Открывая творческое наследие Георгия Скворцова

Виктор Махаев

 

2018-й можно назвать годом открытия творческого наследия Георгия Скворцова – замечательного фотохудожника, летописца своей малой родины. Его младший сын Андрей Георгиевич передал саранским историкам большой фотоархив, сотни снимков Краснослободского и Ельниковского районов Мордовии. Вышел прекрасный фотоальбом с комментариями краснослободского краеведа Анатолия Лютова. 5 октября в Республиканском музее изобразительных искусств им. С.Д.Эрьзи была открыта выставка «Краснослободск и его окрестности. Акварель и фотографии Георгия Скворцова». На выставке демонстрировались более пятидесяти крупноформатных снимков, черно-белых и цветных, акварельные пейзажи и натюрморты. Историки, краеведы, исследователи отечественной фотографии, рядовые зрители получили огромный материал, рассказывающий о жизни нашей провинции в 1920–1960-х годах.

Георгий Сергеевич Скворцов родился в 1910 году в Краснослободске, в ту пору уездном городе Пензенской губернии. Его дед происходил из местных крестьян, работал он на Луганской железной дороге. Его отец Сергей Васильевич окончил Пензенскую учительскую семинарию и в 1885 году был назначен учителем Ново-Ямского земского училища, учительствовал он и в других учебных заведениях, переезжая из одного местечка в другое. В селе Стародевичье он женился на Марии Прокофьевне Кнакниной, в 1909 году они переехали в Краснослободск, так как Сергей Васильевич был переведен в городское мужское училище. В 1910 году сестра Марии Прокофьевны родила мальчика и неожиданно скончалась. Младенца нарекли Георгием и усыновили в благополучной семье 44-летнего Сергея Васильевича Скворцова. В 1916 году в семье уважаемого педагога появился еще один приемный ребенок – Елизавета.

Михаил Скворцов за письменным столом (1952 г)Скворцовы жили в центре Краснослободска неподалеку от училища, ставшего в 1923 году средней школой, в собственном деревянном доме. Его открытая терраса выходила в живописный сад. Летом здесь собиралась семья, приходили друзья, тут любили отдыхать и фотографироваться. Георгий Скворцов вспоминал: «На этом балконе мы летом спали все. Наблюдали звезды и метеоры. Отец рассказывал. Ночной ветерок шевелил листву сирени, груши и липы. В саду было темно, и полон был сад таинственными шорохами. За рекой на мосту заречные девки пели песни, скрипели по навзвозу подводы. Здесь пили чай, ужинали, и здесь встречался я с товарищами». Сергей Васильевич любил рассказывать детям о своей юности, местах, где он жил, о начале педагогической карьеры и своих учениках.

Воспитание в семье учителя было особенным. Главное – приучить детей к трудолюбию, сделать их целеустремленными, ответственными людьми, привить любовь к знаниям и книгам. Не надо оправдывать свою беспомощность тем, что родился в захолустье. Все зависит только от самого человека. Такой была жизненная позиция Сергея Васильевича, такой была педагогическая установка в школе. Во второй половине 1920-х годов в бедном районном центре, в обыкновенной школе работало множество кружков, организованных замечательными преподавателями. Среди энтузиастов выделялась учитель биологии Мария Архангельская, создавшая прекрасный кабинет естествознания. В школьных стенах можно было многому научиться: столярному и переплетному делу, основам садоводства и огородничества, пчеловодству и даже фотоделу. Георгий увлекался музыкой, рисованием и стал неплохим акварелистом. Он вел подробный дневник, по которому можно детально восстановить повседневную жизнь провинциальной семьи в послереволюционные и довоенные годы.

В 1927 году Георгий окончил среднюю школу, чуть больше года работал инструктором фотокружка в родном городе, в «год великого перелома» он уехал школьным учителем в Сибирь, а в 1930 году прибыл в Подмосковье и поступил в Ногинский текстильный техникум. В предвоенные годы он работал в Ногинске учителем, его жена Елена Никитична также была педагогом. Здесь, в старинном городе на Клязьме, и прошла жизнь семьи Скорцовых. Город до революции являлся крупным промышленным центром и был известен на всю Россию Богородско-Глуховской мануфактурой. Развивалась ткацкая промышленость и в 1930-е годы. В 1940 году на местной фабрике был снят фильм «Светлый путь». Героиня Любови Орловой – советская золушка – превращалась из рядовой ткачихи в знатного человека Страны Советов.

Началась Великая Отечественная война. По состоянию здоровья Георгий Сергеевич к службе был негоден. Тревожной осенью 1941 года жена и дети были отправлены в Краснослободск, а сам Георгий Сергеевич остался работать в Подмосковье (позднее он был награжден медалями «За оборону Москвы» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне»). В послевоенные годы его здоровье резко ухудшилось, и безденежье заставило продать великолепную библиотеку, которую начал собирать еще Сергей Васильевич. Несмотря на невзгоды, образ жизни дружной семьи был далек от обывательского: ежедневное чтение, посещение столичных выставок и концертов, рисование и фотография, составление каталога негативов. В семье выпускали еженедельную рукописную газету, в которой описывались все случившиеся события. Уникальный случай: жизнь советской семьи на протяжении двух десятилетий была подробно документирована фотографиями и комментариями.

Разумеется, в такой семье дети избрали для себя интеллектуальный род занятий. Младший сын Андрей Георгиевич Скворцов – ныне кандидат технических наук, ведущий научный сотрудник Института криосферы земли Сибирского отделения РАН, он живет в Тюмени и занимается сейсмическими проблемами. Внук Михаил Андреевич Скворцов – доктор физико-математических наук, работает в институте науки и технологии в Сколково.

Георгий Сергеевич посещал родные места в послевоенные годы. В 1952 году он приезжал в Краснослободск, заглядывал в села Стародевичье, Каменный Брод и Урей. В 1961 году он еще раз побывал в Краснослободске. Сделанные здесь фотографии мастер называл «милыми страницами далекого». Спустя четыре года Георгий Сергеевич скончался, прожив всего 55 лет.

В архиве Скворцова сохранилось более 50 тыс. негативов. Небольшая часть архива оцифрована и опубликована в интернете, фотоальбоме, показана на выставках. Творческое наследие Георгия Скворцова открывается людям, живущим в XXI веке.

Конечно, малые города, провинциальных жителей фотографировали и до Скворцова. Недавно в подмосковной Коломне в Музее российской фотографии был выпущен справочник фотографов, работавших в российской провинции с 1850 по 1930-е годы, их список насчитывает полторы тысячи имен. Есть там имена саранских фотографов Михаила Критского и Александра Егунова, алатырского фотографа Николая Валухина. Почти в каждом уездном городе до революции имелись два-три фотоателье, где работали профессионалы. С помощью громоздкой аппаратуры они делали постановочные снимки – открыточные парадные виды своего города и студийные съемки горожан – тоже «при параде». Снять жизнь врасплох большой камерой на треноге, куда осторожно вставляются стеклянные пластины, было невозможно.

В 1930-е годы, когда в Германии и СССР стали производить дешевые портативные фотокамеры, позволявшие снимать с рук, к профессионалам прибавились тысячи журналистов, а также миллионы фотолюбителей. Среди них был и Георгий Скворцов. До войны он снимал пластиночным складным фотоаппаратом «Фотокор-1». Он представлял прямоугольную камеру с растягивающимися мехами. От фотографа требовалась ручная фокусировка, установка выдержки и диафрагмы. Камера позволяла снимать на пластины форматом 9х12 см и получать высококачественные снимки – как портреты, так и пейзажи. Правда, быстро и много снимков таким аппаратом не сделаешь: стеклянные пластинки с фотоэмульсией упаковывались по 20 штук в картонные коробки, в карман такое оборудование не положишь.

В послевоенные годы Георгий Скворцов снимал любительским аппаратом «Зоркий», который с 1948 года выпускал Красногорский механический завод, скопировав популярную немецкую портативную камеру «Leica III». Компактный «Зоркий» позволял снимать большие серии, так как заряжался маленькими кассетами с пленкой формата 35 мм. Георгий Скворцов обрабатывал отснятый материал в своем чулане, работал он и на цветной узкой пленке, в 50-е годы была доступна негативная ГДР-овская пленка фирмы «Agfa». Кстати, саранский фотограф Валентин Крайнов в 50-х годах снимал городские виды на такую же цветную пленку.

Для Георгия Скворцова фотография была хобби, но он сделал большое дело, на которое не решился ни один местный фотограф-профессионал. В те годы штатные фотографы-журналисты делали постановочные снимки: если требовалось сфотографировать главную площадь пусть небольшого города, то ее подметали, прогоняли плохо одетых прохожих и на передний план выводили новенькую «Победу», может быть, единственную в городе. Так получался парадный снимок, достойный всесоюзного иллюстрированного журнала. Много подготовительных хлопот было у фотографов при съемке колхозников на полевом стане или рабочих в цехе. Вспомним фильм «Большая семья», где к молодому передовику производства приходит фотокор из «Огонька». Случайно оказавшиеся рядом с передовиком старые рабочие относятся к такому ритуалу презрительно: это же показуха, а рабочий класс показуху не уважает (хотя весь фильм снят в принятом тогда идеализированном стиле и многое показывает фальшиво). Официальные фотоснимки должны быть срежиссированы, отрепетированы и отлакированы. Этого требовали от профессионалов редакторы и цензоры, и некоторые мастера достигали в создании придуманного советского фотомифа высочайших художественных вершин.

А фотолюбители, которые не были скованы правилами социалистического реализма, снимали жизнь врасплох и без прикрас. На снимках Георгия Скворцова мы видим неустроенность и нищету – соломенные крыши, грубую поношенную одежду, скудную еду. И лица реальных людей, занятых не построением светлого будущего, а своими повседневными делами – в какую прекрасную галерею выстраиваются эти лица!

Если сравнить портреты, сделанные Георгием Скворцовым до и после войны, то можно увидеть существенную разницу. У людей изменился взгляд. Когда люди приходили в ателье на съемку, принаряженные и причесанные, они готовились к особому акту. Их лик будет запечатлен и останется для потомков в вечности! Выражение их лиц становилось стыдливо-напряженным. До войны лица сковывало тревожное ожидание, люди всматривались в объектив, как бы спрашивая потомков: что будет со всеми нами завтра? Неужели война? На послевоенных портретах, сделанных не в ателье, а в житейской суете, много смертельно усталых лиц, но мужчины, женщины и даже дети смотрят так, будто все самое страшное уже позади и адская, нечеловеческая работа сделана. Человеку уже ничего не страшно, ему хочется просто жить.

Природный пейзаж, снятый Георгием Скворцовым, совсем не похож на современный ландшафт, прорезанный гладкими автострадами и украшенный стройными мачтами сотовой связи. Это сельскохозяйственный пейзаж середины прошлого века со всеми колхозными приметами. Полноводные речки, тучные заливные луга, сплошь засеянные поля, разбитые грунтовые дороги и ветхие саманные постройки по обочинам. Редко видна сельхозтехника, преобладает гужевой транспорт, медленно пересекающий кадр. Большая редкость – легковая машина, обязательно застрявшая на полдороге. Река Мокша, петляющая среди равнины, ее берега, голые или поросшие, обрывистые глинистые или пологие песчаные. На песчаном берегу горделиво возвышается одинокая корявая сосна, сквозь песок упрямо пробивается трава и кустарник, а ветер разбрасывает по небу кучевые облака и разгоняет чаек. Деревянные мосты с бугристыми и шаткими бревенчатыми покрытиями. Облюбованный рыбаками берег с драными снастями и старенькими лодками. Возле Спасо-Преображенского монастыря на речке Рябка одна из последних водяных мельниц – мощный глухой сруб на сваях, погруженных в воду. Глубокие складки холмистого рельефа прячут укромную тропинку. Крутой склон, по которому взбирается отара овец. Прекрасная сосновая роща, подходящая к Краснослободску с востока, ее Георгий Скворцов снимал и летом, и зимой.

Фотографии Георгия Скворцова позволяют проследить самые незначительные изменения городского ландшафта за три десятилетия. Он снимал Краснослободск с мокшанский поймы в разные годы: для русского уездного города вид с речной поймы – главная картина. Город всегда смотрит на реку, даже если не видит своего отражения. Город на горе кажется величественнее. Над Мокшей высится гора с обрывистыми голыми склонами. На ее вершину ведут широкие взвозы и крутые тропинки. Среди садов виднеются каменные домики и Троицкая церковь с колокольней. К середине 30-х годов ансамбль краснослободского центра был уже основательно разрушен. Но Троицкая белая колокольня и темное пятиглавие приковывают внимание издалека, зрителю понятно, что городской центр обнимает двухэтажной каменной застройкой церковный комплекс. В послевоенные годы церковь была обезглавлена, в храме и трапезной расположилась прядильная фабрика. За неимением колоколен, взгляд выхватывает наиболее крупные здания – трехэтажную школу, присутственные места, бывшую тюрьму, особняки Севостьяновых и Муромцевых, здания крепкой дореволюционной постройки. Под горой появляются новостройки, в послевоенной провинции большая редкость. В 1961 году берега Мокши по-прежнему соединяет низкий, бревенчатый мост, упирающийся в Навзвозную гору. Сюда подходит саранская дорога. Рядом на берегу бревенчатая спасательная станция для наблюдения за пляжем и купальщиками.

С верхней площадки станции виден Спасо-Преображенский монастырь, отдаленный от города на 5 километров. Георгия Скворцова привлекал классицистический ансамбль, расположенный между Мокшей и сосновой рощей, фотограф бывал здесь неоднократно. Он мастерски передает широту пространства, окружающего провинциальный город. Окрестности Краснослободска он запечатлел подробно: Пригородное село, Пичуры с Пионерской улицей и вид на село Жабье, речку Праму, окруженную примокшанскими лугами деревню Зарека, Золотой овраг близ деревни Старые Горяши. Кривоватые улицы, бедные лачуги, покосившиеся заборы под огромным небом и в окружении бескрайних просторов словно преображаются, напоминая эпический русский пейзаж конца XIX века.

На горе, на юго-восточной окраине городского центра, находится школа – бывшее духовное училище, солидное трехэтажное здание, построенное в 1893 году и обнесенное мощной каменной оградой. Рядом со школой – особняк Муромцева 1844 года постройки, старинный треугольный флигель, густой старинный парк и тщательно обработанный учениками опытный участок. Соборная площадь лишилась храмов, но еще не заросла кустами и деревьями. Ее западную окраину занимает футбольное поле, на которое взирают корпус зооветеринарного техникума, разместившийся в бывшей земской больнице, и райком комсомола, обосновавшийся в ампирном особняке Севостьяновых. Столетние здания лишены былой импозантности, но еще крепки и представительны.

Выразителен кадр с Марычевой горой, показывающий, как застройка поднимается на гору. Пионерская улица упирается в склон, рядом овраг с развалившейся плотиной, на подъеме изба в три окошка, забор еле сдерживает разросшуюся яблоню, двумя поленницам сложены березовые дрова. Тропинки оплетают склон и круто поднимаются к домам, поставленным по бровке рельефа. На центральных улицах добротные купеческие дома с портиками выглядят маленькими дворцами среди пыльных пустырей и неухоженной растительности. Фотограф выхватывает в застройке ладные деревянные дома с палисадниками, например, двухэтажный дом Гурьевых, горэлектросеть (бывшее волостное правление). Удаленные от центра улицы наполнены покосившимися избушками с худыми тесовыми крышами, не редкость и соломенные кровли. Встречаются брошенные дома с заколоченными окнами и прогнившими крыльцами.

Запущенность и нищета встречают нас во дворах. Можно было бы сказать, что они заполнены ветхим барахлом, но это отнюдь не мусор, буквально все будет где-то и как-то использовано. Построенные еще «при царском режиме» дома давно не ремонтировались, обустроить их и украсить нечем. Даже покрасить фасады нет возможности. И если на снимках обеспеченных семей 1920-х годов можно отыскать уютные садики, комфортные уголки квартир, то в послевоенные годы ничего уже нет и в помине. В полутемных комнатах – обшарпанные стены, закопченная печь в трещинах, старая полуразвалившаяся мебель, грубо сколоченные столы и лавки, лампочки на проводах без абажуров. Бугристый щелястый пол, на гвоздях висит заношенная и заштопанная одежда. На кухонной полке старая измятая и потрескавшаяся посуда. Таково убранство дома учителей Скворцовых, да и многих других тоже.

Семейные фотографии – самые точные свидетельства времени, так как в них нет постановки, позы, подделки. Семейные снимки живут внутри семьи, их собирают в фотоальбомы, дополняя новыми лицами и событиями, их разглядывают сами и показывают друзьям. Жизнь Скворцовых документирована подробно, множество снимков сделано в доме, во дворе, на огороде, в школе. По сотням фотографий можно проследить, как растут дети, мужает молодежь, стареют родители, как объединяется дружная семья, разделенная годами и расстояниями.

Вот прелестная жизнерадостная сценка: летом 1936 года на веранде краснослободского дома за самоваром собрались отец Сергей Васильевич, мать Мария Прокофьевна и приехавший в отпуск сын Георгий. Родители восседают на скамье, сын замер на венском стуле. На белой скатерти три стакана и немного хлеба. Чай пьют по старинке из блюдец. Правой рукой Георгий осторожно дергает тросик, привязанный к спуску фотоаппарата. Таким же дистанционным способом были сделаны автопортреты с друзьями.

В районном центре, как и в уездном городе, главным событием являлась воскресная ярмарка. Краснослободский базар Георгий Скворцов снимал неоднократно, летом 1952 года он запечатлелКраснослободский базар (1961 г) его в цвете. В довоенные годы ярмарка была перенесена с Соборной площади на северо-восточную окраину города. Большой пустырь, окаймленный невзрачными домиками, который прежде называли Владимирской площадью, стал местом торговли, позднее здесь же расположилась автобусная станция. Люди здесь встречались, чтобы обменяться новостями, поделиться слухами. Все, что используется в крестьянском хозяйстве, в быту, можно было здесь приобрести. Почти все изготовлялось собственными руками, в тяжелые годы многие не расставались с традиционными ремесленными навыками, получая дополнительный доход. Базар был разбит на ряды – бондарный, лубяной, горшечный, овощной. В бондарном ряду на земле раскладывались бочки, кадушки, ушаты, корыта, ложки. В лубяном ряду – лапти, лукошки, корзины. Спросом пользовались пенька и керамика. На базаре можно было купить все для гужевого транспорта – тележные колеса, сбрую. В начале 60-х годов в провинции еще производили и покупали ремесленные изделия, вскоре эта традиция будет сметена стандартными промышленными товарами. И люди разучатся работать над вещью, утратят навыки работы с деревом и глиной, кожей и лубом.

Торговали на базаре и скотом – коровами, поросятами, овцами. В малом городе при каждом доме имелся огород, но не всем удавалось вырастить хорошие овощи. Жители окрестных селений привозили огурцы и помидоры, картофель и лук, летом можно было купить мясо. Кроме товаров домашнего изготовления, можно было приобрести пару мешков колхозного зерна.

Не менее интересны люди, заполняющие базар – расхваливающие товар продавцы, придирчиво выбирающие покупатели, слоняющиеся между прилавками зеваки. Все держатся деловито, смышленые дети приучаются к навыкам выгодного обмена. Горожанина и крестьянина можно отличить по одежде. Бабы одеты в традиционную крестьянскую одежду, сшитую собственными руками в соответствии с традициями родного села.

Снятый через девять лет краснослободский базар отличается от цветной серии 1952 года. Лаптей заметно поубавилось, а товаров – горшков, корзин и еды – стало больше, появились мясные изделия. На базар пришла государственная торговля, с кузова продают водку, диваны, мешки с кормом. Георгий Скворцов снимает остановку общественного транспорта: пассажиры забираются в такси на 30 мест (на базе грузовика ГАЗ-51), к избушке подъехала легковая машина ГАЗ-21 «Волга». Современному транспорту требуются асфальтированные дороги...

Люди стали выбираться из нищеты. Чтобы воодушевить население, советская власть пообещала сотворить чудо. В октябре 1961 года в Москве, во Дворце съездов, собрался XXII съезд КПСС, который принял III Программу коммунистической партии – программу построения коммунизма. Никита Хрущев торжественно пообещал: «к концу 1965 году у нас не будет никаких налогов с населения», и вообще, «нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме». Как жители Краснослободска и окрестностей отнеслись к этой перспективе?

Многие снимки Георгия Скворцова в те годы не могли попасть в печать или на выставку: их сочли бы неэстетичными, натуралистичными, очерняющими действительность. Но сегодня именно в этой материальной подлинности, человеческой честности и заключается ценность его фотографий.

В чем значимость фотографического наследия Георгия Скворцова? Во-первых, это исторический документ, в мельчайших подробностях повествующий о жизни советской провинции середины прошлого века. Мы видим природное окружение маленького городка, сам город – неблагоустроенный, со снесенными храмами, покосившимися домами и телеграфными столбами. Мы видим горожан и крестьян, русских и мордву, пожилых и юных. Мы видим их повседневную, бытовую жизнь – и бытие советских людей, переживших военное лихолетье. Во-вторых, выразительные пейзажи, портреты, бытовые сценки доказывают, что Георгий Скворцов – настоящий фотохудожник, который видит и умеет по законам изобразительного искусства передать неподдельную красоту мира и красоту человека.

Специалисты получили уникальное фотографическое наследие Георгия Скворцова. Для историков, которые занимаются советским периодом, открывается богатая источниковая база, она должна быть детально разработана.

Наследие Георгия Скворцова доступно и рядовым зрителям. Многие из них, к сожалению, не знают, как выглядели их дедушки и бабушки в молодости, где они жили и кем работали. В советские годы собирать семейный архив было не принято, особенно если родственники в чем-то провинились перед советской властью (не имели рабоче-крестьянского происхождения, были репрессированы, находились в плену). А люди, пережившие войну, разруху и нищету, были убеждены, что их жизнь была настолько тяжела, что ее следует забыть, вычеркнуть из памяти. По отношению к семейной истории это несправедливо.

Георгий Скворцов мастерски запечатлел провинциальную среду и советское время. Его творчество убеждает нас в значимости повседневной жизни, в ценности человеческой жизни. Обыкновенной человеческой жизни в быстротечном времени.