Надежда Шилова

Запон

Фотография сделана каких-то лет десять назад. Привезла я в Ивановку свой старенький «Зоркий». Событие! Кто знает, когда еще приведется сфотографироваться деревенским бабушкам, да и приведется ли вообще.

– В запоне сфотографироваться или без? – волнуется тетя Тоня.

После недолгих колебаний она снимает свой зеленый фартук: без запона красивее. Запон – для работы.

...Как-то вечером зашла ко мне тетя Аня. Беседуем о том о сем. Немного погодя калитку открывает другая соседка, что-то держа перед собой в фартуке.

– Эт что у тебя в запоне? – тут же любопытствует тетя Аня.

– В запоне? Сотовый. Что-то не калякат. Вот несу, может, Ваня посмотрит, он понимат. А мы что знам, поди не ту кнопку нажала.

Как удивительно прозвучали из одних уст такие разные слова: старое-старое, которому уж не одна сотня лет, и современное, новое, совсем недавно появившееся. Пытаясь заглянуть в будущее, сможем ли мы сказать, какое из этих слов проживет, к примеру, полвека?

Вместе с ненужными вещами уходят в прошлое и слова. Где-то пылится мой ставший ненужным «Зоркий». Теперь мне верно служит миниатюрный цифровой фотоаппарат, в сумочке всегда сотовый телефон. Пройдут годы, и сотовые телефоны заменятся новыми средствами связи, связанными с нанотехнологиями. Будут ли использованы микрочипы? Или человек познает и научится использовать законы телепатии и телепортации? Когда слово «сотовый» отомрет, уйдет в небытие вместе с самим аппаратом? И через те же полвека праправнучка нынешних бабушек станет молодой и красивой женщиной. Женщиной – хранительницей семейного очага, которой всегда хочется создать уют, побаловать своих любимых чем-то вкусненьким, домашним. Наденет ли она дома фартук-запон? Прозвучит ли слово предков как живое?

Кислятки

Трудно представить бабушку Тоню молоденькой девчонкой. Но ведь была она такой в годы Великой Отечественной войны, как и другие ее ивановские ровесницы. В какие же тяжелые для всей страны годы выпало им на долю быть молодыми! Работали наравне со взрослыми, а простого хлеба вдоволь не ели. Из чего только тогда ни пекли хлеб! Из лебеды («Даже вспоминать не хочется!»), из картофельного жома («Крахмал-то продадут, чтобы что-то купить, а отжатый картофель в хлеб добавят. Он и торчит оттуда, как палки, сухой, жесткий».) Из кисляток пекли. «Кислятки – это, как вы называете его, коневник, щавель».

За кислятками ходили порой несколько километров, аж до Козловки доходили. Однажды пошли девчонки за кислятками за село вдоль берега реки – щинявкой, как и сейчас называют эти места в Ивановке. «Всю щинявку прошли – и хоть бы кислятинку нашли! Почти до самого железнодорожного моста дошли. А там кисляток! Много да высокие. Мы так обрадовались! Откуда ни возьмись мужик, строгий такой, к нам подходит и говорит: «Уходите быстро, здесь находиться нельзя». «Дяденька, мы только кислятки наберем и уйдем». А он: «Девчонки, мне вас жалко. Мост охраняется, война. У охраны приказ стрелять без предупреждения
в любого, кто подойдет к мосту на тридцать метров. Вас убьют, уходите».

Мы, конечно же, ушли. А какие там были кислятки!»

Осьма, Михей и другие

Увековечить свои имена стремятся великие мира сего, прикладывая всяческие усилия. А некоторые, так называемые простые люди, об этом и не задумывались никогда, но имена их живут в памяти людей. По крайней мере, в памяти родных сел и деревень.

«Это я сейчас худая, а в молодости была, как осьма. Пройду – мужики заглядываются». «Да что про нее говорить! Всегда грязная, толстая, как осьма». Что же это за осьма такая и какая она – хорошая или плохая? Оказалось, ни то и ни другое, и ни что, а кто.

В годы войны ходили по деревням, собирали милостыню, или, как говорят в Ивановке, «сбирали». Вот среди тех, кто сбирал, была и Шура Пятинская по прозвищу Осьма. Толстая была. А почему ее так прозвали, не знают даже бабушки. Заглянув в «Словарь русских говоров на территории Республики Мордовия», я нашла слово «осьминник» – мера массы, равная ста килограммам (Б. Пестровка Ичалковского района). Логично предположить, что между словами «осьма» и «осьминник» есть смысловая связь, и свое прозвище Шура получила из-за своей полноты. Кстати, совсем недавно мне довелось услышать в деревне «осьманка» в значении «толстушка», с пренебрежительным оттенком.

Ходил сбирал и некто Михей. Тут же и съедал все, что подавали, хотя и подать-то особо было нечего: сами хлеб из лебеды ели. В далеком прошлом осталась и война, и голод, а вот в случае, когда что-то без остатка быстро и без разбора съедается, можно ныне услышать: «Михей съел!»

– Так ты недавно отдала им четырех козлят. Что-то и не слыхать совсем. Где же козлята?

– Михей съел! – с досадой ответила бабушка. Она-то надеялась, что у соседей козлята вырастут, детям молоко будет. Да только не в те руки попали несчастные козлята – через неделю их уже не было.

Постороннему человеку порой непонятно, о чем идет речь и почему именно так говорят.

– Ему уже семьдесят девять лет, на Косыреву мельницу пора.

Оказывается, рядом с тем местом, где сейчас кладбище, когда-то находилась мельница и мельником на ней был дядя Ваня Косырев. Следа от той мельницы не сыскать, а в речи – осталась, как и фамилия хозяина. Как же образно и метко мыслили наши предки: каждый человек, как зернышко, – на жерновах судьбы жизнь каждого перемелется, как на мельнице. Наверное, потому и сохра-
няется в памяти поколений сказанное когда-то кем-то меткое слово.

Интересны деревенские прозвища. Народу прежде на селе было много, и имен одинаковых много. А скажут, к примеру, Тоня-Строка, и сразу ясно, о ком идет речь. Была такая, маленькая, очень шустрая, и прозвище свое получила от местного глагола «строчить» – быстро и часто ходить, бегать взад-вперед, туда-сюда по селу.