Дмитрий Любимов,
г. Кострома
ЛЁГКИЙ
Всё село
облачилось серебром.
Зажил шов
меж рекой и берегом.
В голом поле
ветер
пахнет севером,
Я – как дерево.
Да, наверно, дерево.
Это было –
нет,
этого не было.
И вся жизнь –
как страница –
белая.
Смотришь вверх –
и где-то в небе,
там
Кто-то лёгкий
ходит
по облакам.
* * *
впустите, хрустальные воды.
я в осени сплю, одичалый.
и если бы вышло так, чтобы
я рыбой вдруг стал прилипалой –
поймал бы меня спозаранку
зачахлый старик с сединою,
крючок протащив через ранку,
швырнул бы в ведро ледяное.
и пряча во рту ломтик хлеба,
и силясь закрыть рыбьи веки,
недвижно смотрел бы я в небо
и снова бы стал человеком.
* * *
Небо волнуется раз.
Два, три.
Два. Три.
Не знаю, о чём сейчас мысли
твои.
Мои – нарочито видны –
Торчат
из холодной воды
плавники,
И близко
они.
Однако
не хватит длины всей руки,
Чтоб тронуть сокрытого толщей воды.
Чернеющей
древней воды.
У ОКНА
На этих занавесках мог висеть
какой-нибудь мушиный червячок.
Личинкою сухой висеть, глядеть
в окошко и совсем там ничего
не знать. Колонны дыма в синеву
растут, на крышах белые снега.
И в этом непокое я живу.
И в этом непокое я всегда.
Сорвутся занавески, я лежу,
как куколка в пыли у батарей,
как на спину упавший майский жук,
проснувшийся зачем-то в феврале.
Я – ниточка живая, узелок
упавшей занавески у окна.
Как знать, мне повезло – не повезло,
что солнце светом выбрало меня?
КОСТЁР
Соскучился по запаху костра.
С утра жгут ветошь во дворе церковном:
Выходят на дорогу дыма комья
Бараньим стадом. И колокола
Молчат.
И я забыл слова.
Предательски щекочут где-то в горле.
Не хочется здесь быть ни «за», ни «против» –
А заново найти свои слова.
Молчат.
Молчит корявая, кривая
Та улица у церкви небольшая.
И дышит всё вокруг едва-едва
В неясном предвкушеньи.
Как дрова,
Которые томятся до растопки.
Пока всё тихо.
И открылась Волга
Той раной, для которой срока нет.
Костёр горит, всё превращая в свет.
* * *
Темноты на стёклах
скотч.
Все, кто были, –
встали, вышли
Только что.
И высасывает ночь
из меня –
будто из вишни –
Кос-то-чку.
* * *
Сырой клубящийся восторг
над тротуарами повис:
Я жду твоих сигналов как
ополоумевший связист!
Но день навалится на нас, как джапанистский сумоист, –
И не отыщут наших тел,
покуда гладок снег и чист.
Лежать и солнце вспоминать на промерзающей земле.
Луна ползёт по проводам
подобно глянцевой змее.
А я под снегом не дышу, боясь согнать твой сладкий сон.
Так мы замёрзнем насовсем
в тиши снегов
у хвойных крон.
ДОРОГА
У Геленджика
в тазу грузовика
сидят,
пестрят спелой кожей
рабочих чёрные рожи,
как спички из коробка.
Как плечо голова
лысого главаря
и крупный лоб в солнце липком.
Режет лицо улыбка
резко напополам.
А я
был прохожим,
похоже, смотрел очень долго,
в неба пустую коробку.
И камни в сандали мне ловко
швыряла
дорога.
ИЮЛЬ
Перемигиваясь клёкотом,
Свистом и клювовым шёпотом,
И подбрасывая пение
В воздух, будто оперение,
Птицы мучают ночь летнюю,
Малолетнюю
Мимолётную. То–
-чат когти об неё медные,
И спасения
Нет, как будто ночь последняя.
КУСТЫ И ДЕРЕВЬЯ
Поседели кусты и деревья, а может, февраль
Прогорел и осталась от пепла фигурная стружка.
Как стряхнёшь сигареты истлевшую часть на бульвар,
Рухнут хрупкие ветки и ветви покой свой нарушат.
Снег воскреснет и заново в небо назад потечёт –
Это белые бабочки прячутся на небосклоне.
Время вспять повернуло, нырнуло поглубже, ещё
Всё летит, гравитации нет, как и прочих законов.
Нет, никто не стареет, здесь будто чего-то все ждут.
Я смотрю, не курю – я боюсь пропустить то мгновение,
Когда агнец со львом возлежит, когда птицы споют...
а неважно о чём. Они здесь, значит, здесь потепление.
