такой родной и знакомой дороге, еще так далеко, что приходится приглядываться, шла Лера. Они втроем угадали ее по своим неуловимым признакам, по которым только очень близкие могут узнать родного человека. За Леркой шел Даня, Женя тоже узнала его или догадалась. Они почему-то шли друг за другом. Может, на обочине были лужи, а может, им не хотелось разговаривать. Вдруг Лера резко остановилась, повернулась к Дане, что-то сказала ему, а потом... Жене показалось, что она приподнялась на цыпочках и поцеловала его в щеку. Хотя как она могла это разглядеть? Женька незаметно глянула на маму с бабушкой, обе впились глазами в Леру, Даню и дорогу.

– Она? Точно?! – мама близоруко щурилась.

– Точно! А кто это с ней? Жень, мальчик какой-то?

– Ба, откуда я знаю! Мне уроки делать пора, контрольная завтра по математике и кушать очень хочется, картошку пожаришь, а?

Женька быстро ретировалась в свою комнату, чтобы избежать лишних вопросов. У нее точно есть минут двадцать, чтобы побыть одной. Бабушка с мамой сейчас набросятся на Леру с расспросами, и ей, хочешь не хочешь, придется как-то выкручиваться. Было сразу хорошо и плохо на душе. Такое разве возможно? Хорошо потому, что Лерка нашлась.

Когда-то, очень давно, когда Женя еще ходила в садик, мама с Лерой лежали в больнице, вроде бы с гриппом. Женя не видела их почти две недели. Она сильно тосковала, особенно ближе к ночи. Жили тогда у бабушки, папа возвращался поздно. Женя садилась на широкий подоконник и всматривалась в прохожих. Ей казалось, что будь она чуть внимательнее, обязательно увидит маму среди них за руку с Лерой. А если она не видит, значит, их и вовсе может не быть. И от этой вновь и вновь приходящей мысли опутывало Женю по рукам и ногам оцепенение, будто и ее тоже нет. Значит, нам жизненно необходимо видеть наших близких.

А плохо... плохо потому, что Лера точно поцеловала Даню, а причиной всему она, Женя! Вот тебе и причинно-следственные связи. Какие же последствия будут теперь – страшно и подумать.

За дверью голоса и запах жареной картошки с чесноком. Женя прислушалась. Лера отбивалась, но как-то вяло, задумчиво, слов слышно не было. Мама спрашивала, тон ласковый и осторожный, очень переволновалась, видимо, сил на скандал просто не было, или Лера как-то выкрутилась. А может, все такие голодные, что ждут, когда дожарится картошка. Бабушка готовит исключительно с чесноком, а потом присыпает обязательно мелко накрошенным, пахнущим весной, зеленым луком. Женя подавила порыв выскочить на кухню. Открыла ноутбук и начала писать Игорю в вацап сообщение. Он был в сети два дня назад.

– Игорь, ты вернулся? Мы можем поговорить? Всё зашло слишком далеко! Мне кажется, что Лера начала встречаться с Даней, ну или всё к этому идет. Я очень волнуюсь, что она узнает о нашем разговоре. Поймет, что Данька просто
хочет ей помочь, подыгрывает ей, понимаешь?

Хотела переписать, но, передумав, отправила.

– Жень, кушать иди, – в комнату заглянула бабушка. – Разбирайтесь тут сами, сумасшедшее семейство, а мне на интервью пора. Отцу на ужин картошки оставьте.

 

* * *

Фестиваль «Белый шум» назначили на 14 января. Старый новый год, наверное, символично. А до самого Нового года оставалось чуть меньше десяти дней. Готовились сразу ко всему: к концу четверти, Новому году, фестивалю, украшали школу, дом, исправляли оценки.

Женька до позднего вечера пропадала в своем волонтерском корпусе. Лера слышала, что Маланчук после поездки слег с ангиной, и поэтому работы у них сильно прибавилось. Вечерами Женя с отцом сидели за компьютером, совещались, верстали, а еще Жене поручили вести страничку фестиваля.

У Леры был свой жизненный круговорот, своя орбита, по которой она совершала движение, бежала, летела и иногда просто задумчиво шла, озираясь по сторонам.
После того дня, как она сбежала с уроков и поцеловала Даню, Лера поняла, что может иногда отчетливо слышать свой внутренний голос и даже подчиняться ему. И тогда уже ничто не мешает лететь с бешенной космической скоростью по своей орбите, видеть и слышать звучание других звезд и планет.

На следующий день после того, как она сбежала с уроков, Даня написал ей сообщение: «Давай погуляем после репетиции». И они стали гулять. Такая была теперь их общая традиция каждый день сразу после уроков или репетиции. Они гуляли под снегопадом и дождем, по хрустящим, с тонким ломающимся льдом, лужам. Иногда ветер хлестал по щекам, и они смеялись непонятно чему, держались за руки или просто молчали.

Каждый день новый маршрут. Город показывал им себя, улицы новостроек и многоэтажек, а за ними, если долго идти, начинается старый город с частным сектором, ухоженные палисадники с уличными новогодними гирляндами и заброшенные, тоскующие без хозяев, нахохлившееся дома с выбитыми ставнями. Улочки текли вниз, спускаясь по склону к реке.

Сегодня сразу после уроков Даня сразу повел ее в старый город. Было тихо, морозно, снегом припорошило дороги. Небо, пасмурное и набухшее снегом, опускалось всё ниже на крыши домов. Наступал ранний зимний вечер. Остановились на одной из таких улочек, с высокого склона падающих вниз. Старые частные дома с обеих сторон, казалось, съезжали друг за другом прямо к реке. Остановились и долго смотрели на этот склон, темно-синюю ленту реки, огни домов на том берегу.

– Ты ведь придешь на сам фестиваль?

– Я не очень люблю такие мероприятия, народу много, Дань! Ты ведь не обидишься? Я же всё слышала на репетициях.

– Это другое совсем! Звук, свет, эффект сцены, понимаешь?

Даня стянул с себя шарф и обмотал Лере открытое горло, а потом потянул ее к себе за кончики шарфа и поцеловал. И в эти секунды остановилось время, а Лерка сошла со своей орбиты и замерла в невесомости. И если у той зимы был вкус, то это вкус горячих губ и тающего снега внутри.

Настойчивое дребезжание телефона в кармане. Так долго звонить может только мама, всё-таки взяла трубку.

– Лер, гуляете? Что так долго не берешь, я волнуюсь!

– Домой уже собиралась, на улице шумно, не слышала.

– Поторопись, пожалуйста, дома батареи потекли, сейчас мастер придет. А Женю, как назло, в школу вызвали.

Как быстро темнеет зимой, будто кто-то наверху задергивает ночные шторы. Уже в кромешной темноте спускались к реке, хотя было полпятого. Улица пуста и только дома глазели на них своими желтыми окнами. Пару раз, отрабатывая хлеб, загавкали дворовые собаки, в новостройках такого не услышишь. Шли молча, сохраняя внутри случившееся безвременье.

Внизу, вдоль реки, осенью построили новую набережную. Освещенные пластиковые остановки, плитка, фонари. Красивый современный город. Только очень чужой после их с Даней улочки. Быстро подошел автобус, он был битком, стояли, прижавшись друг другу, и Данькин шерстяной шарф покалывал шею. Домой почти бежали, так как мама позвонила снова и сказала, что мастер ждет, а дома никого. У подъезда попрощались, и Лера буквально взлетела по лестнице, мастер уже хотел уйти. На кухне и правда была огромная лужа, поставила чайник и ушла к себе, чтобы не мешать.

В комнате на столе творческий беспорядок и ноутбук не выключен. Видимо, Женька недавно ушла, вон даже вацап еще светится, с кем-то активная шла переписка. Лера подсела к столу. Никогда не читала чужие письма, а тут...

«Женя! Поговорить и встретиться пока не выйдет, я с ангиной и высокой температурой. Не надо лезть в это было, я как чувствовал, очень жалею, что поддался на твои уговоры. Данька тот еще артист, мог и заиграться! Творческая ведь личность. Я ему, кстати, звонил пару раз, он сбрасывал. Думаю, тебе надо самой с ним поговорить и лучше это сделать как можно быстрее!»

Переписка шла с Игорем Маланчуком. В голове как-то нехорошо и страшно зазвенело. Пролистала сообщения выше, их было много. Значит, Женя давно с ним начала общаться. По датам выходило, что сразу после ее, Лериного, дня рождения. День рождения, балкон, Даня, первый снег, стрижка, Наталья и Даня в окне парикмахерской, первая репетиция, старый город, стекающие к реке улочки... Это декорации, да? А что же было за кулисами, кто режиссер и сценарист?!

– Хозяйка! Я закончил! Иди работу принимай!

 

* * *

Женя помнила тот вечер поминутно. Переписка с Игорем, потом недовольное бурчание батареи на кухне и внезапно появившаяся лужа на полу. Началась суета, найти тазик, позвонить маме, перезвонить Маше, той срочно что-то понадобилось, подготовка к фестивалю набирала обороты.

В итоге пришлось нестись в школу, из типографии привезли билеты, и нужно было помочь их нарезать. Хорошо, что мама разрешила всё бросить и бежать к Маше. Хотя всё, как оказалось, было совсем не хорошо, а даже катастрофично ужасно! И лучше бы мама этого не делала, а настояла, как обычно, на своем. Лучше бы Женя сидела в обнимку с тазиком рядом со старой батареей и слушала ее жалобы.

В тот вечер в волонтерской народу было мало. Многие болели, и они втроем с Олесей и Машей занимались билетами, афиши тоже ждали на этой неделе из типографии. Непривычно тихо, на подоконнике маленькая искусственная елочка, творческий и такой уже привычный беспорядок на столе, нарезанные аккуратными стопками полоски
билетов с яркой черной надписью «Белый шум», одноразовые тарелки с россыпью сушек, сухарей и овсяных печений, кружки со свисающими хвостами чайных пакетиков. Мамин звонок.

– Женя, можешь не спешить! Мастер подъехал и Лера тоже.

Господи, как же она могла в этой суматохе забыть про ноутбук и переписку! Хотя Лера не станет читать, нет, точно, абсолютно точно не станет! Только внутри после той секунды, в которую Женя вспомнила про свою переписку, всё опустилось. Так говорят, что всё опустилось. Мысли, чувства, желания, всё стало бесформенным и медленно потекло куда-то в бездну, как те часы на картине Дали, которую так любит мама, а Женька никогда не понимала. И хотя она твердила про себя, что Лера, придя из школы, скорее всего, пообедает и пойдет слушать музыку в наушниках, текучесть чувств и мыслей только усиливалась.

– Жень! Ты смотри, что делаешь! Куар-код сейчас отрежешь!

– Ох, Маша, прости! Я не заметила.

– Не нравишься ты мне. Глаза красные какие-то, ты не заболела? Ну-ка лоб дай... Горячая, Жень, ты. Давай домой. Эпидемия повальная прямо, как назло.

Домой снова бежала, хотя было тяжело и ноги совсем не слушались. Когда открыла дверь, то сразу поняла: Лерка всё прочитала. Почувствовала, и не спрашивайте, как. По тому, как заскулил и попросился на улицу Кароха – значит, Лера его не вывела. По какому-то безмолвию их дома, где даже старая батарея больше не жаловалась. Женьку уже трясло, видимо, температура и правда начала подниматься. Клацая зубами, вывела щенка. А когда вернулась и разделась, а потом приоткрыла дверь в комнату, то увидела, что Лера, накрывшись с головой, лежит под одеялом, повернувшись к стене. Что-то говорить и объяснять сейчас просто не было сил. Достала из шкафа родительский огромный плед, рухнула в зале на диван и провалилась в рваный тяжелый сон. Полуявь смешалась с полусном. Предметы меняли свои размеры, маленькое становилось большим, а большое маленьким. Так всегда было, когда Женя болела. А сейчас стало невыносимо жарко, потом холодно, особенно ногам, и жутко хотелось пить. Жене казалось, что еще немного, и она услышит белый шум, а может быть, даже увидит его и тогда ей всё откроется! Вот еще немного, только бы глоток воды сделать. Мамина ледяная рука трогает лоб, равнодушно пищит электронный градусник. А потом полночи обтираний, тошнотворный запах водки и сила воли в кулак, чтобы дать себя обтереть ледяным мокрым платком. Наверное, так прыгают зимой в прорубь.

– Андрей, скорую давай вызывать, температура не сбивается совсем! И Лерка как бы не заболела, странно вела себя вечером...

Скорая приехала быстро, молодой врач, почти как старшеклассник, а с ним женщина-фельдшер. Сделали укол, врач осмотрел горло, послушал и строго посмотрел на маму:

– Горло очень плохое, фолликулярная ангина скорее всего. Температура, сами все видите, почти 40! Надо бы в больницу ее, так всем спокойнее будет!

 

* * *

Женю ночью увезли в больницу. А про Леру тогда все забыли, и очень хорошо! Только Каро залез к ней под одеяло и жалобно скулил, а потом стал неистово лизать ей лицо, и Лера вдруг заплакала. Не помнила даже, когда последний раз так лились слезы. Может, только в глубоком детстве от глубоких обид на окружающий, такой несправедливый, мир. Мир остался несправедливым, а еще он стал очень жестоким и непонятным. Вопросы в голове наскакивали один на другой, цеплялись друг за друга буквами, смешивались и становились абсурдными. А почему он?.. Как же она могла? Значит, они договорились? Слезы смывали вопросы, словно волны на берегу стирали незамысловатые детские рисунки. На несколько мгновений становилось легче, а потом вопросы появлялись снова и снова. Значит, он просто играл, как творческая личность? А кто же всё придумал? Неужели Женька? Тут и без Маланчука точно не обошлось. Ненавижу их всех! Какое страшное чувство – ненависть, как быстро оно разрушает и сжигает всё внутри. Лера шла по бесконечному полю, а впереди огонь языками пламени сжигал траву, слизывал ее своим огненным языком. Она шла и шла следом босиком, земля была еще горячая, черные угольки вперемешку с остатками травинок. Необъятное черное поле и огонь волнами катит вперед и вперед. А может, это поле и есть теперь Леркина душа.

– Лерка, проснись! Давай температуру померяем! Ты как себя чувствуешь? Мы тут с Женей носились, а ты спала весь вечер.

– Мам, в школу можно не пойду сегодня?

– Да, конечно, я на работе тоже отпросилась. В больницу к обеду поеду. Градусник пропищал уже – невысокая, 37! Понаблюдаем, я посплю немного, ночью не удалось. Ты сама позавтракай.

Каро вовсю скулил. Заставила себя одеться и вывести его гулять. Уже в подъезде машинально сунула руку в карман и достала телефон. Вацап мигал непрочитанными сообщениями, несколько пропущенных. Даже не глянула от кого и просто отключила телефон. Зачем ей такая связь с миром.

Было почти восемь утра. В это время в конце декабря ночь впадает в утро, тянет за собой океан звезд, а утренний свет их гасит. Еще каких-то десять минут и звезд не станет совсем. Но они ведь не исчезли, просто это мы их не видим. Мы много чего не видим, а планета просто вращается вокруг своей оси. Школьники, прохожие торопились начать день. Шли быстрым шагом на остановки, чистили машины около подъезда, тащили тяжелые рюкзаки на спинах, малышня бежала вприпрыжку, уже опаздывали. Кароха потянул домой, видно, замерз, да и Леру бил уже озноб. Дома рухнула в постель и сразу уснула.

Потянулись дни. Родители ездили почти каждый день к Жене в больницу, ей становилось лучше. У Леры продолжала держаться маленькая температура, мама вызывала врача, вроде бы ОРВИ, но явных признаков не было. Может, переутомилась она у вас, всё-таки в конце четверти нагрузки? Или перенервничала? Подростковый возраст сложный! В общем, давайте наблюдать, через неделю сдадим кровь.

Лера лежала целыми днями. Просто лежала, наблюдая за своей пустотой. В школу ходить не надо и уже хорошо. Папа притащил елку, огромную, живую. Она пахла лесом, смолой и чем-то смутно уловимым из глубокого детства. Слышите? Так пахнет предвкушение счастья. А еще бабушка разложила на подоконниках мандариновые корки. Когда точно знаешь, что счастлив не будешь, становится так горько и безысходно, словно показали долгожданный подарок, а потом преподнесли его другому. Бабушка появлялась через день, неизменно заходила к Лере в комнату, пробовала лоб, поправляла плед:

– Рассказать ничего не хочешь? Дело ведь не в температуре, да? Ну не только в ней, конечно...

Лерка молча отрицательно качала головой и натягивала плед до макушки. Бабушка вздыхала и отправлялась на кухню. Готовила всё Лерино любимое, запахи, запахи... жареная картошка, булочки с корицей, драники. Аппетита совсем не было.

30-го все разъехались по делам. Лера с утра была одна. Температура первый день стала нормальной, мама радовалась и раз сто спросила, что же подарить на Новый год. Хотелось подольше сегодня побыть одной. В тишине бесцеремонно и настойчиво задребезжал дверной звонок. Наверное, родители ключи забыли. Не глядя в глазок, открыла. Даня. Без шапки, волосы влажные от снега.

– Лера! Ну что же ты, я пишу, звоню! В школе сказали, ты болеешь.

– Уходи!

– Лера, постой, я всё знаю! Разреши мне зайти, я всё объясню. Игорь разговаривал со мной недавно. Только всё было не так, как ты себе, наверное, придумала! Понимаешь, это сложно объяснить, но...

Открывающаяся дверь лифта, лязгнув, перебила Даню. Из лифта вышли родители, папа с огромными сумками, мама с еловым букетом.

– Даня! Как мы рады! Заходи. Лере как раз сегодня гораздо лучше, будем вместе елку наряжать, а то мы поставили уже несколько дней назад, а нарядить...

– Нет, мама! Дане пора уже! На репетицию!

 

* * *

Это был самый грустный Новый год в жизни Жени. О выписке речи пока не шло, хотя ей становилось гораздо лучше, горло почти не болело, но температура еще поднималась к вечеру. Надоели уколы, больничный монотонный быт, ревущие во время процедур малыши, разговоры мамочек тоже жутко надоели. Палата была шестиместная и Женя в ней самая старшая. Остальная малышня болела с мамами. Угораздило же так!

Родители приезжали почти каждый день. Мама рассказывала, что Лера тоже приболела, но не сильно. Жене очень хотелось выспросить подробности про сестру, но мама могла заподозрить неладное. А сегодня двух малышей от-
пустили домой, сделали им такой подарок к Новому году. Так что палата стала полупустой. Утром приехали родители, привезли в контейнерах еды на всех, любимый оливье, отбивные, мандарины, конфеты и даже маленькую елочку на подоконник поставили. Малышам раздали киндер-сюрпризы, а Жене сертификаты в книжный и магазин косметики.

– Мам, ну вы что! Куда же еды столько...

– Ешь, Женька! Поправляйся скорее. Вчера елку нарядили, без тебя очень грустно. Даня Трофимов приходил, а Лера выставила его. Что там случилось, не знаешь?

– Нет, мам.

Мама пристально посмотрела на Женю. Хорошо, что в это время медсестра зашла делать уколы.

– Родители, у нас тихий час начинается.

Вечером устроили праздничный ужин, малыши веселились, тоже шли на поправку. А в девять выключили свет. Женина кровать стояла у окна, на подоконнике подрагивала разноцветными лампочками гирлянда на искусственной елочке. Нет запаха, нет и Нового года. Женька вдруг разревелась, выскочила в коридор и набрала бабушке.

– Ну что ты, Женёк! Устала там? Ну, хочешь я приеду сейчас, вот вызову такси и приеду!

– Не надо, бабуль. Прости! Просто домой очень хочется. Ты завтра приезжай, поговорить надо, – сорвалось с языка.

Ну, вот и всё. Придется всё рассказать. А может, бабушка что-то придумает, она точно поймет и найдет выход.

Небо в полночь полыхнуло салютами. Женя забралась с ногами на широкий подоконник и прилипла носом к ледяному окну. Малыши завозились от взрывов, но не проснулись. Звезды рождались и стекали по небу ручейками, а потом исчезали. Сказка и волшебство. Лови каждую секунду, через полчаса ничего не будет. Небо и звезды сейчас одни для всех, для нее, Женьки, для Леры, родителей, бабушки, Дани, Игоря, для этих спящих малышей и их мам. Так было и так будет всегда. Звезды рождаются и умирают, мы можем этого не видеть, только это есть. Как и наша любовь. А любовью можно оправдать то, что сделала она, Женька? Лера ее никогда не простит, никогда. Страшное слово, почти как вечность. Вы можете представить вечность? Или бесконечность? Начинаешь сразу проваливаться в бездонный колодец, как Алиса в Стране Чудес.

«– Лера, ты прости меня! Я хотела как лучше! Хотела, чтобы у тебя было много друзей в классе... Просто им нужно время, чтобы прислушаться к тебе! Я пыталась ускорить, понимаешь?

– Вы все сделали мне больно! И я не знаю, как мне жить, как жить дальше!

– Лерка, слова – всё это пустое! Я знаю, Даня был искренним с тобой.

– Я читала твою переписку с Маланчуком, не верю никому теперь!

– Это всё неважно! Главное, что мы все чувствуем, а остальное всё белый шум... Ты обязательно иди на фестиваль, хорошо? У меня два пригласительных осталось в верхнем ящике стола».

Желтый свет из коридора лужей растекся на полу, зацепив подоконник, дверь в палату бесшумно открылась.

– Калинина! С ума сошла, быстро слезай с подоконника и в постель.

Старшую медсестру Ольгу Ивановну все слушались беспрекословно. Больничный завтрак Женя проспала, обхода не было, разбудило дребезжание телефона – Маша Митрофанова!

– Женька, с Новым годом! Выгляни в окно!

На улице прямо под окнами ее палаты стояли Маша, Игорь и Олеся. Этаж отделения был пятый, да и окно не откроешь, чтобы им ответить! Ребята махали руками, смеялись. Игорь сделал снежок, прицелившись в окно Женьки. А потом снял шапку и замахал уже ей. Он коротко постригся, совсем другой стал. Женька вдруг расплакалась, сама не понимая почему. Хорошо, что ребята не могли разглядеть. Вскоре они ушли, а через пару минут медсестра принесла огромный пакет, подарок от ребят – мандарины в нем запахли на всю палату, а еще там были конфеты, печенья и даже жевательные резинки. Женя кивнула малышам: налетай!

Потом пришла бабушка, поставила на стол корзину, в ней еще теплый пирог с яблоками и корицей. Вышли в коридор, чтобы не мешать разговорами. С бабушкой было легко, и она умела слушать. Приобняла Женю и чмокнула в макушку. А та рассказывала всё, начиная с Лериного дня рождения.

– Получается, что мама ничего не знает, верно? Она же видит, что с Лерой что-то творится.

– Конечно, мама не знает. Как бы я ей это рассказала?

– Знаешь, Жень! Может, ты и права, а может, и нет. Когда знаешь правду, легче всем становится.

– Да ты что, ба? Кому такая правда нужна! И что теперь делать?

– Кто бы знал, Женька?! Но мамины психологи, думаю, вряд ли тут помогут.

Говорили еще долго. Только Женькина надежда таяла, как снег за окном, сегодня был плюс. Она ведь была уверена, что бабушка предложит план, а тут только: время всё расставит по своим местам, жизнь – сложная штука и прочие фразеологизмы.

Через неделю, прямо на Рождество, Женю выписали
домой.

 

* * *

Этот Новый год стал самым грустным в жизни Леры. Семейное застолье, никому не нужное. Лера сослалась на головную боль и ушла спать, и не надо ей загадывать никаких желаний. Проснулась, видимо, в самую полночь от грохота салютов. Люди радуются и встречают новое, прощаясь со старым. Верят искренне, что новое принесет то, чего так ждут. Кто отвечает за наши желания? А если они противоречат друг другу, чье сбудется? Проваливалась в сон рывками, а утром разбудил Кароха, надо гулять. В комнату заглянула мама:

– Лер, а у меня для тебя сюрприз! Мы послезавтра едем с тобой в санаторий отдыхать до конца каникул, даже пару дней от четверти захватим, с учительницей я договорилась! Папа останется дома, ему работать надо.

А может, так и лучше. Было всё равно. Молча кивнула и пошла одеваться на улицу.

– Кстати, Лер, я тут убирала перед Новым годом, у Жени из стола выпали пригласительные на фестиваль. Может, возьмешь себе? Женю, наверное, еще не скоро выпишут, да она бы и так пошла, как волонтер. Я рядом с ноутбуком положила.

Снова кивнула, разговаривать не было сил. Первые два дня нового года прошли в сборах, а третьего января уехали с мамой в санаторий. Огромная огороженная территория, сосновый лес, речка, уже тронутая льдом. Второго числа начались сильные морозы. Мама взяла ноутбук с собой и много работала, а Лера много гуляла, чтобы избегать ненужных разговоров. Мама пробовала зайти с разных сторон, поговорить перед сном за чаем, рассказывала о своей юности и о том, как познакомилась с папой, о сложном детстве и отчиме, который ее растил и рано умер, и еще много всего. Лера будто смотрела многосерийный сериал, вроде и интересно, но второй раз никогда бы не включила. Мама вздыхала, целовала ее в макушку.

– Лер, тут психолог хороший работает, давай сходим вместе, а? Но массаж и бассейн обязательно!

За корпусом, где они жили, начинался лес, выходишь и сразу по тропинке в тишину и молчание. Тут ничего от тебя никто не ждет. Тропинка вела к реке. У Леры появился свой ритуал – дойти до первой сосны и про себя считать количество шагов. Каждый день получалось примерно сто, чуть больше или чуть меньше. Сосна встречала всех, кто шел в лес. Ветви наклонились под тяжестью снега, Лера подходила и аккуратно трясла нижние. Такой снег бывает только в лесу, истинно белый. Можно бесконечно стоять и смотреть. Внутри становится тише и тоже белее, всё отражается во всём. Так говорила на рисовании учительница, показывая, как нужно наносить тени. Лера загадала, что если число шагов будет равно ста, то она совсем скоро увидит Даню! И что за мысль глупая? Откуда только взялась?

Дни тянулись, были похожи, словно один и тот же день что-то забывал и снова возвращался. В конце каникул маму вызвали на работу.

– Побудешь до вечера одна? И завтра тоже мне нужно отъехать, а послезавтра уже домой.

– Конечно, не волнуйся! Побуду без проблем.

– В лесу только недолго, хорошо? Мороз сильный.

Лера радовалась, весь день будет одна. И даже на обед можно не идти. А просто попить чай или кофе с пряниками. После завтрака мама уехала, а Лера отправилась в лес снова считать шаги. Сегодня их получилось ровно сто! Надо же! Лера заволновалась. Невозможно это. Нельзя даже думать. Сосна протянула заснеженные лапы поздороваться. Лера тряхнула их, набрала полные ладони снега и умылась им. Щеки и лоб покалывало, а внутри всё горело огнем. Лера побежала к реке, сейчас нужно было бежать, словно она опаздывала и ее кто-то ждал. Бежала, считая секунды, умоляя их не собираться минутами, а побыть еще с ней, Лерой, чтобы она успела.

Река тянулась белой лентой вдоль леса. Вон мостки рядом с пляжем, а на них кто-то стоит. Лера остановилась и замерла, присмотрелась. Сердце колотилось. Данька! Это точно он! Лера бросилась к мосткам. Ноги утопали в снегу, становились тяжелыми, но теперь она точно знала, что успеет. Хотелось крикнуть, чтобы он повернулся и увидел ее. Но горло перехватило, дыхание сбивалось, сердце стучало уже где-то совсем высоко, вот-вот выпрыгнет.

– Даня!

Лера влетела на мостки. Парень обернулся. Это был другой человек. Ноги стали ватными и непослушными, Лера оступилась и полетела вниз. Под ее тяжестью лед треснул. Ноги полностью оказались в воде, холод сковал, подчинил, потянул на дно, пронзил миллионами иголок. Руками пыталась ухватиться за лед, но он с хрустом ломался, левую руку свело, и она уже не двигалась, боковым зрением видела, как парень спрыгнул с мостков и бежит к ней, что-то крича. Неужели это всё? Значит, теперь никогда! Никогда! Какое же страшное слово! Руки безвольными плетями стали уходить под воду.

– Там не глубоко! Держись! Ногами, ногами опирайся!

Лера едва почувствовала под ногами дно или ей так казалось, перед глазами побежали черные точки. Парень, ломая лед, двигался к ней. Еще шаг и еще, схватил за шиворот куртки и потащил, потащил к берегу.

– Жива? Испугалась? Зовут как? Надо к врачу срочно!

Лера не могла говорить, зубы клацали, ее трясло. Парень уже звонил по рации:

– Михалыч, слышишь меня? Тут девчонка с мостков в реку свалилась. Да всё нормально с ней! Испугалась только и одежда мокрая, срочно приезжай, к врачу ее надо.

– Ну, потерпишь? Едут за нами! Я тут дядьке помогаю в охране. Костей меня зовут.

Костя сел рядом с Лерой и крепко прижал ее к себе. Лера уткнулась в его мокрою куртку и разревелась. Вот так на краю можно прижаться к чужому человеку, ничего не объясняя, а он даже не будет знать, как тебя зовут. Просто обнимет, а сначала спасет. Машина приехала очень быстро. Костя и водитель помогли Лере забраться внутрь, сняли куртку, укрыли пледом. У медицинского корпуса уже дежурили врачи. Костя провожал Леру.

– Лера, ну как же так? Что случилось, почему упала? –
Знакомый с первых дней врач осматривал Леру. – Сейчас капельницу поставим, давление очень низкое у тебя, в остальном нормально. Быстро тебя Костя вытащил.

– Вы только маме не говорите, пожалуйста!

– Это еще почему? Скажем обязательно, мало ли какие последствия могут быть, да и капельницу согласовать надо.

– Она не поверит, что я просто упала! Пожалуйста!

– Ладно, пойдем в процедурную, а дальше решим.

Лере поставили капельницу, укрыли, мокрую одежду унесли, выдали халат. Окно процедурной выходило на лес. От разливающего по телу тепла Лера начала засыпать, пытаясь разглядеть свою сосну. Ей снилось, что она коснулась ногами самого дна своего сна, а потом оттолкнулась, задержала дыхание и начала подниматься наверх к самому чистому и белому свету. Там не было слова «никогда», а было начало начал. А еще узор из жизней мамы, папы, Жени, Дани, бабушки, всех, кого она любила! И в этом узоре ее ниточка, вон она, а еще тут и тут стежки. Главное ведь, что она любит их всех и будет любить всегда! А остальное неважно, лишь бы в ее жизни не было больше слова «никогда».

 

* * *

14 января Лера с мамой вернулись домой. Маме, конечно, всё сообщили сразу. Она примчалась буквально через час, плакала, благодарила всех, расспрашивала про Костю и ходила потом к нему знакомиться. Лере она поверила безоговорочно и никаких плохих мыслей не допускала.

В день их возвращения дома никого не было. Папа на работе, Женя в школе, и мама сразу уехала по делам. Каро кинулся, заскулил и рухнул на спину, подставляя живот. Лера тоже, оказывается, по нему сильно соскучилась! Как хорошо, что сейчас она одна. Бродила по пустой квартире, включила на елке гирлянды. На ее столе рядом с ноутбуком лежали пригласительные на фестиваль. Начало в 16.00. Скорее всего, Женька сразу отправится туда, не возвращаясь домой. От их школы до ДК, где будет проходить фестиваль, примерно полчаса ходьбы, а можно и на автобусе доехать. Сейчас почти три часа. Не раздумывая, оделась, джинсы и толстовка, сунула пригласительные в карман куртки, второй можно кому-то отдать, мало ли.

Решила, что дойдет пешком. Сильного ветра не было, солнце и легкий мороз. По дороге несколько раз останавливалась и хотела вернуться домой. А потом снова шла в каком-то новом для нее потоке. Возле ДК полно народу. Лера видела много знакомых лиц из ее школы, в основном, конечно, молодежь. Уже начали пускать, на входе охранники и очередь. Решила зайти попозже, чтобы не толкаться.

В зале было темно, выступала первая группа. Прямо у сцены разглядела Женькину копну волос. Играли известную песню «Арии», видимо, чтобы разогреть публику. Овации и одобрительный свист. На сцене ведущий представил команду Дани. Приглушенный свет. Вышли ребята, Даню она разглядела, он появился последний, вроде бы секунды, но Лера начала уже волноваться.

Первые аккорды и вокалист запел. Это была та песня, которую Лера на репетициях слышала много раз. Но эффект от нее был совсем другим! Не эффект даже, а что-то большее. Все это чувствовали, весь зал, музыканты на сцене, все были сопричастны сейчас волне той музыки, подвластны ей. И не было никакого белого шума, потому что в эти минуты звучало настоящее, для каждого свое или для всех общее!

Лера точно знала, что Даня не видит ее со сцены. Главное, что она его видит и слышит. Слышит так, как никогда и никого в жизни не слышала. Лера обязательно после концерта скажет ему об этом. А еще она больше не боится жить, потому что точно знает, что настоящая жизнь начи-
нается внутри нее самой.