Людмила Преснякова
Поэту Юрию Макееву в этом году исполнится 70 лет. Всего – 70. А его нет на этом свете уже более 40. Точнее – 43. На его творчество судьбой было отпущено всего каких-то десять лет. А между тем в то десятилетие он работал корреспондентом в молодежной газете, успешно сотрудничал с Мордовским книжным издательством, закончил экстерном МГУ имени Н.П. Огарева, женился, народил с женой Любой двух дочек, а в свободное от сна время писал стихи...
Я помню, дед был хвор и стар,
И тихо умирая,
Он говорил мне:
«Помни, внук,
Лишь в красоте рабочих рук
Таится суть земная».
И умер.
Но его слова,
Простую мудрость эту
Я, как священный талисман,
Который был мне в жизни дан,
Ношу по белу свету...
С чего же начать? Может, с того, как Юра, наделенный артистическим даром, мог рассказывать истории, что называется, в лицах. Например, о том, как он, легкомысленно согласившись помочь тестю заколоть кабанчика к Рождеству, даже не предполагал, что станет участником прямо-таки настоящей драмы. Или о том, как мог наизусть цитировать Ильфа и Петрова или своего любимого Зощенко? При этом сам смеялся так заразительно, что слушатели едва не падали от хохота. Его личность была многогранна и непредсказуема, все знали о его способности на авантюрные поступки. Влюбившись в свою будущую жену, которая была старше на два года, Юра в паспорте решительно исправил год своего рождения с 1955 на 1953. Вот еще его пророчество:
Как холодно блистают времена
Священные – они уже далече...
Колокола расплавил страж
И некого теперь скликать на вече.
А я ищу отточенность строки,
Чтоб мир кормить, как голубя, с руки,
Сиять над ним бессонной звездной раной.
Еще даруй забвенья мне не вдруг,
Пусть помнит обо мне цветущий луг
И ты, мой друг, насмешливый и странный...
Пусть помнит обо мне цветущий луг...
А может, все-таки начать с того, как 5 мая 1982 года мы, журналисты «Молодого ленинца», собрались отметить День печати, а заодно проводить Юру в Москву в творческую командировку на съезд ЦК ВЛКСМ. Мы с коллегой Наташей Калитиной только что получили премию Союза журналистов за лучший материал года, и, прощаясь на пороге редакции, Юра по-джентльменски поцеловал нам руки, сказав: «Молодцы, девчонки!», и поспешил на поезд. Больше мы его не видели. Через два дня после нашего веселого застолья пришла оглушительная, невероятная, неправдоподобная и потому ужасающая весть: Юрий Макеев умер. Я думаю, никто из нас, тогдашних его коллег, до сих пор не забыл тот страшный день. Для многих из нас это была первая в жизни встреча со смертью. Помню, как обреченно распределяли похоронные обязанности. Славе Терехину досталась поездка в Сабаево, подготовить жену Любу. Долго думали, кто же отважится сообщить матери Юры страшную весть. Но самое тяжелое задание выпало на долю совсем юного тогда Саши Фошина. Его отрядили в столицу, чтобы привезти гроб с телом покойного. У Саши в кабинете все годы его работы заместителем редактора «Молодого ленинца» на стене висел портрет Юры: проводы на вокзале в день роковой поездки в Москву. На нем Юра красивый, веселый и счастливый. Он умер от острой сердечной недостаточности в гостиничном номере. Встал под струю воды в душе и потерял сознание. Обнаружили его только утром.
Конечно, я понимаю, что вся эта фрагментарная мозаика из воспоминаний не может нарисовать силу, глубину, одаренность и многогранность личности Ю.Макеева. Лучше бы читать его стихи. Говорят, что все истинные поэты – пророки. Спустя какое-то время Люба нашла в бумагах мужа конверт, адресованный его дочери Инге, которая тогда еще ходила в детский садик. Там были стихи в виде завещания: какой отец хотел бы видеть свою взрослую дочь. Заканчивалось стихотворение так:
С чужой бедой не устрашись соседства,
Когда она попросится погреться
У твоего веселого костра.
Известный поэт и критик Юрий Сапожков утверждал, что «Поэта ценят по строке единственной порою... / Миры раздумий и страстей она одна вбирает. / Бывает, что и жизни всей / На строчку не хватает».
А у Ю. Макеева почти в каждой строчке поэтический образ такой потрясающей силы, что заставляет душу трепетать от наплыва, шквала, урагана чувств, но чаще наполняет сердце тихой грустью:
И пью я за глотком глоток
Настой травы и листопада...
В саду последний ноготок
Горит, как тихая лампада.
А вот мое любимое:
Холодно и зыбко,
Обгоняя сны,
Ночь качала зыбку
Маленькой луны.
Но ударил ветер
В колокол осин,
И из глаз рассвета
Выплеснулась синь.
Тогдашний редактор «Молодого ленинца» Петр Николаевич Киричек разглядел в студенте-третьекурснике писательский талант и взял его в штат. Очерки и корреспонденции Ю.Макеева отличались образностью, необычной манерой подачи материала и смелостью. Например, в одном из очерков мне запомнилась такая фраза: «Мне смешны потуги местных краеведов, которые находят мордовские корни у Льва Толстого, который вышел покурить на вокзале в Рузаевке». Да, на стихи у Юры оставалось мало времени: надо было работать, кормить семью.
И, тем не менее, строчки выходили из-под его пера все более глубокие, философские.
Однажды вновь тебе приснится
Свинцом плюющий темный дот,
И ты опять пойдешь на фрица
Сквозь смерть, упрямо стиснув рот.
И будет кровью дым замешан...
А утром, после той «войны»,
Ты с грустью в зеркале заметишь
Осколок новой седины.
Как заметил краевед Сергей Борисович Бахмустов: «Требовательность, которая была свойственна ему всегда, в последние годы обострилась до жесткого самоконтроля». И тема войны в его стихах поднималась снова и снова:
На костыле скрипучем длинном
Пришла и к нам в село война,
И на подворье тетки Зины
Махоркой кашляла она...
А часто горестно молчала
В оцепенении живом
И тихо на ветру качала
Пустым холодным рукавом.
Я рассказала о Юре Макееве совсем немного из того, что хранит о нем моя память. Но все-таки лучше читать его стихи.
Правда, при жизни у Юры вышла только одна книга «Журавли». В ней всего 56 стихотворений. Он ведь был, как я уже говорила, очень строг к себе. Хотя в оставленных им рукописях, которые бережно хранит его сестра, много неопубликованного. Но, увы, пока не нашлось спонсора, который мог бы по достоинству оценить творчество настоящего русского поэта Юрия Макеева и издать сборник его стихов, где каждая строка – истинная поэзия. Очень жаль, что нынче в моде другая поэзия и ее «глубокомысленные» вирши.