Камиль Тангалычев

Мокша

Пусть же, пусть к его приходу

Будет родина чиста...

Мокша, ты омой окрестность

До последнего куста.

Где пройдет его дорога?

Вон тропа уже легла

От деревни материнской

До отцовского села.

Может быть, тропы коснется

Вещая его нога.

Мокша, ты омой до блеска

На восходе берега.

Сядет в лодку он.

Ты тихо

Его лодку оттолкни.

Только, Мокша, бога ради,

Лодку не переверни...

Одуванчики

За тесовою оградой

Одуванчики горят...

На рассвете убежали

Снова из монастыря.

Это ведь тебе навстречу,

Непокорные судьбе,

Летним утром выбегают,

Ярко радуясь тебе.

Вон твоя тропа сияет.

Но пока сюда дойдет,

Одуванчики в монахи

Ветер снова пострижет.

Победа

А звезду из ржавеющей жести

Омывали над крышей дожди...

Дорогие победные вести

Ждали землю мою впереди.

Радость шла за героями следом

По землянкам, скрываясь во ржи.

Дед не дожил до ратной победы,

Дай мне бог до победы дожить.

Нам пока что неведома дата,

Лишь известно: то – время поста.

На груди неземного солдата

Запылает из солнца звезда...

Дед услышит, услышит раскаты.

Мы на красный простор полевой

Выйдем, чтобы знамена закатов

Бросить к вечной могиле его.

Из непроизнесенного

В эту глушь нагряну до рассвета,

Чтобы поселиться здесь навек.

И в остывшем зданье сельсовета

Радостно останусь на ночлег.

Тяжело засов задвину ржавый.

Хоть вокруг безлюдье, все равно

Красным флагом умершей державы

Занавешу тусклое окно.

И прилежно строки манифеста

Занесу в амбарную тетрадь...

Обо мне, о путнике безвестном,

Горестно прошепчет листопад.

Пусть же сокрушается, поддавшись

Искушенью ветра до поры:

Три ветлы, как три волхва озябших,

Растеряли вещие дары.

Я пришел.

Но что же в мои двери

Не стучишься, просветитель душ?

Лишь тебе однажды я поверил,

Потому и выбрал эту глушь.

Или, может, ты и сам не верил,

Что явиться в эту глушь я мог?

Вот и не стучишься в мои двери,

Вот и здесь я снова одинок...

Красным флагом умершей державы

Я навек закрыл свое окно.

Дверь застыла на засове ржавом –

Знать, мне здесь остаться суждено.

* * *

Тысячелетний дуб кряхтит

От боли и печали дикой:

Не может наклониться он,

Чтобы наесться земляники.

Как много ягоды вокруг!

Из ягод соткан даже воздух...

Дуб гордый

Изгнан в вышину,

Глотает вместо ягод звезды.

И от обиды плачет он...

Заря из жалости великой

Лукошко дубу принесет,

Наполненное земляникой.

Лукошко дубу принесет,

Сплетенное из прутьев света,

Чтобы тысячелетний дуб

Обиду не держал на лето.

Ночь

Презренный, одинокий и усталый,

Забывший про бурьяновый погост,

Склонился сумрак ночи запоздалой

Над райской бездной ласточкиных гнезд.

Тревожно и безмолвно ожидал он,

Желая разглядеть простор высот,

Когда, о глину крылья обжигая,

Из гнезд прохладных выпорхнет восход...

Родина поэта

Село татарское горело...

И зная, как его спасти,

Господь вручил его поэту,

Велел до рая донести.

И из огня свое селенье

Поэт за пазухой унес.

Господь вослед ему заплакал –

И светом путь его зарос...

Теперь вот стены мирозданья

Нездешним пламенем горят.

И как тогда окно лачуги,

Поэт рукой разбил закат.

Из полыхающей Вселенной

Он вынес весь простор земной.

Не зная, где его оставить,

Забрал в скитания с собой.

Когда остынут головешки,

Пройдя по темному селу,

Придет сюда навек Всевышний,

Чтоб ночи разгрести золу.

На пепелищах его руки

Нежданно обожжет зола:

Дотла заботливое сердце

Поэту родина сожгла...

Село татарское горело...

И зная, как его спасти,

Господь вручил его поэту,

Велел до рая донести.

Возвращение

Мне оставь ты родную деревню,

Пусть она обрастает травой.

Поселю я там новое время,

Не похожее ни на кого.

Береги себя в сумраке странствий!

К возвращению твоему

Время здесь воспитает пространство,

Чтоб потом поклоняться ему.

А пространство, остыв в ожиданье,

Отогреется в старой избе.

Будешь знать: после ветхих скитаний

Есть куда возвращаться тебе.