Любка проснулась рано. Даже муха ещё спала, а для Любки это был критерий. Муха залетела в избу три дня назад, средней комплекции, зато большой вредности. Будила до зари. Но вот убить злодейку никто и не помышлял. В Любкиной семье к природе относились с почтением и любовью и даже вредоносных её представителей жизни не лишали. В селе и так смеялись, что фраза шутливого монолога из петросяновского «Кривого зеркала»: «Наступил нечаянно на муравейник – извинись перед каждым!» – это как раз про семью Стесиных.

Люба вытащила из-под подушки часики: так и есть – 4.20. Вот же охламонка эта муха! Люба встала с постели и в одной сорочке вышла на крыльцо. Прохладно ещё, а за домами, над Зелёной Горой только-только заалело небо. Люба босиком спустилась по ступенькам крыльца и протянула руки к умывальнику. Студёная вода сразу прогнала сон. Девушка осторожно направилась по деревянному тротуарчику в сад. Обогнула сарай со скарбом, цветник, дошла до баньки. Осмотрела всё свое родное и любимое; и ягодник, и огуречный парник, яблоньки, вётлы, беседку в гуще сада. А за забором раскинулись луга, травяным ковром крытые. Простирались они аж до самой речки Язовки. Там, на песчаном берегу, собирались Любкины друзья всей своей компанией. Купались, загорали, рыбу ловили, а по вечерам, после дойки и полива огородов, жгли костры, ужинали прямо на берегу сваренной ухой, жареной рыбой и печёной картошкой. А потом Любка с закадычной подругой Лизой плавали в прогретой за день воде, ловя отражения первых звёзд... И вот теперь всё это, такое любимое, спокойное и, казалось, вечное, придётся оставить, чтобы ехать в Москву из-за этой поганки Райки Кутляковой!..

Родилась Люба Стесина в селе Крутая Гора и дожила здесь до 21 года. Окончила школу, а потом сразу на работу, на ферму дояркой, где всю жизнь проработала мама. Отец трудился при сельсовете шофёром. Семья Любкина на селе в почёте была, все простые, трудолюбивые. С соседями в ладу жили. Проживали Стесины на Зелёной улице. Дома с мансардами выстроились по обе её стороны, а на задах, за дворовыми постройками, сенниками да колодцами, стеной стоял сосновый бор, куда Люба с Лизой бегали за грибами и ягодами. Лиза жила напротив, и по утрам, высунувшись по пояс из окна и заложив два пальца в рот, свистела, вызывая так подругу на улицу. Слева проживали супруги Дерябины, Нина и Иван. Ругались двадцать три часа в сутки, на двадцать четвертый прилюдно миловались. Справа стоял дом бабы Фени и деда Семена. Так Феня с Сеней молодёжи не уступали и выясняли отношения при помощи предметов крестьянского обихода: вёдер, грабель, лопат да ухватов. То дед Сеня в пылу «задушевного разговора» загонит бабу Феню по лестнице на сушила, то баба Феня погонит деда Сеню прямо по улице, вооружившись ухватом. Самым частым предметом семейных разборок пожилой четы была ревность. Дед Семён, несмотря на плешь и восемь зубов, торчащих вразнобой, пользовался вниманием Зины Рябовой с Первомайской улицы и Татьяны Кручинкиной с Садовой. Стаж вдовства обеих перевалил за 10 лет. Мужчины в селе имелись и даже сватов засылали и к Татьяне, и к Зинаиде, да разборчивые невесты замуж не спешили. А вот к Семёну дышали неровно и не раз давали понять Фене, что и глазом моргнуть не успеет, как уведут мужика прямо со двора. Да и по молодости – знала о том Феня, что похаживал супруг и к одной, и к другой. Правда, и Феня себя в обиду не давала, так что визиты стекольщика на Первомайскую и Садовую были не редкими. И порезанные верёвки с бельём, и выпущенные ночью поросята, и двери, навозом вымазанные – всё было авторства Фени.

Молодёжи в селе тоже проживало немало. Из Любкиного класса только две девчонки уехали из Москвы рубли доить, а сама Люба с подругами решила на родине жизнь устроить. Грандиозных планов девушки не вынашивали, зато места здесь уж больно красивые, глаз не оторвать, не то что сердце. Даже старец святой на горе жил, потому и энергетика особая. Село большое, не бедное. Местный бомонд собирался вечерами в клубе, а днём у сельмага. Для молодёжи развлечения – дискотека и фильмы, и с работой тоже проблем не имелось. А на высоком пригорке у пруда росли две молодые сосенки, так это место для свиданий предназначалось. Вечерами бабки усердно всматривались ввысь, кто же там нынче амуры крутит и у кого, стало быть, дело к свадьбе идёт. И всё бы было хорошо, пока секретарша сельсовета Раиса Кутлякова не попросила Любкину мать стать её поручительницей для получения ссуды. Райка по селу вертихвосткой слыла, но так, не значительного масштаба. Подумаешь, юбка на пять сантиметров «постарше» трусиков да макияж «прости Господи». По селу двадцативосьмилетнюю Раису Рефреншей прозвали, по наименованию должности секретарь-референт, которое себе Раиса для «пиару» пристегнула. Замуж за местных молодцев Раиса не собиралась. Статус сельской замужней дамы её не устраивал.

И вот однажды появился на селе добрый молодец со стольного граду, что по наводке знакомых местечко себе здесь под дачку присмотрел. Очаровал Раису «не отходя от кассы», ну и кинулась девица себя в порядок приводить со всей силой разошедшейся страсти. Вот и решила взять ссуду для «пыли в глаза». Чтобы не подумал кавалер, будто зазноба его только с материальной точки зрения рассматривает, а и сама при деньгах. А Любкина мать – женщина сердечная, отзывчивая, вот и согласилась не раздумывая. Первые три месяца всё складно шло, а потом началось интересное. Кавалер на природе понежился, с Раисой поразвлёкся, да и был таков. В Москву по делам отлучился, а потом из столицы звонок: «Прости, любимая, наша встреча была ошибкой!» Ну, Раиса два дня на улицу не показывалась, а потом потихонечку сумку собрала и в Москву, за любимым. А потому как дева пребывала в душевных терзаниях, то и не сказала куда, к кому и на сколько едет. В общем, канула, а платить ссуду, стало быть, Любкиной матери надлежит. А как узнали, сколько на самом деле Раиса задолжала, так и осели. А ещё сына-школьника поднимать надо. Тут-то и забегали. Рассрочку в суде испросили, а всё равно когда-никогда выплачивать надо. Уж и в розыск подали, а толку нет. Так и пришли к выводу на семейном совете, что надо Любке в Москву ехать, деньги зарабатывать, иначе и дом, и всё имущество в счёт долга уйдёт. Дома вой стоит: мать убивается, отец матюгается, Любку оторопь берёт, а ну как всё трудом нажитое из-за этой стервозы любвеобильной государству отойдёт?!

– Да за что ж напасть на нас такая, а?! – причитала Любка, сидя на берегу реки с Лизой. – Жили-жили, не тужили и на тебе! Да я ж Москву только по новостям знаю! Это ж такая махина, а я в ней песчинка! Ни родных, ни знакомых! К кому пойду-то с вокзала?! А метро?! И на какую работу я там устроюсь? Я ж только доить и умею, а кого я там, в Москве, доить-то буду?!

– Олигархов! Ой, не реви так, сердце рвёшь! – захлюпала и Лиза. – Раньше времени не убивайся. Сама знаешь, у страха глаза велики. Вдруг всё получится? А остановишься у Алки или Ленки. Адреса у их родителей возьмём. Чай, не прогонят, ночки две-три поживёшь, а там что-нибудь и наклюнется.

А и верно. Люба совсем забыла, что две их одноклассницы уже полтора года в Москве, а Ленка так ещё и замуж там вышла.

– Давай лучше яиц накалим, картошки напечём, а? – и Лиза принялась обзванивать друзей.

А Люба легла прямо на песок и уставилась в вечереющее небо. Вот так сразу, круто переменилась её жизнь. А над землёй плыл летний вечер. В прибрежных кустах трещали кузнечики, пахло речкой, пели соловьи, дурманящий запах источал цветущий вьюн, и на чуточку Любе стало легче. А вскоре собрались друзья у Рыбьей трассы. Так называлась широкая, но мелководная часть реки с песчаным дном, где ходили целые косяки рыб, блестя чешуйками в солнечные дни, будто зеркалинками. Запахло печёной картошкой. Любе наговорили много ободряющих слов, просили не расстраиваться, а Сашка Ерёмин уже обегал родителей одноклассниц-москвичек и принёс адреса и телефоны.

Значит, завтра Люба уедет в Москву, а сегодня она хотела бы обойти все любимые места, чтоб зарядиться перед дорогой положительными эмоциями.

– Люба! – выкрикнула мать в форточку. – Выпусти Зорьку, раз уж встала. А я тесто поставлю, в дорогу пирожков напечём.

У Любы на глаза навернулись слёзы. Как же не хочется всё это оставлять! Да ещё и в начале лета – в самое любимое время. Молодые травы в лугах сочные, ночи светлые, в огороде всё с любовью посажено. А вечера... Как же теперь Любка без этих вечеров?! В Москве-то, поди, звёзд и не видно. Люба окончательно разревелась.

К полудню пирожки румяной горкой высились на столе, прикрытые вафельным полотенцем. Люба подбежала к зеркалу, ватным тампоном протирая вспотевшее лицо.

– Привет! – в открытом окне возникла Лиза. – Айда ко мне огурцы в грунт высаживать, поболтаем.

Девчонки высадили огурцы, Люба сбегала домой за пирогами, и вскоре обе сидели за столиком во дворе Лизиного дома и уплетали вкусное печево, запивая молоком. А за огородом под картошку высилась такая любимая Крутая Гора, роскошно убранная переливающейся под солнцем перламутровой зеленью.

– Вот, денег заработаешь, на побывку приедешь, – проговорила Лиза с полным ртом, – на Гору пойдём. Там тебе после города-то ещё милее покажется.

– Заработаешь, как же! – вздохнула Люба. – Город огромный, ничего не знаю, знакомств нету.

– Ничего, медведей, вон, языкам учат. И ты, чай, не дура! Освоишься.

Люба рассмеялась. Опять Лиза учудила. Хотела сказать, что и медведей на велосипедах учат кататься, а выдала очередной шедевр.

К вечеру в саду устроили «отвальную». Люба с мамой и Лизой приготовили окрошку, салаты, потушили картошку с мясом. Собрались близкие: друзья, соседи, мамина сестра тётя Надя с мужем и бабушка.

– Ну, – начал отец, встав с рюмкой в руке, – чтобы, значит, путь был лёгкий, и за удачу на новом месте! Как выпьем, так и будет! – С этими словами он опрокинул стопочку. Мужская часть гостей последовала его примеру, а вот дамы старались изо всех сил, но тут же отфыркивались и морщились.

– Ой и крепкая же! – отдышалась наконец тётя Надя. – Ничего, Любка, всё получится, Бог даст! Сейчас хорошо, хоть мобильники есть, а вот если б как раньше, караул!

– Да уж! – подхватила мама. – Приедешь, сейчас же звони! Да в машины никакие не садись!

– И жонихов-то сразу не заводи! – встряла баба Феня. – Пообсмотрись для началу, на ноги встань. А хахаль – не корова, обождёт!

– Но-но! – погрозил Любин приятель Лёшка. – Мы своих девчонок на сторону не отдадим!

– Да чего ты, баб Фень! – зарумянилась Любка. – Какие женихи?! Не пропасть бы.

– Коль голова на плечах есть, чего пропадать?! – пожала плечами баба Феня, накалывая на вилку огурец. – Пропадают те, у кого в голове одна извилина, да и то напрямую со срамным местом связана. А ты девка путёвая, строгая, тебе ль пропасть?!

– Так не в строгости дело, – вздохнула соседка Нина. – Вон, в «Жди меня», тоже не дураки, а сколь народу сгинуло. Осторожней надо быть.

– Страшно мне, – скисла Любка. – Как представлю, одна, в огромном городе, ой!

– А ну, девки, бабоньки, мужчины! – встала Надежда. – Не киснуть! Не на войну провожаем! Взяли-ка рюмочки, да чтоб легко пошла! – и обратилась к Любке: – А может, ещё в Москве и Раису нашу встретишь? Поди, живёт там себе с очередной большой любовью, а тут люди из-за неё сами не свои!

– Встретишь её там, как же! – махнула рукой Лиза. – Да и больно раскатился кто в Москве на нашу Райку. Там таких Раек как репьёв в базарный день.

Люба прыснула:

– Я как-нибудь книгу издам твоих пословиц!

...А потом спустился вечер. Люба с Лизой вынесли самовар, парни разожгли его сосновыми шишками, и гости пили ароматный травный чай с вареньем, пирогами и тортом, что испекли девчонки. Засиделись почти до полночи, смотрели на звёздное небо и пели задушевные песни.

Потом дамы ещё раз прошлись языками по Райке, и наконец гости отправились по домам.

А ночь была восхитительной. Лиза помогла Любе убрать со стола, потом вымыли посуду, и подруги простились до утра. Несмотря на сегодняшние волнения, Люба уснула сразу под лай собак с улицы...

 

Разбудила Любку мама.

– А что ж муха-то, улетела, что ли? – зевая и потягиваясь, поинтересовалась Люба.

– Как бы не так! – ответила мама. – Опять всех переполошила в полпятого.

– А меня чего ж не тронула?

– Так ведь понимает, что тебе уезжать, пожалела, – рассмеялась мама.

Люба, заправив постель, выбежала умываться на улицу. До чего же хорошо во дворе!

После завтрака начались сборы. Люба укладывала вещи в чемодан, мама собирала продукты, Лиза давала советы.

– Деньги в одном месте не держи! На проезд в сумке оставь, а покрупнее в лифчик засунь.

– Куда в лифчик-то?! – прыснула Люба. – И так грудь как Маньчжурские сопки, а тут ещё деньги! Тоже мне, секс-бомба! Мам, да не клади столько еды, как я там буду с сумками-то?!

– И то правда! – спохватилась мама. – Но, чай, и с пустыми руками негоже ехать. Всё-таки приютят тебя люди, и их отблагодарить надо. Вот, две сумки всего и набралось. Ну, ладно, я сейчас до работы добегу, сменой поменяюсь.

Мама ушла, а Люба с Лизой присели отдохнуть.

– Ой, как же не хочется мне ехать! – вздохнула Люба.

– А то, чай! – согласилась Лиза. – В огороде дел полно, да и так лето началось, живи да радуйся. А тут – на тебе! Не горело – не болело. Давай МузТВ, что ли, включим. Всё повеселее.

Лиза включила телевизор.

– Я тебе сказать кой-чё хочу, – начала она несмело.

– Чего? – Люба подняла голову.

– У нас, вроде, с Сашкой отношения намечаются, – произнесла Лиза, порозовев.

– Да ну?! – улыбнулась Люба. – Поздравляю! Так что скучать не будешь, как уеду.

– Ну да! Скажешь тоже! – не согласилась Лиза. – Парень одно, подруга – другое.

– Мудрая мысль! – рассмеялась Люба. Девчонки расхохотались. Их внимание привлекла красивая песня.

– Ой, смотри, группа какая-то, новая! – Лиза схватила пульт, делая громче.

– Да их щас навалом, новых-то, – ответила Люба. – А и правда, песня классная!

Девчонки уселись перед телевизором и замолчали, слушая песню и любуясь исполнителями. На экране извивались пять обворожительных девиц. Классно играли, классно пели и классно смотрелись. Особенно выделялась клавишница: высокая, тонкая, с распущенными волосами до самой талии. Она томно прикрывала веки, а движение безупречной красоты губ вызывало восторг.

– Ты смотри! – восхитилась Лиза. – Это кто ж такие?!

– Читай внизу! – завороженно выдохнула Люба и кинулась к экрану. – Во, группа «Марлен Дитрих»!

– Супер! – выдала Лиза.

– Видела, какие девки в Москве?! Глаз не оторвать, – грустно вздохнула Люба.

– Ну, скажем, не во всей Москве! – не согласилась Лиза. – Эти уж да, нечего сказать, картинки. Да только, думаю, без пластики тут не обошлось. Чтоб все пятеро, да такие дивы?!

– А я что?! – Любка подошла к зеркалу и критически оглядела себя. – Бурёнка из Маслёнкино!

– Вот ещё! – прыснула Лиза. – Если нас так нафабрить да приодеть, то и мы пофигенными будем.

– Вот, вот, именно пофигенными! – рассмеялась Люба. – А девки и правда класс!

– Дались тебе они! – фыркнула Лиза. – Что уж красавицы, да. Пожалуй, никого краше их на нашей сцене и нет.

Пока девчонки обсуждали новую группу, вернулась мама. Пообедали. Подошло время отъезда. Люба ещё раз проверила вещи, простилась с бабушкой, родными, друзьями, соседями. Сегодня у последних было непривычно тихо. Ни Нина с Иваном, ни баба Феня с дедом Сеней вёдрами не кидались, посуды не били и даже не кричали. Отец подогнал машину, загрузил сумки, Люба обняла родных и захлопнула дверцу. Провожать её на вокзал отправились мама и Лиза. Брат всунул голову в окно машины:

– Разбогатеешь, привези ноутбук.

– Ага, разбогатеешь, как же, жди! – буркнула Люба, усаживаясь поудобнее рядом с Лизой. – Родителям помогай, бабушке особенно.

Она чмокнула брата в веснушчатый нос, и машина тронулась с места.

Ехали по полевой дороге. В голубой выси пели жаворонки, а вдали тёмной, густой зеленью манил лес.

– Эх, щас бы в речку! – мечтательно проговорила Люба, высунувшись из окна и придерживая рукой прядь волос, что трепал тёплый летний ветер.

– Приедешь, и на речку пойдём, и в лес, и куда захочешь, – пообещала Лиза.

Наконец машина подкатила к вокзалу. Отец выгрузил сумки, мама и Лиза по очереди обнимали Любу, соревнуясь в наставлениях. Посидели на лавочке минут десять, ожидая поезда. Вскоре он и подошел. Состав медленно подтянулся, завизжал и остановился. Минуты три бегали от головы поезда в его хвост, ища нужный седьмой вагон. Наконец разобрались. Отец занёс сумки, пока Люба обнимала крестящую её маму и хлюпающую носом Лизу.

– Ну, с Богом! – произнесла мама, когда объявили отправление. Люба вспрыгнула на подножку и, высунувшись из окна, махала рукой до тех пор, пока родители и подруга не скрылись из вида... Потом вернулась на место – благо оно оказалось у окна. Так что можно будет разглядывать пейзажи и думать. Или наоборот, ни о чём не думать, чтобы не нагнетать страху.

– Постель брать будете? – возникла проводница. – Чай будет позже.

– Нет, спасибо, – отказалась Люба.

– Бери, чего будешь ночь маяться?! – укорила Любу соседка, крупная, пожилая женщина.– Не выспишься, мешки под глазами будут, как курдюки. Жених не признает.

– Да нет у меня жениха, – буркнула Люба и устыдилась, что ответила грубовато. – А у проводницы, что ли, бельё брать? – спросила она тут же.

– Ага. Сейчас мне принесёт и закажешь, – охотно ответила женщина.

– Да чего её гонять-то?! – вскочила Любка. – Сама схожу.

За чаем познакомились. Тётя Валя, так звали соседку, ехала в Москву к дочери. За ужином разговорились и проговорили до темноты. Потом легли спать. Люба пыталась, борясь со сном, всматриваться в окно, но разглядеть что-либо было уже невозможно, глаза начали слипаться, и Люба наконец уснула.

 

Разбудила её тётя Валя, зашептав на ухо:

– Любаня, вставай! Через час приедем. Иди в туалет, в порядок себя приведи, пока ещё все спят. А то там народу будет куча.

Люба оделась, убрала постель и, поблагодарив тётю Валю и мотаясь из стороны в сторону, направилась умываться. Когда вернулась, тётя Валя уже раскладывала на столе завтрак.

– Я всегда так делаю, – пояснила она. – Раньше всех встанешь – не спеша соберёшься.

– И то правда, – улыбнулась Люба. – А то, вон, уже люди просыпаются. Сейчас бы торчала в очереди. Тёть Валь, а где в Москве, – Люба достала бумажку с адресом, – Тарутинская улица?

– Так это... в Москве, – нашлась тётя Валя.

Обе рассмеялись.

– Да я сама-то Москву кое-как знаю, – призналась соседка. – Да ты не переживай! В метро всё расписано.

Когда поезд остановился, люди загомонили, поспешили к выходу, затолкали Любку с сумками. Она вертела головой, ища в толпе тётю Валю, но та затерялась из виду... И вступила Люба на Московскую землю. Сразу обрушился на неё гул многотысячной толпы. Её толкали, задевали сумками и локтями, недовольно выговаривали: «Чего встала?», но Люба не двигалась с места. Полгода назад она читала книгу Иоанны Хмелевской про медвежонка Пафнутия. Смеялась и сопереживала, когда пушистый малыш встречался с неведомыми ему ранее вещами, людьми, звуками, запахами. И вот сейчас Люба сама была таким Пафнутием, со своими двумя сумками, попавшая под рухнувший на неё шум мегаполиса, где ей предстоит жить, а главное – выжить.

Наконец Люба отмерла, ухватила сумки покрепче и направилась к киоску с шаурмой и чебуреками, чтобы перевести дух и не быть сметённой несущейся в обе стороны толпой. Отмахнулась от услуг носильщика, потому как Лиза запугала. Погрузит носильщик сумки, да и скроется в толпе. Ищи-свищи тогда. Отказалась от такси: дорого.

А через несколько минут уже бежала в людском потоке, спросив дорогу до метро.

Вот Люба остановилась перед входом. Застеснялась. Ведь ничегошеньки не знает! Всё же вошла. Подивилась шуму и прохладе. Вот куда ей сейчас?! И где здесь платить? И чего покупать? Чай, не как в автобусе. Увидев служащую метрополитена, Люба воспряла духом.

– Здрассьте! Женщина, скажите, пожалуйста, – зачастила она, волнуясь, – подскажите, как метро действует?

Дама удивлённо вскинула брови. Но, взглянув на Любку, вдруг улыбнулась:

– Первый раз, что ли, в столице?

– Ага!– обрадовалась Люба, что над ней не посмеялись после такого вопроса.

Женщина объяснила все необходимые действия. И вскоре Люба, купив жетон и сунув под мышку карту метрополитена (которая, если честно, была понятна ей, как зайцу карта луны), встала на платформу. Читала надписи, названия станций. Попыталась спросить, но люди бежали, кто отмахиваясь – дескать, некогда, кто – не расслышав её вежливых «простите, извините, скажите, пожалуйста». А кто слышал, надменно или недоумённо изрекали: «Читайте!» Наконец ей удалось остановить пожилую женщину, и та довольно обстоятельно всё объяснила. Люба вошла в электричку. Народу много, присесть некуда, стоять и держать тяжеленные сумки было невыносимо неудобно. Да ещё нужно умудриться не разбить банки с вареньями и соленьями.

– Скажите,– обратилась она к стоящему рядом парню, – я на Тарутинскую правильно еду?

Парень дёрнул плечом, давая понять, что не знает.

– Нет, вам в другую сторону, – раздалось сзади.

Девушка с зелёными прядями в светлых волосах объяснила Любе, где нужно выйти и на какую электричку пересесть.

Почти к часу дня совсем измотанная, невыспавшаяся Люба, истекая потом (в Москве было жарко), стояла у дома с надписью «ул.Тарутинская, 21». А Любе нужен был номер «24». Вскоре она дёргала за ручку двери запертого подъезда нужного дома.

– Вот те раз! – сказала сама себе Любка. Но бороться с дверью врукопашную она уже не могла. Ноги гудели, намокшая от пота коса казалась неимоверно тяжёлой. Люба доволокла сумки до лавочки, села и подперла кулаками щёки. Лечь бы, да, поди, за пьянчужку примут, отволокут ещё в милицию. Люба вытащила телефон и набрала Ленкин номер. Ещё перед отъездом Любина мать позвонила Алле и Ленке с просьбой приютить Любу ночки на две. Сама Люба стеснялась это сделать. Девчонки подругами не были. Так, здоровались да учились вместе, вот и все отношения. Да к тому же матери у обеих работали в сельсовете, и оттого и Ленка, и Алка слегка носы задирали.

Узнав, что требуется, Алла отказала сразу, сообщив, что едет к морю. Лена согласилась, но особой радости не выказала. И теперь вот на Любин звонок скучно выдала: пусть Люба подождёт, скоро Ленкина смена заканчивается и она приедет.

Просидела Люба на лавочке до трёх часов. В горле пересохло, пить хотелось невыносимо, как, впрочем, есть и кой-куда тоже. А ещё спать и вымыться. Так что все желания бренной плоти навалились на Любу всем скопом. А когда уже на Любу стали обращать внимание жильцы дома, из-за угла вынырнула Лена.

Одноклассницу Люба узнала сразу. Подхватилась, вскочила и пошла навстречу, оглянувшись всё же на сумки.

– Здравствуй! – просияла Люба.

– Привет, привет! – улыбнулась Лена и протянула Любе ладонь. – В Москву, значит, тоже решила?

– Да что ты! – отмахнулась Люба. – Сроду бы не поехала! Неприятность у нас вышла. Ну да после расскажу, обалдеешь.

Но, судя по виду, Лена обалдевать явно не собиралась. Она улыбнулась краешком губ и манерно направилась к подъезду. Люба, пыхтя, тащила свои сумки следом. Лена помощь не предложила, неся на согнутом локоточке хорошенький ридикюльчик, в котором мог уместиться разве что платок для пресловутого «гулькиного носа». Люба по ходу запоминала, как Лена обращается с домофоном, лифтом. Вошли в квартиру.

– Хорошо у вас как! – выдохнула Люба, доставая из сумки шлёпки.

– Ты ж ещё только прихожую и видишь! – хохотнула Лена.

– Ну и что? Сразу видно, что хорошо да уютно, – ответила Люба.

– Ты что же, и тапки с собой возишь? – прыснула Лена.

– А чего? Не тяжело же.

Прошли на кухню, и Люба принялась доставать из сумок гостинцы. Скоро и стол, и пол были заставлены банками, баночками и свёртками. Варенья всевозможные, компоты, грибочки, вяленая рыба, что отец с братом наловили, сушёные яблоки, носки и варежки.

– Да ты что же это?! – всплеснула руками Лена. – Думаешь, здесь Сибирь, что ли?! Да и я же почти каждое лето домой приезжаю.

– Ну и что? – раскраснелась Люба. – Когда ещё приедешь, а тут, нате вам, с доставкой на дом!

– Да в магазинах всего полно! Тем более уж носки да варежки.

– То синтетика, а это всё настоящее, сама знаешь, – отстояла Люба честь своих даров.

– Ну, спасибо! – поблагодарила Лена. – Скоро Женька с работы придёт. Как раз к ужину все твои соленья-варенья подойдут.

– А ты прямо вся городская стала, – восхищённо констатировала Люба, оглядев Лену. – Костюмчик, туфельки, сумочка. Прям как тут и была!

– А я и раньше деревенской не смотрелась! – дёрнула плечом Лена.

– Ну, это да, – смутилась Люба и засуетилась: – Ой, давай помогу с ужином.

– А ты разве не пойдёшь никуда сегодня? – поинтересовалась Лена.

– А куда? – не поняла Люба.

– Ну, работу искать.

– А я ж не знаю, куда идти-то, – Люба скомкала в руках полотенце. – Я у тебя хотела всё разузнать. Где работу искать и... всё такое...

– А я что? – дёрнула бровью Лена. – Я своё место сама нашла.

– А там, где ты работаешь, нет местечка? – проблеяла Люба.

– Да ты что?! – как-то не по-доброму усмехнулась Лена. – То есть, ты извини, конечно, но... у нас магазин гламурной одежды и девушки там... э-э... соответствующей внешности. И учиться нужно немало времени, чтобы правильно говорить, красиво двигаться.

Люба вспомнила увиденную по телевизору группу девчонок и скисла.

– А куда ж я пойду тогда? – прошептала она. – Я ж ведь для Москвы-то ничё не умею. Ни говорить, ни двигаться.

– А чего же приехала? – холодновато спросила Лена, натирая и так сияющие бокалы до истерического блеска.

– Так я говорила тебе, чё у нас приключилось-то! – оживилась Люба и принялась за рассказ.

Лена выслушала, прокомментировав Любкино повествование коротеньким «Да-а!». Но сочувствия в этом «да» Люба не обнаружила.

– Искать работу самой придётся, – произнесла Лена.

– Дак ясно, что самой, – согласилась Люба. – К президенту, чай, не пойду!

– Просто... э-э... – промямлила Лена, – понимаешь, квартиру тебе тоже нужно будет искать.

– Это конечно! – вскинулась Любка. – За это не беспокойся. Мне только ночку-другую у вас переночевать. А сегодня бы только помыться. Жаркое лето-то. У нас хоть речка, а в Москве от асфальта аж каблуки кипят.

– Ладно, – с облегчением выдохнула Лена. – Иди в душ, сейчас тебе полотенце дам и халат. А я на стол накрою.

– Да я тебе сначала помогу, – засуетилась Люба.

– Ну, хорошо, – согласилась Лена. – Режь колбасу, хлеб, а я салатами займусь.

Только к половине шестого девушки управились с ужином. Люба сняла, наконец, фартук и отправилась в душ... С наслаждением стояла под струями воды, отфыркивалась, намыливалась благоухающей пеной геля. А потом, боясь звякнуть баночками со всевозможными кремами, в великом множестве стоявшими на полках, выудила одну из них. Нанеся на кожу, подивилась ощущению: взлететь захотелось. Вон, оказывается, как городские за собой ухаживают! Только Любка вознамерилась себя пожалеть, как перед глазами возникла их банька в глуби сада. Как бежала она по деревянному тротуарчику, щурилась на закатное солнце, задержавшееся в вётлах! Сухой парок, смоляной дух, запахи трав, что Люба с Лизой по лугам да лесу собирали, сушили, а потом настой плескали в баньке по углам. Аромат духмяный разливался, дышать легко становилось, а уж кожа просто бархатной делалась. Напарившись, выбегали девчонки уже в сумерках к маленькому озерцу, в кустах ивнячка скрытому, и бросались в вожделенную прохладу воды. Купались обнажёнными, не боялись, что подглядит кто. Тайное это было их местечко с Лизой. А после того, как накупаются вволю, ели на лавочке возле баньки малосольные огурцы в дубовом листе. Хрустели да смеялись... Люба вынырнула из воспоминаний о баньке, завернулась в полотенце и выскочила из ванной комнаты. И сразу налетела на высокого парня в форме охранника.

– Ой! – завопила Любка и метнулась в отведённую ей комнату.

– Лен, чего это у нас русалки по квартире бегают?! – рассмеялся парень.

Что ответила Лена, Люба не расслышала. Быстро надела халатик, накрутила султан из полотенца и, высунув голову в дверь, пискнула:

– Здрассьте!

– Здравствуйте, здравствуйте! – ответил на приветствие Женя. – Может, вы выйдете к нам наконец?

– Да у меня голова ещё мокрая, – совсем смутилась Люба, входя в кухню.

Евгений, сняв форму, направлялся в душ.

– Я скоро, девочки. Вы пока за столом лучшие места занимайте.

Вскоре Женя уже разлил по бокалам вино и провозгласил:

– За встречу! – и, выпив до дна, спросил: – Значит, Москву брать приехала?

– Как брать? – не поняла Люба.

Почти целый день ничего не евшая, она уже захмелела, но вместо того, чтобы расслабиться, как положено, чувствовала себя скованно. Потому что если днём Лена всего лишь сдержанно отнеслась к Любиному появлению, то сейчас Любка кожей чувствовала какое-то напряжение. Может, сказала чего не то? Да нет, вроде. Да и молчала она больше, чем говорила. Это Женя балагурил да расспрашивал её, быстро перешёл на «ты».

– Ой, что-то мы всё обо мне да обо мне, – смутилась Люба окончательно. Уж как-то слишком бесцеремонно разглядывал её Женя.

– А про себя мы всё знаем, да, Ленк? – рассмеялся он, наливая снова.

– Я больше не буду, – сообщила Лена.

– Да и мне тоже хватит, – отказалась Люба и тут же спросила Лену, чтобы отвести внимание от себя: – А ты не первенца ли ждёшь?

– С чего ты взяла? – Лена вскинула брови.

– Ну, один бокал только выпила.

– А что ж, напиваться, что ли? – удивлённо спросила Лена.

– Да нет, – опять смутилась Люба. – А правда, не думаете увеличивать население?

– Рано ещё, – буркнула Лена.

А Женя опять прошёлся по Любе взглядом, от чего ей стало совсем неприятно.

– А ты, Любань, – спросил он, – в Москву-то, если честно, не для поправки личной жизни приехала?

– Да ты что?! – взмахнула рукой Любка. – До того ли! По миру бы не пойти из-за этой Райки.

– Так одно другому не мешает, – продолжал Женя, видно, очень нравившуюся ему тему. – Жена из тебя хорошая выйдет, а мать ещё лучше.

Люба зарделась.

– Да ты у нас прямо семейный эксперт, оказывается, – проговорила Лена без улыбки.

– А и экспертом быть не надо, – как-то язвительно объявил Женя. – Я думаю, не считала бы Люба, что рано детей заводить после почти двух лет замужества. Правда, Люб?

Люба кивнула, кожей чувствуя, что разговор этот не просто так ведётся. И на всякий случай произнесла:

– Всё от ситуации зависит. Лучше, конечно, когда и дом есть, и деньги, чтоб дитё содержать.

– И способности, – встрял Женя.

– Ну, а чего способности-то? Это ты про то, что если кто родить не может, что ли? Ну и чё такого?! Я тут статью читала про это. Не понимаю я таких людей. Сколько они денег вбухивают на лечение, нервов тратят, разводятся, если не выходит ничё. Я считаю, такие люди эгоисты.

– Это почему же? – заинтересовался Женя.

– А как же?! – вскинулась Люба. – Им бы лишь своё! А проблема-то просто решается. Пойди в детдом да возьми ребятёночка. Хочешь – совсем грудного и так же его воспитаешь.

– Ну, ты сказала! – прыснула Лена. – То свой, а то чужой!

– Да какие ж они чужие-то?! – вытаращила глаза Люба. – С тобой будет жить, в твоей семье вариться, сразу своим станет. Я так думаю, свой – это, конечно, хорошо. Но обездоленное дитё пригреть – ещё лучше! Чужого вообще ничего нет, а уж зверей да детей особенно!

– Ну да! – хохотнул Женя. – Все же люди братья.

– Ладно! – встала вдруг Лена. – Вы меня извините, я пойду в душ.

– Иди, иди! – выпрыгнула из-за стола Люба. – Я посуду вымою и в кухне приберу.

– Я сам всё сделаю, а ты будешь помогать, – вызвался Женя.

– Ты бы лучше в киоск сбегал, – предложила Лена. – Купил бы газету с объявлениями о вакансиях. Люба завтра с утра направится на поиски, так лучше бы сразу по конкретному адресу, – закончила она безапелляционно.

– Сделаем, – бросил Женя и, взяв деньги с полочки в прихожей, исчез за дверью. А Люба, пока Лена плескалась в душе, позвонила домой. Сообщила, что доехала хорошо, встретили её ещё лучше и что завтра, Бог даст, может уже чего-нибудь наметится с работой.

Через несколько минут вернулся Женя.

– Держи, – он кинул газету вышедшей из кухни Любе. – Изучай!

Люба мокрыми, после уборки на кухне, руками осторожно подцепила газету и присела на диванчик в кухне.

– А что мне делать теперь? – спросила она, совсем смутившись. Потому что Женя сел рядом и будто бы нечаянно, перевёртывая страницу газеты, коснулся Любкиной груди.

– Выбираешь, что тебе подходит, звонишь по указанному телефону и говоришь, что по объявлению. Тебе назначат встречу, а там уж, как Бог на душу положит, – объяснил Женя и снова протянул руку, чтобы перевернуть страничку. Любка уже поняла, что первое прикосновение было не случайным, и теперь, ожидая повторения, втянула голову в плечи. Дверь ванной комнаты распахнулась, и вылетела Лена, благоухающая и розовая после ванной и душа. Волосы были высушены феном, оттого и задержалась настолько. Женя отпрянул от Любы как от змеи, и это очень её развеселило. Ну и отношения вырисовываются в Ленкиной семье. Люба вдруг вспомнила, как спустя месяц после свадьбы Лена приехала в село с таким видом, будто вышла за Путина. На простодушные расспросы сельчан, почему без мужа заявилась, гордо отвечала, что супруг на ответственной работе и не смог приехать. И, насмешливо выгнув бровь, спрашивала сама: «Да и чего ему, москвичу, тут делать-то?!» Любка с Лизой тогда даже немного закомплексовали. Надо же, только поехали Ленка с Алкой в Москву, и сразу одна замуж вышла, а другая работу нашла. А они?! «А чего мы? – говорила тогда Лиза, хорохорясь. – Сами здесь остались, никто не неволил. А я и не жалею».

А оказывается, не всё гладко у Ленки в семье. Мужик-то, по всему видать, ходок, да и с детьми чего-то не порядок...

Вечер провели у телевизора. Смотрели какой-то занудный фильм. Любке мало что было понятно и не очень интересно. Но Лена и Женя наперебой трещали перед его началом, что фильм культовый («А эт ещё чего такое?») и наконец-то его показывают по ТВ. Любе не хотелось выглядеть «непродвинутой», как брат выражался, и поэтому она смиренно смотрела, а в рекламных передышках вставляла вопросы о досуге молодой четы. И по маловразумительным ответам Люба поняла, что дай Бог, если раз в полгода Лена с Женей куда-нибудь сходят, так сказать, выйдут в свет. Видать, мало чем отличается жизнь среднестатистического москвича от жизни селянина. В Любкино село и то артисты из райцентра чаще приезжали. Почти каждую субботу в клубе концерты да конкурсы случались. Досмотреть фильм до конца Любе так и не удалось. И не потому, что совсем заскучала, а потому что Женя настолько притиснулся к её левому боку, что простой нечаянностью назвать это было нельзя. И это на длиннющем-то диване во всю стену. Любка вскочила и, сославшись на желание просмотреть газету с вакансиями, спряталась в спальне... До часу ночи и впрямь при свете настольной лампы изучала объявления. Выбрала пять. Остальные требовали высшего образования, опыта работы и уж совсем, по Любиному мнению, запредельного – знания иностранного языка и компьютера. А по-английски Любка могла изречь только «Hello, Dolly!» (в школе немецкий изучала), а компьютер умела включить да скачать пару картинок. Неприятные чувства вызывали поползновения Жени. Совсем он, что ли?! Жена под боком, а он... Ничего, завтра Люба отправится на поиски работы, а там и квартиру найдёт. Будущее стало мерцать розовым светом, навалилась сладкая дрёма, в голове почему-то пронеслось детское заклинание: «На новом месте, на новом месте, приснись жених невесте!», и Люба смежила веки...

 

Проснулась в семь. Видно, стресс от переезда вынудил организм нарушить порядок. Стараясь не разбудить Лену и Женю, Люба умылась и отправилась на кухню. Приготовила салат, бутерброды, включила чайник, как вчера показала ей Лена. Люба приоткрыла окно, ветерок всколыхнул занавески. Босиком, с наспех заколотыми волосами, она вдруг почувствовала себя очень даже хорошо. Будто всю жизнь вот так и хлопотала на современной кухне, бубня под нос песенку. Из спальни Лены и Жени раздались голоса – хозяева проснулись. Первым выполз Женя.

– О, привет! Давно встала?

– Не-е, проспала на новом-то месте, – рассмеялась Люба.

– Ну, хоть выспалась. А то в своей деревне, поди, раньше петухов поднималась?

– У нас не деревня, село, – поправила Люба.

– А не один хрен? – отмахнулся Женя. Он вертелся на кухне, а Люба думала об одном, только бы Ленка быстрее встала, а то мало ли что. Женя направился в ванную, а на кухню как раз вошла Лена.

– А! С добрым утром! – улыбнулась Люба, обернувшись.

За завтраком Люба выспрашивала, как ей передвигаться по Москве. Ведь она же абсолютно ничего не знает.

– Ну,– протянула Лена, привычно поведя плечом, – метро, такси, автобусы, маршрутки, всё к твоим услугам.

– Да это-то я знаю, – поскучнела Люба. – Вот скажут мне, приезжай, мол, на собеседование, а я не знаю, на какой транспорт сесть, чтоб до нужного места добраться.

– А для этого у тебя язык есть, – рассмеялся Женя. – В крайнем случае бери такси. Дороговато, но зато до места...

Люба вышла из подъезда. Тёплый воздух обнял плечи. Люба села на знакомую лавочку и вытащила телефон. Позвонив по первому номеру, узнала, что вакансии уже нет. По второму – не подошли условия, по третьему – не подошла она. И вот на четвёртый раз, кажется, повезло. Её пригласили на встречу. Люба не стала заморачиваться расспросами о том, как добраться, и сразу кинулась к такси. Благо свободную машину увидела неподалёку от магазина. Села, назвала улицу и вскоре входила в здание с надписью «Весёлый парок» и забавной картинкой снизу: однозубый дедок лихо хлестал себя веничком, сидя на лавке. Это была баня. Именно сюда и пригласили Любу на собеседование. По дороге Люба, глядя в окно машины на людской поток, на стеклянные сияющие витрины дорогих магазинов, думала о том, когда же она сможет просто посмотреть Москву, раз уж оказалась в ней. А ещё о тех, кто может запросто и уверенно ходить по московским улицам, а не шугаться всего, как Любка. А также работать, что-то из себя представлять, входить в дорогие магазины и запросто покупать в них. Ещё дома, когда Лиза накупала ворох красочных журналов и обе, сидя на сеновале или веранде, разглядывали их, Люба ловила себя на мысли, что очень хочется хоть одним глазком увидеть ту жизнь, где много красивых людей, вещей, одежды... Люба зашла в кабинет. За столом сидел мужчина лет тридцати пяти, ничем не отличающийся от обычных людей. Любка боялась, что её будет экзаменовать этакий холёный работодатель и она почувствует себя крепостной. А здесь нормальный дядька, вон, даже улыбается, как сказала, что по объявлению, к тому же после пяти минут беседы заявивший, что берёт Любу на работу. Зарплата 25 тысяч официально, а есть ещё неофициально, премии, праздничные и прочее приятное. Любка сначала не поверила, а потом забоялась, что сейчас воспарит от радости. Все оговорённые условия Любе подошли, и она может прямо сейчас приступать к обязанностям. Любка чуть не взвизгнула, но... тут же осеклась.

– Ой, а мне же регистрация нужна, – выпискнула она.

– Регистрация? – Мужчина поскрёб в затылке. – М-да... самой тебе это делать время займёт. А мне срочно работник нужен. Знаешь что, оставь-ка документы, а я сейчас распоряжение дам и всё сами сделаем.

Сергей Олегович (так звали директора) вызвал какую-то Катю... В кабинет вплыла вторая Маша Распутина. Причём внешность соответствовала фамилии. Перси дева «накрахмалила» так, что смотрелись они воздушными шарами за пазухой. А на накачанные гелем губы, наверное, уходило по тюбику блеска на каждую. Дева прошлась по замершей Любке взглядом и величественно изрекла:

– Идём, покажу место работы.

Люба вышла вслед за секретаршей, или кем она там была. Девушки прошли по коридору в комнату с множеством шкафов.

– Вот, тут твоё царство, – сообщил клон Распутиной. – И звание твоё будет кастелянша.

Катя разъяснила Любе её обязанности и, непристойно вихляя бёдрами, удалилась. Любка схватилась за телефон и, услышав мамин голос, захлёбываясь от радости, сообщила о своих успехах. А получив мамины наставления и разослав приветы, приступила к работе.

Вечером за ужином довольная Люба рассказывала о первом рабочем дне. Умолчала только о том, что директор взял паспорт. Только перед уходом с работы холодной змейкой закрался испуг. Ведь сколько раз сама слышала, как советовали при устройстве на работу, тем более молодой женщине в большом городе, ни под каким видом не отдавать паспорт. А она так лоханулась! Совсем от радости мозги розовой пенкой покрылись.

– А квартиру не нашла? – елейным голоском поинтересовалась Лена, отрывая Любу от раздумий.

– Ой, – вздрогнула Люба. – Забыла совсем. Но я завтра же найду. А-а... только где объявления-то брать?

– Спрашивай. Объявления на остановках смотри, интересуйся, – холодновато посоветовала Лена.

– Да ладно тебе про квартиру! – встрял Женя. – Девчонка первый день на работе в Москве. Поди, всё из головы выскочило, а ты про какую-то квартиру!

– А это основное для Москвы! – взвинтилась Лена. – Работа и жильё!

– Да не спорьте вы! – вмешалась Люба. – Завтра же всё найду, ещё на новоселье вас приглашу.

Заснула Любка счастливой. Если всё так гладко пойдёт, то и с долгами она быстро рассчитается. А там, глядишь, и Райку найдут. Чай, не рецидивистка какая, чтоб совсем исчезнуть. А найдётся – расходы возместит. Тогда Люба и ноутбук брату справит, и ещё много чего... Счастливая Любка заснула в своих розовых мечтаниях.

Проснулась она от желания пить. А всё рыба на ужин. Уж больно захотелось солёного, вот и купила по дороге с работы, довольная, что сделала первую покупку в Москве. А Женя, хитро прищурив глаз, заговорщицки прошептал, что рыбка любит плавать, и водрузил на стол водочку в графинчике... Люба на цыпочках прошла в кухню, включила ночник и налила в стакан воды. Допивая последний глоток, девушка почувствовала, как две руки обхватывают её стан. Сначала осознала, а потом пришёл испуг, и Люба выпрыснула воду обратно в стакан. Сделала это громко и испугалась ещё больше. А через секунду отбивалась от Женьки, который, навалившись на неё всей массой, шептал на ухо несусветную чушь. А именно, какая она, Любка, манящая, и как она ему, Женьке, закрутила голову. Любка пыхтела, отбивалась, шипела от стыда, страха и негодования. Почему-то посторонней мыслью пролетело понимание, почему негодует-то. А на саму себя, что стоит вот сейчас клуха клухой, в сорочке ситцевой, волосы разметались. В кино, например, такие сцены иначе выглядели. Там героиня такая изящная, в белье изысканном, со сна, а будто только из салона красоты, эротично отбивается от посягателя на честь. Уж девки из той группы выглядели бы королевами – совсем не кстати вспыхнуло в голове.

– Вот же дрянь! – вылетел из коридора истерический вопль. Любка только успела выскочить из кольца рук Ленкиного мужа, отпрянувшего от неё как застуканный школьник. Ленка шла на Любу как Годзилла. Не гляди, что тонка да невысока. Руки вытянула, трясётся, губы побелели.

– Потаскуха! – выплюнула наконец она. – У меня под боком, а! Ах ты, курва сельская!

– Лен, да ты что?! – отмерла Любка. – Лен, я ж ничего такого! Я попить вышла, Лен! Жень! – Люба посмотрела на недавнего домогателя. – Ну, скажи ей!

Вид у героя-любовника был понурый. А на Любкино предложение сказать вскинулся как укушенный:

– А я чего!?

– Как чего?! – Люба чувствовала себя героиней ночного кошмара. – Ты считаешь, что ничего?!

– Что заладила «чего-ничего»?! – процедила сквозь зубы Лена. И вдруг спокойно выдала: – Собирай своё барахло и выкатывайся.

– К-куда? – осела Люба.

– На улицу, в село своё, хоть в...

«Вот тебе и городская!» – подумала Люба. Лена метнулась в комнату, где спала Люба, и вытащила её сумку.

– Убирайся!

– Лен! – взмолилась Люба. – Ну Лен, ну послушай! Да глупость вышла.

– Не уйдёшь – вызову милицию, – спокойно поведала Лена.

– Но ведь ночь же на улице! – напомнила Люба.

– Вот и спи иди! – съязвила Лена.

Люба собрала в сумку раскиданные вещи. Хорошо, хоть взяла с собой немного. По виду Лены и Жени и, главное, по их молчанию, Люба поняла, что бежать за ней с извинениями никто не собирается. А потому спокойно переоделась в сарафан, натянула сверху кофту и, повесив на плечо сумку, направилась к двери. А в дверях не удержалась, повернулась и сказала:

– А мужичок-то у тебя хлипкий, Ленка! И ты это знаешь. Только вместо того чтобы, пока молодая, путного искать, ты за что попало держишься. А он всю жизнь так и будет под чужие юбки на экскурсию ходить.

Люба вышла из подъезда. Без четверти три. Поёжилась от предутреннего холодка, застегнула кофточку и огляделась. Неподалёку, на детской площадке, облюбовала домик. В нём, скукожившись в три погибели, и прилегла на лавочку.

Почему это Женька стоит на коленях возле Любы, просит прощения и поскуливает? А ещё целует в щёки, а поцелуи мокрые, мокрые... Люба вскочила, треснулась головой о перекладину и увидела перед собой белую лохматую собаку. Пёсик залаял и запрыгал, пытаясь лизнуть Любу в лицо.

– Ах ты хороший! Ты откуда здесь? – Люба погладила собаку, потрепала за ушами и выползла из домика.

– Чарли! – раздался капризный женский голос. – Чарли, иди сюда!

Пёс метнулся на зов, но его рыцарская натура не позволила оставить найденную деву. Он вернулся, подпрыгнул, лизнул Любу в нос, привлёк внимание и теперь уже со спокойной совестью помчался к хозяйке.

– Девушка, а вы кто? И что тут делаете? – принялась допрашивать дама.

– Я, я... здрассьте, кстати, – заблеяла Любка. – Я к родственникам, а они, вон, отдыхать уехали.

Проговорив это, Люба подхватила сумку и решительно пошла вперёд. Посмотрела на часы – 7.20. Как раз, пока доберётся до места работы, уже начнётся рабочий день.

«Ничего! – думала Люба. – Ничего! Главное, работа есть!»

До места добралась как раз к открытию бани. Получила похвалу, что пришла пораньше, сначала от охранника, потом от Катерины. Умылась в дамской комнате и приступила к обязанностям. В обеденный перерыв Катя пригласила её к директору, где ей сразу вручили паспорт с отметкой о регистрации. У Любки камень с души свалился, и она чуть ли не вприпрыжку понеслась на рабочее место. Любка втянулась в свою новую работу. Это не на ферме, где и доила, и кормила, и у коров чистила, и с малышнёй возилась. А здесь любота: клиент пришёл, выдала ему бельишко, потом приняла, да ещё получается, что Любка даже ещё и начальница над прачками.

День пролетел незаметно. Сегодня суббота, народу было много. Освободилась Люба только к 9 вечера, когда Катерина, всунув губы в дверь, провозгласила:

– Всё, твоя смена закончилась. Можешь собираться до хаты.

– Иметь бы её ещё, – вздохнула Люба.

Она робко поскреблась в дверь директора.

– Сергей Олегович! – завела она. – Сложности у меня с квартирой. Можно я сегодня на рабочем месте переночую, а завтра воскресенье, займусь поисками квартиры, а?

– Значит, заплачу тебе ещё как ночному сторожу! – просиял директор.

 

Люба приняла душ и с наслаждением вытянулась на кушетке, соорудив себе постель из банных простыней, а из сумки «смастерив» подушку.

«Есть же хорошие люди на свете!» – подумала Любка о своём директоре. Не выспрашивал ни о чём, надо переночевать – пожалуйста...

Разбудили Любу какие-то подвывания и окрики. Сначала подумала, что снится, но увидела из-под двери полоску света. Люба заволновалась. Натянула сарафан прямо на ночную сорочку и осторожно приоткрыла дверь. Вопли стали громче. Люба совсем заволновалась. Откуда здесь люди, если она сама закрыла дверь за Катериной, которая ушла последней и, похоже, заправляла здесь всем. Люба отчётливо различила женский плач, доносящийся с конца коридора, где располагался бассейн. Она вернулась в свою бельевую и чуть приоткрыла окно, на всякий случай. Потом вышла в коридор и направилась к свету. Может, руководство чего празднует? А почему в бассейне?..

Люба распахнула дверь и обомлела. Рядом с бассейном, за накрытым столом, на коленях у Сергея Олеговича восседала Катерина... топлесс. Бессовестного фасона юбчонка, задравшись, являла взорам аппетитные бёдра. Что же касалось Сергея Олеговича, то он вообще присутствием одежды обременён не был. В этом Любка убедилась, когда шеф при виде новой кастелянши встал со стула. Катерина стекла с его колен, и до Любки дошло, что она пьяна. В бассейне бултыхалось ещё несколько тел. Но не это шокировало Любу. За считанные минуты, когда она возникла в двери, она увидела у стены кучку полуобнажённых, зарёванных девчонок, жавшихся друг к другу. Рядом несколько амбалов с резиновыми дубинками. В том, что дубинки предназначались для девчонок, сомнений не было. И то, что прикрывалось банькой, Люба разгадала сразу же.

То, что произошло дальше, Люба расценила как ночной кошмар. К ней бросились двое из группы «амбалов». Но ужас от увиденного не парализовал Любу, а, наоборот, придал неимоверной прыти. Одним прыжком она влетела в бельевую и, схватив сумку, что держала вместо подушки, выпрыгнула в окно. Сарафан зацепился за запор оконной рамы. Любка, захлёбываясь собственным криком, рванулась что было мочи, кулаками выбивая стекло. Уже затылком чувствуя дыхание преследователей, вывалилась на улицу. Больно грянувшись о тротуар, разодрав локти и колени, ничего не видя в темноте, Любка на карачках поползла по двору. Страх не лишил рассудка. Сообразив, что «амбалы» не станут сокрушаться о её побеге, столпившись у окна, а бросятся за ней, Люба заползла за мусорные баки. Тут же возникла догадка, что её сразу же высветят фонарём. Вскочила на один из баков и за спиной услышала крики. Вспыхнул свет фонаря, бешеный выкрик «Вон она!», и Любка, не помня как, взлетев на крышу невысокой постройки, рухнула вниз. Вскрикнули, шарахнувшись, прохожие. Любка неслась по тротуару, так хорошо видимая в свете фонарей многолюдной улицы. Рядом проносились машины.

– Помогите! Помогите! – металась Люба, тщетно подбегая к людям, отшатывавшимся от неё как от чумы. Только пара пожилых людей остановилась и участливо поинтересовалась, чем могут помочь. Любка тряслась и причитала, что там, вон там, бордель. Надо в милицию, срочно. Но по лицам её слушавших Любка с тоской читала неверие, а главное, сомнение в её трезвости.

Ей посоветовали самой дойти до отделения милиции. Здесь оно, за углом сразу. Люба, опасаясь, что за время её напрасного повествования преследователи могут оказаться уже совсем рядом, понеслась за спасением в милицию.

У дверей отделения курили два милиционера. Любка рухнула на ступени рядом с ними:

– Помогите, Христа ради!

– Ты чего?– одёрнулся один из них.

– Я с борделя сбежала! – выорала она. – Недалеко здесь! Девчонки там, молодые совсем! Спасите!

– О! – вдруг заулыбался один. – Всё ясно! Давай, Лёха, бери барышню под белы ручки, загружаем в апартаменты! И документики заодно проверим.

На Любку хлынул ужас. Тупой, реальный, осязаемый, и Люба рванула вперёд.

– Куда?!

– Стой, шалава! – ожили блюстители прав граждан и бросились следом. Любка бежала, не касаясь асфальта, и орала истошно, с хрипом, до боли в горле...

– Садись, антилопа! – прозвучало справа.

– А! – осознав, что это ей, Любка дёрнулась к сияющей витрине и завизжала: – Не подходи!

– Садись в машину, дурища! – укорил спокойный мужской голос. – Всё равно на своих двоих далеко не убежишь.

И как в подтверждение его слов, раздался милицейский свисток.

– Быстрее в машину! – Любка уловила в голосе мужчины тревогу и обречённо впрыгнула на переднее сиденье. Машина сорвалась с места. Покатила мягко, легко, звук свистка остался далеко, и отчего-то на Любу навалились равнодушие и спокойствие. Всё, что могла, сделала. Убьют так убьют. Чего ж теперь... Но представив лица осиротевших родных, Лизы, друзей, бабу Феню, хлопочущую на её, Любкиных, поминках, рассвирепела. Это что же такое?! Молодая, здоровая девка жила себе мирно, никому зла не делала, и из-за какой-то шалавы-крутихвостки мало что привычной жизни лишилась, так ещё и вообще, выходит, этой самой жизни лишится должна?! Ну уж нет!

– А ну, останови! – прошипела.

– А батюшки! – хохотнул мужчина. – Антилопа превратилась в кобру! Ну, остановлю, и что дальше?

– Да чего вам всем от меня надо-то, а? – возопила Любка. – Это что ж такое-то, а?

Поняв, что сейчас девица разразится истерикой, мужчина свернул в проулочек и остановил машину.

– Это мне интересно, что это такое? – опять спокойно спросил он и включил в салоне свет. Люба подняла голову. Она совсем не разбиралась в марках машин, одежды, парфюмерии, но сейчас, когда страх и истерика будто выветрились в открытое окно машины, Люба при свете увидела своего избавителя, если он, конечно, таковым был. Не нужно было уметь в чём-то разбираться, чтобы понять сразу, что мужчина дорого одет, если не сказать очень дорого. И что он сам скроен был ладно, а не гляделся обычным мужланом в дорогой обёртке. Люба интуитивно угадала это по дорогому запаху мужского парфюма, кожи, которой был отделан салон машины, по движениям мужчины, несуетливым, уверенным, и почему-то Любе стало легко или всё равно, сама не поняла. Но страха не было вовсе.

– Так я жду объяснений, – напомнил мужчина и спросил: – Не возражаешь, если я закурю?

Люба мотнула головой, давая понять, что не против, и поняла, что ей очень нравится смотреть, как он достаёт из бардачка пачку, ясно, что не дешёвых, сигарет, мудрёную зажигалку и прикуривает, как в иностранном кино. Любка буркнула:

– А чего это я рассказывать-то должна?

– А что, нечего? – насмешливо спросил мужчина. – Значит, ты полагаешь, что если в машине добропорядочного гражданина сидит девица в разодранной ночной сорочке, окровавленной к тому же, судорожно прижимая к себе сумку, – это абсолютно нормальная ситуация? Убила женщину с целью ограбления?

– Кто? Я?! – опешила Любка. – Какую женщину?

– Ну, сумка-то у тебя в руках женская.

– Вы чего, ополоумели? Это моя сумка! – Любка прижала её к животу и осмотрела себя. И только сейчас увидела, что от сарафана осталось одно название. Сорочка была не намного целее, по рукам текла кровь, коленки ободраны, вся перепачкана. – Я... я никого не трогала. Это меня чуть в бордель не упекли, а сумка моя.

И Люба начала рассказ. Всё, всё рассказала, даже про собаку на детской площадке.

– Да у меня вот и паспорт есть! – Люба открыла сумку и... – Ой, а где всё? – заныла она тут же. – А телефон где? А деньги? – И разревелась в голос. – Да что это такое?! – вопила она уже с гневом и злостью. – Что у вас тут за Москва такая?! Куда я теперь?! Ни одежды, ни денег, ни паспорта! И дома – караул один!

Любка голосила с нарастающей силой, захлёбываясь слезами и вытирая нос лохмотьями от сарафана.

– Так, всё! – произнёс мужчина. – Выключай истерику! Глотни-ка вот это.

Он вытащил небольшую, изящную фляжку и протянул Любе.

– Что это? – вынырнула Люба из подола сорочки.

– Яд. Все проблемы сразу решит, – серьёзно произнёс мужчина.

– Да вы чё? – осела Любка.

– Коньяк это, – тоном учителя, занимающегося с на редкость тупой ученицей, протянул он. – Сделай три глотка и расслабься. Я так полагаю, раз в селе живёшь – не белоручка?

– Ну?!

– Ну и предлагаю тебе работу в моём доме. Семья у меня большая, а у нас горничная скоропостижно ушла, к жениху. Сейчас едем ко мне. Документы я тебе выправлю. То, что в бане твоей бордель, верю. И искренне поздравляю тебя со спасением. Беда бы большая тебе грозила, не вырвись ты оттуда. Ну и мне приятно, что я вовремя оказался «добрым феем».

– А милиция? – всхлипнула Любка

– Что милиция? – не понял мужчина.

– Чего они меня-то хотели задержать?

– А то, что в одной упряжке твоя милиция с твоим борделем! – пояснил он. – Вот и засуетились, когда поняли, откуда ты вырвалась. Не подвернись тебе я, была бы ты очередной героиней программы «Жди меня».

– А вы чего спасать меня решили? – прошелестела Люба слегка заплетающимся от коньяка языком.

– А я добрый.

– Ага, «фей». Я помню.

Внутри Любке вдруг стало тепло, то ли от коньяка, то ли организм среагировал быстрее мозга на то, что его хозяйка избежала опасности, и начал медленно успокаиваться.

– А чего это вы так сразу мне одни благодеяния-то предлагаете? – совсем спокойно поинтересовалась Люба. Где-то на задворках души у неё сидело беспокойство, но ни интонацией, ни эмоциями показать его не могла. Коньяк действовал.

– Это какие же? – в тон ей спросил мужчина.

– Вы один машину остановили, помощь предложили, а теперь вот и работу даёте, да ещё в доме, – принялась перечислять Любка.

Мужчина легонько хлопнул ладонями по рулю.

– Ты можешь идти.

– Куда? – опешила Любка.

– У тебя есть знакомые в Москве? – спросил мужчина вместо ответа.

– Нет. Я же говорила... – начала было Люба.

– Работа? – перебил он, тоном давая понять, что не забыл, а, наоборот, вдалбливает информацию Любке в мозг.

– Нет, – понурила она голову.

– Можешь вернуться домой?

– Нет.

– Тогда чего выпендриваешься?!

– Я не выпендриваюсь, – устало выдохнула Люба. – Я боюсь.

– Это понятно, – согласился мужчина и продолжил: – Так вот, делаю я это всё с двумя целями, благородной и прагматичной. Согласно первой – хочу дать понять тебе, что не все люди сволочи, согласно второй – я буду иметь выгоду от своего поступка. Надеюсь, конечно. Я уже говорил, что у меня нет горничной.

– Уже есть, – обречённо буркнула Любка.

– Сработаемся, – улыбнулся мужчина. – Тебя как зовут-то, девица?

– Люба.

– А я – Андрей Станиславович.

– Ага, – кивнула Люба и прикрыла глаза...

Ехали долго. Люба сквозь приоткрытые веки смотрела на пролетающие за окном витрины, людей, машины. Думалось почему-то о тех, кто живёт в домах, мимо которых они сейчас проезжали. Так уютно и ласково светились квадратики окон, так ярко блистали витрины, что если бы Люба не была сама участницей недавнего кошмара, непременно купилась бы на внешнее благополучие столицы. Вот люди эти, которых Любка за эти два дня жизни в Москве видела, и одеты хорошо, и грамотные, хваткие, себя уж в обиду не дадут. Так почему же так по-дурацки всё устроено, что одни страдают, другие шикуют? Люба вернулась мыслями к тем девчонкам из борделя. Ведь дочки чьи-то, сестрёнки. Попались либо по глупости, либо по наивности, что фактически одно и то же. Может, так же вот на работу устраиваться поехали и влипли. И власти об этом знают, и люди вот эти, что домой спешат. А никому до этого дела нет. И этот вот, Андрей Станиславович самый, кто он? А то, может, из огня да в полымя?

Опять приоткрыв глаза, Люба поняла, что едут уже не по городу. Подскочила:

– Где это мы едем?!

– За городом, – невозмутимо ответил Андрей Станиславович. – Я не в самой Москве живу. В посёлке.

– А-а... – протянула Люба слегка разочаровано. Понятно теперь. Поди-ка, все средства в машину вложил для престижа, а сам в посёлке подмосковном пробавляется. И семья у него большая. Наверно, детей куча, бабушки, дедушки. И за всеми ухаживать надо. Потому-то и предложил ей работу сразу. Какая-нибудь фифа городская не станет маникюр портить, а Любка – деревенская, ей такая работа в самый раз.

Впереди показались огни. Вырисовалась ровная аллея высоких деревьев.

– Ой, а у вас как светло-то в посёлке, – удивилась Люба. – А мы там у себя целый год администрацию в райцентре долбали, пока нам на улицах фонари не расставили.

Андрей Станиславович улыбнулся. А уж последующее Любка совсем не поняла. Машина подъехала к каменному домику с воротами. Андрей Станиславович посигналил, ворота разъехались, и машина вкатила на обсаженную пирамидальными тополями дорогу. По обе стороны дороги высились роскошные дома в три этажа и замысловатого дизайна, освещённые как на праздник.

– А это мы где? – подалась вперёд Любка, рассматривая окрестности.

– В посёлке, – пожал плечом Андрей и зарулил во двор одного из особняков. – Мы приехали.

Он вышел из машины, а Любка с открытым ртом застыла на сиденье.

– Люба, – обратился к ней Андрей Станиславович, просунув голову в окно машины. – Здесь, конечно, в немалой мере экологическая зона, но микробы всё же есть. Так что долго сидеть с открытым ртом нежелательно. И вылезай, наконец, уже половина первого ночи!

Он открыл дверцу машины, помог Любе выйти и повёл по вымощенной плитами дорожке к сияющему крыльцу дома. Любка шла по освещённой преизрядным количеством всевозможного вида фонарей дорожке в своей ситцевой ночной сорочке, купленной в сельмаге за 120 рублей, с кровоподтёками и ссадинами на ногах, прижимая к груди сумку и с совершенно ошалевшим видом. Андрей Станиславович шёл рядом и придерживал её за локоть. Любка смущалась, но не знала, как вести себя, и терпела. Они взошли по ступеням, Андрей открыл двери, похожие на две плитки тёмного шоколада, и пропустил её вперёд...

И Любка вступила в царство света, роскоши, запаха свежести и дорогой, неведомой ей доселе жизни...

– Асташин! – раздался гневный женский вопль. – У тебя мозг в организме есть?!

Автор этого вопроса появилась в прихожей, выскочив откуда-то справа.

– Эля, что случилось?! – спокойно поинтересовался Андрей Станиславович.

– Что случилось?! – взвизгнула Эля. – Катастрофа! Какая может быть только в твоём доме! А ты заявляешься в полночь, не соизволив за день узнать, как тут жена!

Андрей невозмутимо снял обувь, влез в домашние туфли и попросил:

– Поведай, пожалуйста, о масштабах этой катастрофы.

– Во-первых, я сломала ноготь!

– Боже, как ты пережила это, милая! – Андрей прижал руки к груди.

– Не язви! – завизжала страдалица. – Во-вторых, у жены Константина новый бриллиантовый гарнитур!

– Ужас. Это не катастрофа, это слов нет что такое, – проговорил Андрей, закатив глаза, и тут же добавил: – Ну, как я понимаю, всё самое страшное, достойное упоминания в программе «Время», ты сообщила. Теперь расскажи незначительное.

– Асташин, ты мерзавец, – равнодушно сообщила Эля. – Проблемы жены для тебя повод для ёрничества. А между прочим, ноготь я сломала, когда кормила твоих детей, – трагически завершила она, воздев руки к потолку.

– Неужто откусили? – комично испугался супруг.

– Андрей, ты хочешь скандала? – вяло поинтересовалась Эля.

– Эля, – примиряюще захныкал муж, – я хочу отдыха. Что ещё случилось?

– От нас ушла кухарка! – возопила жена.

– А этой-то чего приспичило?! – искренне удивился Андрей.

– Нашла другую работу. По крайней мере, так объяснила.

Во время супружеской беседы Любка стояла с открытым ртом. Зря она его закрыла в машине по совету спасителя. Уж сразу надо было так и входить. Она, застыв, смотрела на Элю. До этого вечера таких дамочек Любка видела только в телевизоре и в глянцевых журналах. Высокая, тонкая, величественная Эля, с перекинутыми на одно плечо пепельными волосами, потрясала руками со сверкающими кольцами на холёных пальчиках. И совершенно не обращала внимания на Любку, стоящую босиком на прохладных, зеркальных плитах пола и начинающую замерзать. Будто всю жизнь простояла так Любка в их изысканной прихожей, как какой-нибудь керамический гном для интерьера.

– Сделай же что-нибудь! – затопала Эля ножками. Вдруг сверху хлопнули двери, раздался собачий лай, хохот, вопли «Папан заявился!» и «О, Андрей приехал!». По лестнице скатилась лавина, состоящая из двух огромных лохматых псов, небольшой чёрной собаки, которую Люба про себя тут же окрестила Шерлоком Холмсом, и малюсенькой, неистово тявкающей «игрушки», похоже являющейся предводительницей всей собачьей банды. А ещё двух детей, мальчишки и девчонки, а ещё... тут Люба в третий раз отверзла рот, больше не пытаясь его захлопнуть, – красоток из группы «Марлен Дитрих»... Слишком много потрясений пережил Любкин организм за сегодняшний день, и этот вот был явно лишним. Любка как подкошенная грянулась о зеркальные плиты пола, больно треснувшись виском. Это было последнее, что она почувствовала.

– Эй, глаза-то открой! – услышала Люба откуда-то издалека. Она послушалась и разлепила веки. В нос резко ворвался запах нашатыря и пробил до затылка. Люба задохнулась, дёрнулась, но несколько пар рук удержали её на каком-то ложе. Яркий свет окончательно вернул Любе сознание. Она совсем открыла глаза и увидела сидящих рядом Андрея, Элю, детей и девчонок из группы. Собаки суетились рядом, тыкались мокрыми носами в Любины руки и шумно обнюхивали её. Особенно усердствовали «игрушка» и «Шерлок Холмс».

– Я чай принесу! – метнулась одна из девиц.

– Ну и ночка! – выдохнула Эля. – Завтра, вернее, уже сегодня, встану с мешками под глазами. То-то порадуется Кристинка!

– Съездишь в клинику красоты, впрыснешь ботокс, – посоветовал Андрей Станиславович.

– В мешки, да? – угрожающе спокойно спросила Эля. – Ты неграмотный, Асташин! Ты не знаешь назначения ботокса.

Люба пила ароматный, крепкий чай с лимоном и сахаром и, кажется, ещё с чем-то бодрящим, полулёжа на кушетке с красивой обивкой. А рядом сидела девушка из группы с красными прядями в чёрных волосах, приобняв Любку для её удобства. Люба совсем близко видела красивые, ухоженные лица обитателей этого взбалмошного дома и опять почувствовала головокружение, только на сей раз от непонятного ей восторга. Красавица-клавишница опустилась рядом с кушеткой на корточки и держала Любу за руку, проверяя пульс. Потом глубоким, волнующим голосом сообщила:

– Пульс нормализуется. Уже и щёки порозовели, – и улыбнулась Любе ласково. А Любка-то когда первый раз её увидела, думала, что уж такая раскрасавица на грешную землю и глянуть не пожелает.

– Ну, Любаха, – прервал её мечтания Андрей Станиславович, – ползи в душ. Комнату тебе уже приготовили. Пока ты в бесчуйствиях валялась, я тебя кратенько домашним представил. Основательное знакомство произойдёт, когда ты в норму придёшь. А сейчас отдыхай. Алёна! – обратился он к дочери. – Проводи Любу.

Девчонка с вздыбленными разноцветными волосами и очками в пол-лица молча взяла Любу за руку, подождала, пока Любка, приняв вертикальное положение, освоится после обморока, и повела «по адресу».

– Вот, – сказала она, подведя Любу к комнате с полупрозрачной дверью. – Входи!

Потом оглядела Любу критически и спросила:

– Надеюсь, ты не ещё одна няня? Впрочем, для няни ты прикольно возникла. Хоть какое-то разнообразие. А то приходят эти дурынды с переизбытком образования, тоску наводят, аж напиться хочется.

– И часто приходят? – улыбнулась Люба.

– А то! Но у нас долго не задержишься, – плотоядненько ухмыльнулось дитя. – Ладно, пытать больше не буду, иди мойся. Только не засни в ванной.

Совершенно обалдевшая Любка зашла в ванную и обалдела ещё больше. Такого убранства она не встречала даже в глянцевых Лизкиных журналах. Полы и стены выложены белоснежными плитами с золотым орнаментом. А ещё золотистые краны, зеркало над раковиной в изысканной раме, люстра, какую Любкина семья постеснялась бы и в зале повесить из-за красоты и дороговизны. Поодаль, голубой водой с островками дурманяще пахнувшей пены, зазывала ванна. На вешалке уже приготовлены халат, полотенце и, на коврике внизу, шлёпки в упаковке. Люба на цыпочках подкралась к ванне, скинула с себя остатки сарафана и сорочки и погрузилась в воду...

 

Проснулась Люба от того, что солнце светило в глаза. Она села на постели и огляделась. Чистая, просторная комната, с неугнетающе дорогой обстановкой. Люба глянула на часы на стене. 8.50.

– А батюшки! – вскочила. – Проспала!

Она ловко вынырнула из сорочки, застелила кровать и надела купальный халатик. Дверь вдруг бесшумно отворилась, и в щели показалась чёрная пуговка носа. Носишко задвигался, засопел, понюхав воздух, а вскоре и его обладатель протиснулся в дверь и подобрался к Любе.

– Ой, ты хороший! – умилилась она. – Доброе утро! Пришёл знакомиться?

Люба опустилась на коленки и протянула руку – погладить собаку. Визитёром оказался тот самый «Шерлок Холмс», почему-то так вчера прозванный Любой. Вот и сегодня согласно данному прозвищу он первым пришёл на разведку.

– Меня Любой зовут, а тебя как?

– Рик! – буркнула собака.

– Ой! – Люба плюхнулась на пол.

– Ха-ха-ха! Прикольно разыграла? – захохотали из-за двери, и в комнату влезла Алёна.

– Уф! Смерти моей хочешь?! – выдохнула Любка.

– Ну и видок у тебя был! – резвилась девчонка. – Ладно, доброе утро! Если помнишь, я Алёна.

– Помню, как же, – улыбнулась Любка. – Слушай, а где здесь умыться можно?

– Как где? Где и вчера, – тряхнула разноцветными вихрами Алёна. – Вот за этой дверью ванная комната.

– А удобно это, без спросу-то? Никто против не будет?

– А кому быть против?!

– Ну, родители твои, девчонки.

– Какие девчонки и почему кто-то должен быть против? – опять не поняла Алёна.

– За то, что без спросу в ванную залезла. А девчонки из группы этой, как её...

– Ну ты дала! – хлопнула Алёна себя по бёдрам и вытаращила глаза.

– А что? – Люба пожала плечами, не понимая, почему в глазах Алёны запрыгали смешинки.

Алёна прохохоталась и сообщила:

– Никто против не будет, это теперь твоя комната и твоя ванная. Папахан вчера распоряжение дал, куда тебя воткнуть. Короче, иди полощись, а я тебя на кухне ждать буду.

– Алёна! – остановила её Люба. – Все, поди-ка, на работу голодными ушли, да? Чё ж меня не разбудили-то? Хороша работница, продрыхла до девяти!

– На какую работу? – опять вытаращилась Алёна, перебив причитания Любки.

– На какую, на какую? Родители-то у тебя работают?! – не поняла Люба вопроса.

– А-а! – насмешливо протянула Алёна. – Представляю, что было бы, услышь тебя маменька! Ладно, придёшь на кухню, буду тебя там в наш семейный уклад вводить.

Когда Люба вышла из своей комнаты, она растерялась. Не спросила у Алёнки дорогу до кухни. И куда вот теперь?! Люба оказалась в огромном коридоре с множеством дверей. Передвигаясь робкими шажками, Люба только дивилась убранству дома. Дом понравился сразу, но не именно богатством обстановки, а уютом и удачным дизайном.

– Где ты ходишь? – раздалось сзади.

– Ой, Алёнка! – у Любы отлегло от сердца. – Я же не спросила, где кухня. А у вас тут с компасом ходить надо.

– Сюда иди, – позвала Алёна и потащила Любу за собой. Войдя в кухню, Люба осознала одно: в этой комнате мог запросто разместиться весь её дом, да ещё с банькой в придачу. Белоснежный гарнитур с золотой инкрустацией, причудливые шторы, холодильник с телевизором и умелой рукой дизайнера расставленные украшения пригвоздили Любку к полу (кстати, выложенному плитами, напоминающими лунный камень).

– Чё эт на тебя столбняк напал? – вопросила Алёна, глядя на застывшую в дверях Любу с отвисшей челюстью. – А, обстановочка впечатлила?! Да, домик клёвый. Это нам все говорят. Особенно Басюня визжит.

– А? – выпала из «комы» восторга Люба. – Да уж, понимаю вашего Басюню.

– Садись, – Алёна выдвинула стул. – Я кофе спроворю. Ты с чем будешь, с круассанами или с тостами?

– А в честь чего тосты? – поинтересовалась Люба. – Торжество, что ли, какое?

– Что? – обернулась Алёна. А через секунду прыснула и констатировала: – Клёвая ты! Тосты – это кусочки поджаренного хлеба вот в этой фигнятине. Просекла?

– Ага, – кивнула Люба.

Вскоре обе сидели за столом и пили кофе с хрустящими тостиками, намазанными абрикосовым конфитюром. Люба только подивилась аромату кофе.

– Ну, значит, слушай, – принялась вещать Алёна, отпив полчашечки. – Мамуленцию нашу величают Элеонорой Игоревной. Работает она женой папы и светской львицей. А это значит, что из постели мамуля выползает около полудня. Вот папан – птица ранняя. Может вообще домой сутки не появляться. Работа суровая.

– А кто он? – робко спросила Люба.

– Продюсер. Причём известный и талантливый. Идём дальше. Меня ты уже знаешь. Для справки – учусь в седьмом классе патологически элитной школы. Брат Эдик – в четвёртом. Ещё есть садовник, наша гувернантка и собачья няня. Ты с ними потом познакомишься. Жуткие зануды и стервы. Наша нас с Эдиком ненавидит, а собачья – собак.

– А чё ж тогда твои родители их держат-то?! – опешила Люба.

– А куда деваться? Они нам подходят, а мы им. Ну, а девчонки с тобой сами познакомятся.

– Ой, ты что! – Люба вдруг вытянулась, как перед директором школы. – Я стесняюсь. Как их увижу, аж дурно делается. Они такие...

Алёна опять прыснула.

– А сейчас собак представлю.

Она вскочила со стула, просунула голову в щель и легонько свистнула. За дверью раздалось цоканье – собаки застучали коготками о плиты пола, и в комнату влетела разнокалиберная стая.

– Знакомься! – торжественно провозгласила Алёна. – Рика ты уже знаешь, он терьер и знаменитый крысолов.

– А у вас что, крысы есть? – поёжилась Люба.

– Не-а! Просто у них назначение такое. Вот этот рыжий, лабрадор Гуффи. Светлый – золотистый ретривер Чип. Ну, а руководит собачьим коллективом Варвара Сигизмундовна.

– А это кто? – насторожилась Люба.

– Вот она! – Алёна вытащила из середины собачьей группы «плюшевую игрушку». – Для особо близких, она – Барби.

Люба встала со стула и сделала реверанс перед Варварой Сигизмундовной, которая могла запросто уместиться в двух ладошках. Алёна восторженно завизжала:

– Мамуленция запрыгала бы от восторга, если бы увидела это. Она обожает животных.

– Значит, человек хороший, – решила Люба.

– Ага, – насмешливо согласилась Алёна. – В этом ты убедишься не раз. Ладно, сейчас покажу тебе, как действует техника, а то ты, поди, только веник включать можешь, – незлобно пошутила она. Так Любка узнала, как включается тостер, микроволновка, кухонный комбайн и телевизор на холодильнике.

– Потом близко познакомлю с пылесосом и стиральной машиной. А сейчас можешь что-нибудь изобразить к завтраку, а то скоро все сползутся на кухню,– добавила Алёна.

– Ой, – заволновалась Люба, – так все дома? А чего они все любят-то?

– Что сготовишь, то и слопаем.

– Ну и выражаешься ты, Алёна, – робко заметила Люба.

– Зато искренне. Знала бы ты, как надоела эта муштра. Приходит наша мумия и начинает: сиди так, ешь так, говори так.

– А плохо разве образованным быть? – укорила Люба. – Ты к нам в село приезжай, увидишь, как мужики себя ведут. А ты и живёшь вон в каком доме, и мама у тебя как картинка, а говоришь прямо как из моих родных мест.

– Ну и чё? – протянула Алёна.

– А ничё! – улыбнулась Люба. – Давай показывай, где какие продукты, завтрак варганить будем. А ты мне расскажешь что-нибудь.

– И что же тебя интересует? – спросила девочка, развалившись на стуле.

– Ну вот что за профессия такая «светская львица»? И что эти львицы делают?

– Это не профессия, – пояснил ребёнок, – это «прости Господи»! А что делают? По тусовкам бродят, жрут, пьют, хвостом крутят и деньги тратят, хахалей или мужей.

Люба прилипла к полу. Ну и познания жизни у ребёнка! Но дивиться долго этому не пришлось. Готовя сырники и блины, Люба услышала из коридора голоса, и в кухню ввалились девчонки, Эдик и Андрей Станиславович. При виде девушек у Любы аж спину свело – ну, картинки просто!

– О, ты уже на кухне! – обрадовался Андрей Станиславович. – Ну, как спала? Эдуард, а ты поздоровайся!

– Хорошо спала, как дома, – зарумянилась Люба и кивнула мальчику. – А я вот блинчиков и творожников напекла.

А сама вдруг подумала, сейчас девчонки от мучного носы отвернут. Вон какие красотки. Даже без макияжа, а как хороши. Но противу Любкиных опасений, девчонки живенько ринулись к столу, к ним присоединились Андрей, Алёна и Эдик. А возле стола фронтом выстроились собаки, состроив умильные мордочки. Люба одарила их аппетитными творожниками со сметанкой.

– Вообще-то собак мы кормим специальным кормом. Он на нижней полке холодильника, – сообщил Андрей, уплетая блины. – Но в честь первого дня твоего воцарения на нашей кухне – так уж и быть. Только чтобы Эля не знала.

– Ругаться будет, да? – испугалась Люба.

– Нет, ругаться не будет, – мило улыбнулась одна из девиц, – сразу убьёт.

– Чего ты девушку пугаешь?! – вступилась за Любу другая, томная платиновая блондинка. – Элеонора Игоревна у нас строгая, но справедливая.

– Ага, как учительница, – съязвила третья, тоже блондинка, но с чёрными прядями.

– Вы бы лучше Любе представились, чем в приколах
упражняться, – укорил Андрей.

– Ой, точно! – спохватилась невысокая, изящная девчушка с вздёрнутым носиком, похожая на эльфа. – Кира!

– Саша, – встряла бело-чёрная и протянула ладонь.

– Женя, – пропела платиновая блондинка.

– Юльчик! – улыбнулась чёрно-красная.

– Валя, – с видом Снежной Королевы выпрямилась во весь свой почти двухметровый рост красавица-клавишница (уж то, что она клавишница, Люба запомнила) и пожала Любину дрожащую руку.

«Королева, ну просто королева!» – подумала Люба. У неё от сердца отлегло. Вон как улыбаются ей девчонки, искренне да душевно. И ни тени надменности, гордости. Или правда добрые, или хорошо воспитаны.

– Так, завтрак, конечно, без меня проходит! – раздалось за дверью, и через секунду в её проёме возникла хозяйка. В халатике, будуарных шлёпках и с кое-как заколотыми волосами, Эля вплыла в кухню, повела точёным носиком и спросила:

– Надеюсь, мне оставили?

– Конечно, конечно! – вскинулась Любка. Боясь, как бы не разбить чего, положила на тарелку блины и творожники, полила всё сметаной и поставила перед хозяйкой.

– Сметану, или сироп, или конфитюр следует ставить отдельно, – холодным тоном пояснила та.

– Ага, – кивнула Люба, теребя косу.

– Элушка, – мягко, но веско произнёс Андрей, – не надо Любу осаживать таким хозяйским тоном. Она у нас работает, но она не прислуга. Ты уже знаешь, что она пережила. И мне бы хотелось, чтобы в доме жили близкие люди.

– Так по-твоему, и дистанции быть не должно?! – Эля добавила в голос металл.

– Эля, прекрати! Люба – воспитанная девушка, в отличие от нас, и надеюсь, проблем в совместном проживании не будет. Тем более, у нас нет горничной и кухарки. Кстати, я почти уверен, что обе сбежали из-за твоего милого характера. Ты что, сама хочешь встать к пылесосу и плите?

Люба вжалась в стену. Рядом расположились собаки. Эля хмыкнула:

– Есть агентства, и домработниц пришлют в наш дом сиюминутно, едва заслышав твою фамилию. Ещё и трубку положить не успеешь. Причём с такими рекомендациями, что не стыдно будет представить и английской королеве.

– Конечно, – согласился муж, – агентства есть, где работают ушлые девицы с одной целью – подцепить богатенького дяденьку. Ты хочешь иметь такую в доме?

– Ты меня любишь, Асташин, – напомнила Эля.– А значит, усердие подобных девиц останется неоцененным.

– Ну да. Конечно, люблю, – согласился супруг. – Но я же всё-таки мужчина и...

– Что-что? – угрожающе-комично произнесла Эля.

– Так что Любу нам Бог послал, – вывернулся Андрей.

– Ага, в командировку, – буркнул Эдик.

– Заглохни, «Эдиот»! – одарила брата подзатыльником Алёна.

– Вот, кстати! – указал на отпрысков Андрей. – Таких сокровищ ни одна домработница не выдержит.

– Но гувернянька-то у нас всё-таки есть, – напомнила Алёна.

– Ага, – кивнул отец. – Тётка – экстремалка, готовится к работе у сомалийских пиратов, у нас практику проходит. Так что с сегодняшнего дня Люба приступила к работе, и попрошу девицу не забижать. Ибо от неё теперь зависит и уют в доме, и здоровье его обитателей. А случится ей, не дай Бог, пребывать в душевных неустройствах, и траванёт она нас всех оптом за милую душу.

– Да вы что, Андрей Станиславович! – вскинулась Люба, прижав руки к груди. – Да разве ж я...

– Да пошутил я, Любава Путятишна! – пробасил Андрей, вставая из-за стола и напоследок запихнув в себя ещё один творожник. – Всё, побежал я! У меня сегодня две важнейшие встречи. А вы на фотосессию не опоздайте, – обратился он к девчонкам.

Женя, взмахнув ресницами, робко спросила, не осталось ли ещё блинчиков да творожников. А после Любкиного еле слышного «нет» девчонки выпорхнули из-за стола и унеслись на второй этаж. Дети и Элеонора Игоревна, поблагодарив Любу, разошлись по комнатам. Люба выбежала за Андреем.

– Андрей Станиславович! – зашептала она. – Андрей Станиславович, мне поговорить с вами нужно!

– А шепчешь почему? – усмехнулся Андрей, снимая сумку с вешалки. – Вроде никто не спит.

– Неловко мне, – покраснела Люба. – Андрей Станиславович, у меня одежды совсем нет.

– Ё-ё-шкин копчик! – присвистнул Андрей. – Я и забыл! Только мне сейчас ну совсем некогда. Знаешь что? Я по дороге позвоню костюмеру группы, её зовут Наташа, она приедет и разрулит это дело. Всё, побежал.

– А мне чего делать? – сама себя спросила Любка, оставшись одна в огромной прихожей.

Бедную девушку обуяли противоречивые чувства. Опасалась она, что попрут её из такого дома за профнепригодность. Ведь готовить Люба умеет только незатейливые блюда. А уборка?! Как все эти ценности обихаживать? Вдруг что попортит? Дома-то тряпкой по столу махнула, посуду намыла, дорожки пропылесосила и порядок. А тут? Да и домище такой, что в понедельник уборку начнёшь, в субботу закончишь.

– Ладно,– опять вслух выдохнула Люба.

Как ни крути, а деньги зарабатывать надо. И то счастье, что Андрея Станиславовича Бог в ту ночь послал. А то бы страшно подумать, что было бы. Значит, не суждено Любке в Москве пропасть, а осознание этого уже настроение поднимает.

Другим Любиным чувством было стеснение перед девчонками из группы. Нравились они ей до истерики, и робела перед ними аж до слёз. В таких думах Люба побрела на кухню. Пора приступать к обязанностям. Время-то уже четверть одиннадцатого. Оглянуться не успеешь, обед будет. Люба налила в стакан воды. От волнения, наверно, пить захотелось. Девушка открыла холодильник и воззрилась на изобилие продуктов. Половину того, что увидела, она не знала как назвать, не то что как готовить.

– Ну, что уставилась, как баран на новые ворота? – раздался сзади детский голос, и Люба выронила стакан. Стекло с оглушительным треском грянулось о луннокаменные плиты пола и «бриллиантовые» осколки разлетелись по кухне. Эта невинная фраза четвероклассника парализовала Любку.

– А-а... – начала было она.

– Что, деликатесы в ступор ввели? – продолжал интервью ребёнок. – Ничего, привыкнешь. Я сейчас Алёнку позову, она тебе гастрономический ликбез устроит. Жди.

Дитё бодро ушкундыляло, а через несколько минут в кухню влетела Алёна.

– Чего ты тут? – деловито осведомилась она.

– Да хочу к обеду что-нибудь приготовить, а какие продукты можно брать – не знаю. И ещё, Алён, вы чего все едите-то и как эти блюда готовить? – волновалась Люба.

– Не парься, – Алёна махнула рукой. – Готовь что хочешь, хоть драники, хоть фаршированные валенки! У нас всё равно дома редко кто ест. Ну, мы с Эдом можем, когда со школы приходим, садовник и собачья нянька. А маман с отцом то по тусовкам, то по ресторанам, остальные тоже. Так что не страдай!

– Ой, как хорошо, что ты есть, – заулыбалась Люба. – Хоть растолкуешь что к чему. А то к маме не подступишься, отцу некогда, девчонок стесняюсь.

– Не особо радуйся, – осадила её девочка. – Завтра мы с нашей гувернятиной летим на Кипр.

– В путешествие? – спросила Люба.

– У нас там дом, – пояснила Алёна. – На лето нас с Эдом туда ссылают, хоть недели на две.

– Хорошенькая ссылка! – усмехнулась Люба. – Я вот до двадцати одного года дожила, а только первый раз Москву увидела и то не по своей воле.

Из прихожей долетел звонок в дверь.

– Кстати, теперь твоя обязанность, – хитро прищурилась Алёна. – Открывать двери.

– Да я ж в халате.

– Ладно, – протянула девочка. – Считай, что сегодня привратник я.

Через минуту Алёна ввела в кухню худенькую девушку в джинсовом костюмчике. Девушка поздоровалась, шагнула к Любе и деловито произнесла:

– Так, повернись-ка!

– Куда? – не поняла Люба.

– Вокруг оси. Я – Наташа, – пояснила девушка. – Костюмер группы. Андрей Станиславович просил тебе одежонку справить.

Люба послушно поворачивалась во все стороны, пока Наташа крутила её, измеряя талию, бёдра, грудь.

– Порядочек! – наконец изрекла Наташа, закончив. – Жди, скоро буду.

И так же быстро испарилась из кухни, как и появилась.

– Ладно, – поднялась с диванчика Алёна после ухода Наташи. – Пошли, покажу тебе сад, огород, парк и зону отдыха.

Одну из стен кухни занимало огромное окно-дверь, выходящее прямо в сад. День выдался солнечным, погожим, и Люба восхитилась увиденным: ровные грядочки, сочная зелень, цветник, разноцветные фигурки забавных гномиков и зверюшек.

– Ой, грядки прямо как у нас в деревне! – улыбнулась Люба.

– Это огородик. Здесь всё необходимое растёт, – пояснила Алёна. – Вышел сразу из кухни и нарвал овощей и зелени к столу. Кусочек деревни. Вся экзотика с другой стороны дома.

Люба направилась за Алёной по дорожке, выложенной плитами и, завернув за угол особняка, застыла. В этой части поместья можно было снимать сцены для зарубежных сериалов: бассейн с водой цвета голубого топаза, шезлонги, пальмочки в кадках и прочие составные для картинки красивой жизни. Поодаль расположились беседки, ротонда, фонтанчики, скульптуры и цветы.

– Красота! – выдохнула Люба.– Узнай мои домашние, куда я попала, обмерли бы!

– Это что, комплимент? – осведомилась девочка.

– А! – завопила вдруг Люба, хлопнув себя по бёдрам. – Я же домой-то не звонила! Я же теперь без телефона! А мамка, поди, ночь не спала!

– А чего орёшь?! – спокойно спросила Алёна. – Позвонишь с моего. Кстати, в доме есть стационарные аппараты. Пошли, покажу.

Девчонки вбежали в дом, и Алёна в прихожей указала на аппарат:

– Есть ещё в папином кабинете. Пойдём в мою комнату, у меня мобила на зарядке.

Люба поднималась по лестнице, уже устав удивляться роскоши дома. На втором этаже оказалось несколько дверей.

– У нас вообще-то для прислуги план дома есть, – на ходу разъясняла Алёна. – Так сразу не сориентируешься. Здесь спальни родителей и гостевая – в них сейчас группа проживает. Вот моя, вот – Эда. Есть ещё спортзал, гардеробная, зимний сад, бассейн, оранжерея, прачечная и подсобки.

– Похоже, ты здесь больше хозяйка, чем родители, – усмехнулась Люба.

– А им вечно некогда, – фыркнула Алёна. – Правда, отца-то можно понять. Он и вкалывает, чтобы мы так жили. А маменька только приданое вложила. Она у нас столбовая дворянка, дед с бабулей по её линии дипломаты. И она этим гордится. А толку от неё никакого. Мы с Эдом ей не особо нужны. Она нас для галочки сбацала. Все её интересы в стенах клиник пластической хирургии и на тусовках.

– Ой, Алёнка, – рассмеялась Люба, – умора с тобой! Рассуждаешь как взрослая. Тебе бы к нам, да с нашими бабками вечерком на лавочках посудачить. В школе отличница, поди?

– Не-а! – Алёна мотнула вихрами. – Учёба мне не даётся. Я тупая.

– Вот те раз! – опешила Люба. – Эт те кто ж сказал такое?!

– Все, – спокойно поведала Алёна.– А я и не парюсь. Папан всё равно устроит в непыльное место. Ему все норовят задницу ли...

– Алёна! – вскинулась Люба. – Да разве ж так можно?!

– А чего? – искренне не поняла девочка. – Он талантливый продюсер. Из мышкиной какашки шедевр сделает, а уж если объект хоть чуть-чуть чего-то может, пропуск в звездюки ему обеспечен. Сейчас все норовят в эту касту попасть.

– А зачем? – удивилась Люба.

– Ты ещё ничего не просекла, что ли?! В любом обществе есть классы. И все вопли о равенстве – лажа. До революции была аристократия. А теперь «звёзды». И вся эта звездюра искренне считает, что вот вы, что по ту сторону экрана – простые. Как раньше выраженьице бытовало – «из простых». А то, что светится где ни попадя – это звёзды.

– Ой, Алёна, – рассмеялась Люба, – спасибо за урок обществоведения. И кто ж тебя после этого самой тупой-то считает?

– Не самой. Вот дочка нашего... – тут Алёна назвала фамилию одного из известнейших чиновников Москвы, – ещё тупее. Она со мной в одном классе учится.

Люба до слёз хохотала, пока не расслышала звонок. «Наташа, наверное», – решила она и бросилась вниз по лестнице. Но на пороге стояла элегантная женщина лет пятидесяти, пахнущая восхитившими Любу духами. Она не особо радушно поздоровалась и, отстранив Любу рукой, вошла в дом.

– Простите, а... – начала было Люба.

– Это наша Елена Петровна, местами неровна! – пропела Алёна, прислонившись к колонне. Люба прыснула.

– Алёна! – рявкнула дама. – Как ты смеешь при прислуге?!

– А где вы видите прислугу? – спросила девочка, прищурив глаз. – Если вы об этой девушке, то зря. Это наша кузина Люба.

– Я уже осведомлена Элеонорой Игоревной, – холодно ответила Елена Петровна и обратилась к Любе: – Будьте добры, кофе без сахара, милочка. И побыстрее, сегодня у меня много дел.

Дама поднялась на второй этаж.

– Видела? – спросила Алёна. – Внучатая племянница Медузы Горгоны.

– А чего вам с Эдом нормальную няню не нашли? – поинтересовалась Люба.

– Я же говорила, нас с Эдом проблематично выдержать, – пояснила девочка. – Эта самая стойкая оказалась. Ладно, готовь кофе и обед. Я поволокусь за Горгоньей племянницей вещи собирать.

Люба бросилась на кухню. В навесном шкафчике обнаружила банку кофе, включила чайник. Вот только какой крепости не спросила у этой... Горгоны Петровны.

«Ладно, – решила Любка, – забракует, сама выпью, а ей новый намешаю».

Люба взяла чашку и осторожно, боясь расплескать, поплыла наверх.

– Тук, тук, – пропела она, открывая задом дверь в Алёнкину комнату. – Елена Петровна, кофеёк ваш!

Но вместо «спасибо» Люба получила вытаращенные глаза гувернантки.

– Это что?! – прошипела та.

– Как что? – не поняла Люба. – Так кофе ваше!

– Не ваше, а ваш! – взвизгнула Елена Петровна. – И откуда вы взялись, что не знаете, как подать кофе?! Кофе не пьют из таких лоханок! Кофе подают в чашечках!

Бедная Любка приросла к полу.

– Я сама сейчас сделаю, – взметнулась Алёна и ринулась из комнаты, увлекая за собой Любу.

– Я ж тебе говорила, что Медуза Горгона на фоне нашей гестаповки отдыхает!

– А чего ты мне не сказала, как кофе-то подавать? – выпискнула Люба.

– Да в голову не пришло. Кстати, вот телефон, позвони домой, а то опять забудешь, – Алёна протянула мобильный. Но глядя, как Люба воззрилась на невиданную доселе модель телефона, сама набрала номер, продиктованный Любой. Алёна унеслась наверх с крошечной чашечкой в руках, а Люба, услышав мамин голос, затараторила, что всё у неё хорошо. А два дня не звонила, потому что телефон сломался. О своих приключениях рассказывать не стала, не хотела пугать семью.

Опять раздался звонок в дверь. На сей раз это оказалась Наташа. Девушка влетела в Любину комнату и вывалила на кровать содержимое разноцветных пакетов.

– Так, вот тут маечки, футболки, бриджики, капри, халатики, пеньюарчики и бельё. Всё, понеслась.

– А-а... – Люба не успела и спасибо сказать, как Наташа выпорхнула из комнаты. – Ну и жизнь в Москве. Носятся все как бешеные осы.

Купленные Наташей вещи оказались очень даже симпатичными и удобными. Люба аккуратно всё разложила и глянула на часы.

– А мамоньки! Двенадцать!

Быстро скинула халат, облачилась в бриджи и маечку, заплела косу и ринулась на кухню. Вынула из морозильника мясо, сунула под горячую воду – размораживаться. Алёна показывала, как пользоваться для разморозки продуктов микроволновкой, но Люба побоялась её включать. Уж слишком много информации на неё свалилось, опасалась нажать что-нибудь не то – расплачивайся потом. И так вон, хозяйка, видать, не шибко рада Любиному появлению в доме. Пребывая во вздрюченных (как говорила Лиза) чувствах, Люба приготовила справный борщ, нарезала незатейливый салат из огурцов и помидор и сварила кисель.

«Ну и гоже!» – решила она, глянув на часы. Управилась Люба к двум часам как раз.

– Как вкусно пахнет! – раздался сзади волнующий голос. Люба оглянулась и... сердце забилось. В дверях кухни стояла роскошная красавица Валя и смущённо улыбалась. У Любки в горле пересохло.

– Ой... это я борщ с киселём сварила, – проблеяла она. – Х-хочешь?

– С удовольствием... – опять озарила улыбкой комнату Валентина. – Нам скоро уезжать, так что обед весьма кстати. Я зову всех? Заодно и узнаю, хорош ли твой борщ. А вообще-то я предпочитаю японскую кухню. Ещё французскую и итальянскую.

Валя стояла совсем рядом, и заворожённая Любка смотрела на выхоленную, тонкую кожу Валиного лица, на безупречный макияж, на изысканную красоту девушки и зашлась восторгом.

– Н-но и наша кухня хороша, – наконец, оторвав заворожённый взгляд от Вали, встрепенулась Люба. – Да и полезная к тому же. В борще витаминов-то куча! Давай, созывай всех на обед.

Валя снова улыбнулась и вышла. А через минуту вся группа и Алёна с Эдиком уже шустро работали ложками. Люба млела от радости. Вон как уплетают, носы не воротят. Так что её крещение в этом доме как поварихи состоялось. Да и на душе легче как-то стало при виде того, как девушки из группы запросто уплетают её варево. И о фигурах не думают. Видела бы Лиза, с кем её, Любу, судьба свела, глазам бы не поверила. Думали ли они тогда обе, когда перед Любкиным отъездом, сидя на диване, смотрели клип этой группы, что будет Любка их самолично борщом кормить.

– А ты что не ешь? – вывел Любу из блаженных мечтаний вопрос хорошенькой Киры.

– Да я потом. Тут всем хватит, – зарделась Люба.

Девчонки, рассыпаясь в комплиментах борщу и Любе, унеслись приводить себя в порядок перед съёмкой. Эдик убежал к компьютеру, а Алёна допивала кисель.

– Алён, – спросила Люба. – А как маму звать к столу?

– А никак. Она ещё спит. Да и вряд ли она станет есть борщ. Это для фигуры вредно.

– А чего ж ей готовить-то? – озадачилась Люба.

– Окорочок годовалого кузнечика в соусе из пчелиного молочка.

– Чего?!

– Да прикалываюсь я, – хихикнула девочка. – С ней не заморачивайся. Она ест в ресторанах или ей привозят еду по заказу. В крайнем случае будешь строгать салаты по её распоряжению. И ещё. Мы всегда завтракаем, обедаем и ужинаем в столовой, а не на кухне.

– Вот те раз! А я ж тогда зачем здесь, раз в столовой едите?!

– Ну ты прикол! – прыснула Алёна. – Столовая – это не заведение, а комната!

– А ты что ж, – робко и грустно спросила вдруг Люба, – маму совсем не любишь, что ли? Говоришь о ней так...

– Что это, люблю, – дёрнула плечом Алёна. – Мы ладим, в общем-то. Только у неё на нас времени нет. Ладно, побежала я вещи собирать, а то Елена Петровна вместо нужных вещей фигню насуёт. Спасибо, всё очень вкусно.

Девочка убежала, а Люба принялась за уборку.

Когда она разогнула ноющую спину и посмотрела на часы, была уже половина четвёртого. На ужин Люба решила запечь сразу двух куриц с яблоками. На плите уже булькали гречневая каша и компот из сухофруктов. Люба осмелела после «презентации» борща и не страдала от мысли, что же подать к ужину. Боль в пояснице стала неприятной, и Люба направилась к Алёне – спросить, где в доме обезболивающее.

– В кухне есть аптечка. Идём, покажу! – девочка ринулась вниз по лестнице, под неодобрительным взглядом Елены Петровны.

– Слушай, а чего Елена Петровна здесь не живёт? – поинтересовалась Люба. – Ей же положено с вами постоянно быть.

– Сплюнь! – рявкнула Алёна. – Ты полагаешь, её можно двадцать четыре часа в сутки выдержать?!

– Всё же давай пригласим Елену-то, – предложила Люба.

– Да не будет она, говорю же, – помотала головой Алёна. – Есть на кухне, в обществе прислуги, ты что?!

– Я вот прям удивляюсь, – усмехнулась Люба, – она жила в советское время, так откуда у неё спесь-то такая?! И чему она вас учит?

– Ну, как вести себя в обществе и всяким выпендрясам, – перечислила Алёна.

– Да уж, – расхохоталась Люба. – Только вот с выражениями твоими справиться не может. Ты уж как завернёшь, так завернёшь.

– Что толку в правильном поведении Горгоны Петровны? – отмахнулась девочка. – Ходит красиво, говорит правильно, а людей терпеть не может. Вон, после знакомства с тобой, полчаса зудела, зачем это мы такой ужас, как ты, в доме завели.

Алёна убежала в свою комнату, а Люба ринулась к телефону.

– Мам! Мам, привет! – зачастила она. – Как вы там?

Дома всё было в порядке. В огороде всё взошло, Лиза и друзья приветы передают, бабушка здорова. Отец с братом только с рыбалки вернулись, с уловом. Правда, дед Семён с сеновала навернулся – от супруги самогон прятал. Теперь в райбольницу увезли, ногу вывихнул и плечо.

– Мам, я уж когда телефон новый куплю, тогда подольше поговорим. Нашим всем привет, бабушке особо. Пока.

В прихожей раздался шум. Люба выскочила из-за колонны и увидела Андрея Станиславовича.

– Ой, добрый вечер! – прошелестела она от страха – вдруг нельзя из дома звонить. – А я маме звонила.

– Ну и молодец, – буркнул Андрей. – Ты собери сегодня ужин в столовой.

– Ага, – кивнула озадаченная Люба, даже представления не имея, где эта столовая находится. Да ещё и Андрей заявился хмурый, почти злой. Может, потому, что уже пожалел о своём благодеянии. К такому дому расторопную да вышколенную горничную надо, а она, Любка, чего? Тут она совсем расстроилась и даже всхлипнула.

– Ты чего это? – искренно удивился Андрей.

– Да так я...

– Нет уж, говори.

– Да не знаю я ничего и не умею, чтоб по-вашему... – скуксилась Любка.

– Это по какому это по-нашему?! – не понял Андрей. – Ну-ка, идём со мной в кабинет.

Андрей шумно бросил брелок с ключами на полку в прихожей, так, что Любка вздрогнула, и направился по коридору. Люба семенила за ним.

– Вот, кстати, – возвестил Андрей, распахнув двустворчатые, искусной работы двери. – Это столовая. Здесь мы собираемся всей семьёй и с гостями. Правда, не так часто это случается, как хотелось бы.

– Я же и говорю, – опять всхлипнула Люба, просунув голову под руку Андрея и рассматривая комнату, – целый банкетный зал. Чай, сюда и приборы положены специальные, а я ж ничего не знаю. Опозорюсь я тут.

– Слушай, милая! – начал Андрей, уперев руки в бока. – Это прямо как мизансцена к фильму «Барин и крепостная»! Ты чего из себя крестьянку корчишь?! Опозорюсь, сробела! Ты ещё кланяться начни!

Андрей сам не заметил, как разошелся и почти кричал. А бедная Любка совсем втянула голову в плечи.

– Ладно, – осёкся он, – чего это я? Проходи сюда.

Андрей ввёл Любу в следующую просторную комнату с роскошной мебелью тёмного цвета. В полусумраке приятно посверкивали позолоченные завитушки канделябров на каминной полке, люстра и лампа на столе. Тёмные шторы, волнующий запах дорогого дерева, парфюма Андрея и чего-то ещё подействовали на Любу успокаивающе. Люба решила, что так пахнет тайна.

– Это мой кабинет, – осведомил Андрей. – Убирать здесь будешь, когда я попрошу и объясню как. И запомни. Ты у меня работаешь, ну, скажем, домохозяйкой. Когда у нас дома случаются званые вечера, для сервиса мы вызываем спе-
циальные службы. А ты – человек для повседневного присмотра за домашним хозяйством.

– Поняла, – кивнула Люба. – Вы, значит, не из-за меня такой сердитый?

– Я не сердитый, Люба, я расстроенный.

– По работе чего? – участливо поинтересовалась Люба. Она и не заметила, как спало с неё это дурацкое оцепенение, до судорог в спине, от обилия дорогих вещей.

– Да вроде того, – ухмыльнулся Андрей.

– Может, кофейку тогда спроворю? – предложила Люба.

– Ну, спроворь, – улыбнулся Андрей.

Люба включила чайник, выбрала на её взгляд подходящую для кофе чашку, вспомнив неудачный опыт с Горгоной Петровной.

– Вот, несу! – возвестила она, протискиваясь с подносом в кабинет.

Андрей извлёк из шкафа крохотные тёмные чашечки с позолоченным нутром и налил в них кофе.

– Садись ближе, выпей со мной кофе, – пригласил он.

– Ой, да я... – попыталась отнекаться Люба.

– Садись, садись. Отдохни немного, – настоял Андрей. – Давно я не сидел так уютно за чашечкой кофе.

– Вот смотрю я, Андрей Станиславович, – робко заговорила Люба, отпив кофе, – и дом у вас – дворец, и семья есть, и со звёздами так называемыми вы на короткой ноге, а поговорить по душам и не с кем. Видать, не бывает полного счастья-то?!

– Естественно, – невозмутимо согласился Андрей. – Так что, Люба, счастье от материальных благ не зависит.

– Это точно, – улыбнулась девушка. – Вот у нас в селе гора есть, Крутая. Так придёшь туда, аж сердце заходится от радости. Уж такая красота! Поляны там какие, простор, лещина. А трава – ну прямо палас. Или утром до зорьки выйдешь на крыльцо, звёзды ещё не погасли, а под крышей паутина висит, вся в утренней росе, как в ожерелье. А в самой середине паучиха. Так вот смотришь на эту паучиху, висит она на фоне неба, и так на душе хорошо, мирно.

– А почему ты решила, что это паучиха? – заинтересовался Андрей, завороженно смотря на разрумянившуюся Любу.

– Так у неё ж за... ой, простите, – смутилась Люба, – эта часть вот, самая, брюшко, что ли... с целый кулак. Я её даже в честь Чеховой Анфисой назвала. У той тоже...

Андрей расхохотался от души. Любка смиренно ждала минуты три, пока Андрей просмеётся.

– Ой, – наконец выдохнул он. – Ну, развеселила! – и с какой-то даже нежностью посмотрел на Любу. – Хорошая ты девчонка, Любава Путятишна!

Люба смутилась. Ей тоже захотелось признаться, что очень ей нравится её спаситель. Но как вставить это признание в беседу – не знала. Это уж прямо какой-то обмен комплиментами будет.

– А неприятность-то очень серьёзная? – переключилась Люба.

– Да есть один журналист-борзописец, – нахмурился Андрей. – Виталий Мухаев. Задолбал своими расследованиями. Привязался именно ко мне и группе. Сначала по делу вроде всё шло, все его нападки группе пикантности придавали, а потом грязь началась, отвратительная притом. Замечания ему делал, в суд подавал – ничего не понимает. А вчера на фотосессии группы я сорвался, опять статья вышла с такими гадостями, что пересказать мерзко. Ну и вмазал я ему на вечерней тусовке от души при всём честном народе. А теперь меня суд ждёт.

– Может, подначивает его кто? – пролепетала Люба. – Завистников-то куча, поди?

– Само собой, – мрачно усмехнулся Андрей. – В шоу-бизнесе друзей не бывает.

– Ну и на кой он нужен тогда? – спросила Любка.

– А это, Люба, целая жизнь, – вздохнул Андрей. – И за один вечер всего не расскажешь. Это очень крупный бизнес, большие деньги и лицо страны. А артист всего лишь наемный рабочий. И ладно, если он действительно артист, а не протеже какого-нибудь очередного влиятельного лица. Я, пожалуй, коньячка глотну, – отвлёкся Андрей. – Ты будешь?

– Не-ет, – мотнула головой Люба, заинтригованная неожиданным экскурсом в мир шоу-бизнеса, понимая, что её спасителя здорово припекло и ему просто необходимо выговориться.

– А зачастую как бывает, – продолжил Андрей, – подвалит на тусовке какой-нибудь Пустозвонов с просьбой вывести на сцену дочку, сыночка, племянника, любовницу. Смотреть там не на что, слушать – тем более, но объект возжаждал быть звездой. Вынь да положь. А за вывод на большую сцену тебе, как продюсеру, яхты, особняки, бриллианты, а то и чего поэффектнее. А натешится протеже на сцене, выпрыгает себе жениха или невесту соответствующего статуса – и всё, жди новых заявок. Люди с деньгами жаждут себе в половинки актриску, модель, певицу хоть какую. И не важно, что взглянуть не на что, главное, гордо заявить: «Моя жена – модель или певица». Хотя я никогда не понимал, почему «модель». Это что значит, что именно так должны выглядеть все женщины или мужчины, как обладатель этого «звания»?! Наоборот – тоже. Соусом для певички, актрисы и так далее служит бизнесмен или политик. И опять же неважно, что в недавнем прошлом большинство этих бизнесменов и политиков – из грязи да в князи. Главное – статус. Ведь позору не оберёшься, если спутник жизни простой учитель или библиотекарь.

– Вот, вот! – подхватила Любка. – И я о том же всё думала. Нас с Лизкой бесит прямо это слово «простой». Это значит, коль кто по телику – не простые, а кто так по улицам ходит, простота одна, да?! Конечно, люди всякие есть, но так огульно всех упрощать – глупо. И в чём непростота заклю-
чается?! Что, певцы да политики через пупок едят, что ли? Или ушами целуются?

Андрей улыбнулся:

– Неправ товарищ Шекспир, назвав мир театром, а людей актёрами. Мир – это большой супермаркет, а люди – товар. А я вот свою линию гну. И раскручиваю действительно людей с потенциалом. За то и недругов у меня хоть соли.

– И делать теперь чего? – Люба подняла на Андрея глаза, страдальчески изогнув брови.

– Выкручусь авось, – улыбнулся Андрей. – В нашем мире скандалы больше приносят пользы, чем благодетельный образ жизни.

– А жена ваша? – робко произнесла Люба. – С ней вы по душам не разговариваете?

– Мы живём каждый своей жизнью, – пожал плечами Андрей. – Когда-то её семья мне помогла, дала ходу. В моей-то не было людей, причастных к высшим сферам. А в шоу-бизнесе очень редко человек торит себе путь сам, тем более, если он из какого-нибудь Нижнеупырьевска. Если только не случается чудо. А чудом я расценил встречу с Элей и наше чувство. Её семья очень влиятельна. Так что я благодарен ей и не стараюсь загружать её гламурную головку проблемами. Конечно, Эля может и выслушать, и совет нужный дать, и подсобить чем-либо, но в основном наши беседы выдержаны в том стиле, который ты имела счастье наблюдать в момент появления в нашем доме. Так что перекинемся мы парочкой стульев при случае, вот и весь разговор.

– Но ведь брак для того и создан, чтоб друг дружке помогать, – возразила Люба.

– В каждой семье свои правила, – изрёк Андрей.

– Эт точно, – согласилась Люба и рассмеялась. – Вот у нас соседи, Нинка с Иваном. Целый день бой идёт, а как вечер, будто молодожёны делаются. И смех и грех. Ой! – спохватилась Люба. – У меня же ужин остыл небось! Так я накрываю в столовой-то?

– Накрывай, – кивнул Андрей. – Приборы найдёшь в буфете.

– Ага! – Любка кинулась в столовую, предварительно уточнив у Андрея дорогу до неё. В тот момент, когда Люба выскочила в прихожую, в дом ввалилась группа. Помещение наполнилось ароматами духов, исходящих от девчонок. Группа вернулась с фотосессии, и бедная Любка была придавлена эффектностью костюмов и роскошным видом девушек.

– О, привет, Люба! – замахала рукой Юльчик.

– Что-нибудь вкусненькое будет? – смешно наморщила носик Кира. – А то мы голодные, как стадо людоедов. Четыре часа перед камерами!

– Будет, будет! – зачастила Люба. – Уже бегу накрывать в столовой.

Девчонки взбежали наверх, и только Валя, кивнув стоявшей с открытым ртом Любе, с достоинством королевы на высоченных каблуках взошла по лестнице. Любка только подивилась, как девушка идёт на таких каблучищах. Сама бы Любка и на восьмисантиметровых все ноги повывернула.

В девять вечера все собрались в столовой. Люба без труда обнаружила необходимые приборы и посуду, застелила стол из тёмного дерева белоснежной скатертью и занялась сервировкой. Руки тряслись, боялась, вдруг ляпнет пятно на скатерть. И теперь, расставив на столе блюда, разложив приборы и водрузив в центре стола вазу с цветами, пригласила всех к ужину. А сама встала у окна-двери, открытого в вечерний сад, теребя кончик косы.

Первыми ворвались дети. Шумно выдвинули стулья и так же шумно плюхнулись на них. За ними вплыла Горгона Петровна и, наконец, вошел Андрей в сопровождении девчонок и Эли. Люба вымолвила еле слышное: «Приятного аппетита!»

– А ты что стоишь, как засватанная? – вскинул брови Андрей, глядя на пунцовую Любу. – А ну за стол!

– Да я ела! – замахала Люба руками так, будто отбивалась от стаи мух. – Не сяду я.

– Садись, садись! – разноцветноволосая Саша выскочила из-за стола и силой усадила Любку рядом с собой и Валей.

– Ой, Люба, – насмешливо протянул Андрей, – щёки у тебя в цвет борща. Да не стесняйся ты так. Привыкай к нам.

– Да я не... – завела было Любка, приложив ладони к щекам.

– Приятного аппетита, Люба! – улыбнулась вдруг Эля.

– Завтра дети и Елена Петровна летят на Кипр, – обратился Андрей к Любе. – И завтра же возвращается из отпуска няня наших собак Ирина. А ещё в доме есть садовник Павел Андреевич и водитель Николай. Водитель появляется по вызову, а садовник бывает на службе четыре раза в неделю. После ужина зайди ко мне в кабинет, я дам кое-какие распоряжения.

Люба только кивала, держа в руке куриную ногу. За вечерней трапезой девушка раскрепостилась. Весёлая болтовня обитателей дома ни о чём и бокал розового бургундского сдёрнули с неё всю стеснительность, и Люба спокойно отвечала на вопросы о её жизни и о селе. И только Горгона Петровна надменно выгибала бровь, когда рассказ Любы вопиюще изобиловал вульгаризмами. После ужина Люба, заложив посуду в моечную машину, поскреблась в дверь кабинета.

– Заходи, Люба, присаживайся, – пригласил Андрей.

Люба осторожно села на краешек кожаного пуфа.

– Алёнка завтра уезжает, так что не будет у тебя наставника по ведению домашнего хозяйства, кроме меня, – улыбнулся Андрей Станиславович. – Обо всём, что непонятно или боязно, спрашивай у меня. Вот, возьми для связи, – Андрей протянул Любе новенький сотовый прямо в коробочке. – Разберёшься тут по инструкции.

– Да не надо, вы что! – залепетала Любка. – Я б сама, чай, заработала...

– Бери, бери, – сказал Андрей. – Это когда ещё купишь. Москву-то ведь толком не знаешь. А ты у нас теперь завдомом, так что всегда на связи быть должна. И ещё такая просьба. Приглядывай, пожалуйста, за группой. Народ молодой, иногда бесшабашный и очень занятый. Так что где покормить, где ещё чего. Короче, будь им няней. Да, вот, держи паспорт. Я всё уладил.

– Ой, спасибо, Андрей Станиславович! – заалела щеками Люба. – Да так быстро с ним управились.

– А вот в таких случаях и годятся связи, – улыбнулся Андрей и кивнул: – Ну, пока всё. Можешь идти отдыхать. Доброй ночи.

– Ага! – в ответ кивнула Люба. – Доброй ночи!

На кухне Люба включила посудомоечную машину и занялась изучением телефона. А разобравшись, ввела номера своих домашних и новых домочадцев. Люба через открытое окно-дверь вышла в ночной сад. Обнаружила лавочку в обрамлении кустов роз и набрала мамин номер. Удостоверившись, что дома всё в порядке, позвонила Лизе.

– Лизка! Привет! – завопила Люба. – Ну, наконец-то! Ой, Лизка, ты не представляешь, куда я попала и с кем живу!

И Любка, захлёбываясь восторгом, поведала подруге о знакомстве с Андреем, о роскоши, в какую попала, и, главное, о группе. Бедная Лизка от обилия информации, да ещё такой, только и выпискивала «А ба!» да «Иди ты!». А переварив поведанное Любой и давясь смехом, заголосила:

– Любк, ты автографов привези и фотографий с девчонками. Да, Люб, – здесь Лиза снизила голос, – ты... это... как-нибудь подсмотри, как у них силикон-то вблизи смотрится.

– Ты чё?! – вскинулась Любка. – Совсем обалдела, да?! Я как их так близко увижу-то?

– А ты ненароком, будто нечаянно, как-нибудь в ванную или в спальню загляни, а? Ну, Люб! Ну жуть как интересно!

– Да ты в своём уме?! – рявкнула Люба. – И на фига тебе это? Тоже силикон, что ли, хочешь вставить? Так у тебя наоборот лишки убирать надо.

– Да нет! – прыснула Лиза. – Это всё Сашка. Накупает журналы с девицами и любуется. А я злюсь. Со мной ходит, а на других пялится. А спорить начнем – не верит, что все эти девки деланные. Говорит, что столько силикона в природе нет. А я ему факт преподнесу, что ты сама всё видела.

– А чего я увижу-то? – не поняла Любка. – Ты думаешь, что на теле у девчонок написано, где силикон залит, или он просвечивает по-твоему?! Да и не силиконистые они совсем, худые да плоские. А если и есть что, так такие мастера делали, что и не придерёшься. Вон, хозяйка наша, принцесса из сказки – как хороша. Так на ней ничё и не видать. Ни шовчика.

– Ну, Люб! – заныла Лиза.

– Ладно. Уймись только.

Девчонки простились. Люба посидела ещё в саду, любуясь вечером и вдыхая ароматы всевозможных цветущих кустарников. Потом вошла в дом. Поднялась в свою комнату, приняла душ и, облачившись в пеньюар, скользнула под одеяло. И только сейчас поняла, как устала. Дрёма сомкнула ей веки, руки и ноги налились тяжестью. Перед глазами возникло родное село. Вот по дороге, оранжевым от заката вечером, идут коровы с поймы, вздымая клубы пыли. Вот их Зорька подошла к дому, смотрит на Любу и... тоненько по-собачьи поскуливает... Люба вздрогнула и проснулась. На груди сидело что-то малюсенькое и тёплое и тихо скулило. Люба включила ночник.

– Ой, Варвара Сигизмундовна, напугала-то как! Ты чего, а?

Люба погладила собачку по голове, а та задрала мордашку и завыла.

– Да ты что ж это?! – Люба села в постели. – Может, скучно тебе? А здорова ли? – потрогала носик. – Нет, мокрый, холодный. – Завтра уж ваша няня придёт. Может, по ней скучаешь?

Но Варвара Сигизмундовна резко чихнула, улеглась у Любы на животе и шумно, совсем по-человечески вздохнула.

Люба погладила собаку и наконец заснула.

 

Утро влетело в открытую форточку свежестью летнего сада. Варвара Сигизмундовна лизнула Любу в нос. А уже через час после завтрака дети и Елена Петровна располагались в машине.

– Ну, надеюсь увидеть тебя по возвращении, – со смехом сказала Алёна. – Хочется верить, что ты от нас не сбежишь.

– Но мы же уезжаем, – тоже смеясь и понизив голос, возразил Эдик, – тем более с Горгоной Петровной. От кого же ей сбегать?

– Не волнуйся, и без нас тут нехилые персонажи остаются.

– Ладно, ладно, не пугайте, – рассмеялась Люба. – Счастливо вам отдохнуть.

– С нашей-то Горгоной?! – вскинула Алёна брови. – Вот в тюрьме строгого режима мы бы отдохнули, а с ней нет.

– Сплюнь! – замахала руками Люба. – Не надо никакой тюрьмы! Нашла чем шутить. У вас во сколько рейс-то?

– Как приедем к самолёту, так сразу и рейс, – объяснил Эдик.

– Ага, ну да, – улыбнулась Люба, – самолёт-то вас, конечно, ждать будет.

– Естественно, – тоже улыбнулась Алёна. – Он же частный. Папиного друга. Да, перед гостями без меня не робей. Корми всех своим борщом. Особенно Басюню, если заявится.

– А как я его узнаю, Басюню вашего?

– Чё, Баскова не знаешь? Ну ладно, бывай! – Алёна чмокнула опешившую Любу в щёку и села в машину.

Вернувшись в дом через окно-дверь в кухне, Люба увидела у стола чей-то торчащий вверх зад, туго обтянутый джинсами. На Любино «Ой!» тело разогнулось, и появилась верхняя часть. Перед Любой стояла девица с затянутыми в кон-
ский хвост тёмными волосами и в розовой маечке. Девица по-верблюжьи и к тому же шумно жевала жевательную резинку, и первой знакомиться явно не собиралась.

– Здрассьте! Вы, наверное, Ирина? – сообразила Люба.

– Ну, привет! Ну, Ирина.

– А я Люба. Меня Андрей Станиславович нанял кухарить да по дому прибираться. Ой, а уж собаки-то тебя как заждались! Вчера Варвара Сигизмундовна даже выла.

– Сто лет бы их не видать! – процедила Ирина сквозь зубы.

– Вот те раз! – опешила Люба. – А зачем же с ними работаешь тогда?

– А догадайся с трёх раз! – прищурилась Ирина. – Деньги хорошие платят и хозяева вон кто!

– Да какие ж они хозяева?! – улыбнулась Люба. – Работаем мы у них, вот и все.

– А-а, – протянула Ира, развалившись на стуле. – Вон ты у нас какая! Ну, может, у вас в деревне хозяев и нету, а в городе жизнь другая.

– С чего это ты взяла, что я из деревни? – надулась Люба.

– А что, из Парижа?! Видать по тебе! – язвительно выдала Ирина.

– А у нас не деревня, а село, – буркнула Люба и вдруг разозлилась: – Ну и что, что деревня?! Есть и в деревне своя дурь, но уж не так, как тут у вас! Через день неделя сровняется, как в Москве живу, а такого насмотрелась, что на всю жизнь хватит. И в городе жизнь вовсе не другая. Просто люди есть разные. Одни любят над собой хозяев иметь, а другие везде свободные!

Любка раскраснелась, косу за спину закинула и, пыхтя, подошла к окну.

– Да ты чего разошлась-то? – прыснула Ирина. – Ты, что ль, свободная? Чё ж тогда в Москву припёрлась? Да и ещё к таким людям набилась? Небось за работягу сельского замуж не хочешь идти? В Москве решила мужика подцепить?!

Любе стало противно и обидно. И уж совсем не хотелось рассказывать этой Ирине причину приезда в Москву.

– Ау, девчушки! Что за спор? – на пороге окна-двери возник дядька лет шестидесяти, в плетёной соломенной шляпе, высокий, крепкий и какой-то уютный. Зубы белые, глаза синие и несутся от них к вискам белые, от того что не загорели, лучики морщинок.

– Да вот, дядь Паш, о жизни спорим, – насмешливо сообщила Ирина. – Тут у нас редкий экземпляр нарисовался, пока нас с тобой не было – Любаня!

И произнесла она Любино имя со смесью такой насмешки и неприязни, что Любе стало совсем неуютно. Уж с этой, ясно, дружбы не выйдет. И как только её к собакам допустили?! Понято теперь, почему Варвара Сигизмундовна накануне выла. У детей – Горгона, у собак – эта оторва.

– Ну и что же такого?! – между тем продолжал дядька, входя в кухню. – И очень приятно, что такой симпатичный экземпляр появился! Любушка, значит? А я Павел Андреевич, садовник. Можно дядя Паша.

Он протянул руку, и Любе сразу понравилось и рукопожатие, и он сам. А особенно, как назвал её – Любушка. Прям как папка. Настроение сразу улучшилось. Тут же спохватилась:

– Ой, Пал Андреич, дядь Паш, я супчик летний с утра сварила и тыквенные оладушки нажарила. Со сливками. Соберу на стол? Чай уж полдень.

– А давай за знакомство супчику! – просиял дядя Паша.

Когда Люба собралась налить третью тарелку, Ирина встала из-за стола.

– Мне не нужно. Я в Макдональдсе перекусила. Пойду зверьё выгуливать.

– Ты не обращай внимания, – посоветовал дядя Паша, когда Ирина вышла. – Занозистая девчонка, ну и ладно. Поедим, я тебе огородик покажу, где что растёт.

– Да мне Алёнка уже экскурсию проводила, – улыбнулась Люба.

– Она поверхностно, а я уж обстоятельно, – подмигнул Павел Андреевич.

В огороде Любе совсем хорошо стало. Уютно, спокойно. И супчик посодействовал благому настрою.

– Ой, прям как дома тут! – улыбается Люба. А Павел Андреевич показывает ей, где какие травки-приправки растут и к чему их применять.

– Хорошо с вами, дядь Паш, – сияет Люба. – Вы сами-то не из деревни родом?

– Нет, я с Саратова. Дачка у нас была, ну я и подружился там с землёй-то. А в Москву после армии попал, женился и осел. Но вот с земличкой не расстаюсь.

Люба и не заметила, как за разговором с дядей Пашей подошло время обеда. Теперь едоков у Любы поубавилось. Дети уехали, Андрей появлялся дома очень поздно, а Элеонора Игоревна и группа часто обедали в ресторанах. Так что кормила Люба Павла Андреевича, Ирину и собак. И хоть для собак в доме имелся специальный корм, Люба всё же украдкой баловала их то блинчиками, то супчиками и кашками.

 

Люба заканчивала приготовление ужина. Вносила последние штрихи, добавляя приправы в задорно булькающее варево и на ходу болтая по телефону с Лизой. Та трещала о первой ссоре с Сашкой. Любе только и оставалось задавать классические два вопроса: «А ты?» и «А он?» Наконец, отсоединившись, Люба накрыла к ужину в кухне и пригласила Павла Андреевича и Ирину. А когда сама устроилась за столом, вошёл Андрей.

– Ты что же? – обратился он к Любе. – Мы тебя ждём.

– А-а... а я тут уже, – прозаикалась Люба.

– Нет, нет,– запротестовал Андрей, – Идём, все ждут.

Любка, красная как пузо снегиря, вцепилась в тарелку и, извиняясь сто раз в минуту перед Павлом Андреевичем и Ириной, поднялась из-за стола.

– Ни фига! – процедила Ирина. – Вот это даёт, деревня! Может, уже и спишь в хозяйской спальне?!

– Ты чё, совсем?! – вспыхнула Любка.

– Иди, иди! – злобно выкрикнула Ирина. Люба готова была взорваться.

– Ты чего это? – удивлённо протянула Юльчик, когда Люба протиснулась в двери столовой. Любино лицо было почти бордовым.

– Да... там... Ирина... вон, – забормотала она. – Андрей Станиславович, не надо бы так вот...

– Как?! – не понял Андрей, наливая жене вина.

– Ну, я же тут тоже работаю, – пояснила Люба, – а получается, что у меня привилегии. Ирина, вон, обозлилась.

– А разве Ирина имеет право злиться на решения Андрея Станиславовича? – чётко выговаривая слова, произнесла Элеонора. – Ирина – обслуга, и решения хозяев дома обязана принимать должным для своего положения образом.

Люба судорожно проглотила кусок, поперхнулась, прокашлялась и опять покраснела.

Валя и Саша решили разрядить обстановку и принялись болтать о недавней фотосессии.

После ужина Андрей попросил Любу зайти к нему в кабинет. Наведя порядок, Люба наконец вошла к Андрею.

– Я хотел объяснить, как производить уборку в кабинете. Раз в неделю протирай книжные полки и книги от пыли. А также всякие фигурки, канделябры, лампы, и пылесось ковер. Только компьютер не трогай.

Любка лишь кивала головой как болванчик.

– Любк, а жених-то у тебя дома есть? – вдруг спросил Андрей.

– Не-а,– улыбнулась Люба. – Друзья есть, с садика дружим, а вот особо никого не отмечала. А что?

– Да так, интересно просто, – тоже улыбнулся Андрей.

В тот вечер Андрей и группа принимали участие в музыкальном ток-шоу на ТВ. Причём в прямом эфире, поэтому все носились по дому как ошпаренные.

– Люба! – крикнула Эля сверху. – Поднимись, пожалуйста, ко мне.

Люба, на днях только сокрушавшаяся, что поздние ужины скажутся на её и так женственной фигуре, поняла беспочвенность своих опасений. Судя по тому, как она металась после ужина, то убираясь, то выполняя поручения Андрея, то к Эле, то к группе, все ею наеденные калории тут же удалялись, за компанию прихватив ещё и из Любкиных запасов. Люба взбежала к Элеоноре.

– Помоги застегнуть платье.

Люба дрожащими руками коснулась застёжек платья,
украшенных бриллиантами (в этом Любка, никогда их раньше не видевшая, не усомнилась), боясь повредить воздушную ткань. Эля вызывала восторг.

– Ну, как? – спросила она, довольно оглядывая себя в зеркало.

– Ой... – замахала руками Люба. – Слов нет.

В коридоре Люба услышала своё имя. На этот раз вопила Кира. Эля уже закончила сборы, и Люба вбежала в гардеробную, где собиралась группа.

– Люба-а, погладь, пожалуйста, этот пиджак! – заканючила Кира. – Я не успеваю нанести макияж.

И Люба гладила пиджак, затягивала корсет на Вале, начёсывала волосы Юльчику, брызгала лаком для волос на причёски Саши и Жени. И когда ослепительная толпа спускалась с лестницы, выходя к машинам, у Любки в зобу дыханье спёрло.

– Смотри нас по телевизору, если хочешь, – улыбнулась Валя.

– И держи за нас кулачки! – подмигнула ей Женя.

– Уф! – только и выдохнула Люба, входя по ступенькам в дом. Приняла душ, поговорила с мамой, Лизой и включила телевизор в назначенное время.

 

Утром, готовя завтрак, Любка выскочила за укропом, а войдя обратно, увидела Ирину.

– Ну, проведи мастер-класс! – сузив глаза, насмешливо проговорила она.

– Ты про что это? – не поняла Люба.

– Ну, как всего ничего работать и такого мужика захомутать, при жене-то – супермодели!

– Какого мужика? – опешила Люба.

– Хватит прикидываться! – резко бросила Ирина. – Сама знаешь, о чём я. Что-то я такого не видела, чтобы прислуга с хозяевами за столом сидела.

Любе вдруг надоело оправдываться.

– А вот сумей так! – уперла она руки в бока.

– И-ишь ты, деревня, осмелела! – ядовито протянула Ирина.

– Да ты, что ли, городская-то?! – уже всерьёз стала заводиться Люба. – Сама-то, поди, лимита в третьем поколении!

Неизвестно до чего договорились бы девушки, но в кухню ворвались собаки. Причём вся собачья шайка скакала
вокруг Любы, на Ирину не обращая никакого внимания.

– Вот-вот, – продолжила Ирина, – и эти туда же! Я их кормлю, выгуливаю, а вьются вокруг тебя.

– А ты их любить не пробовала? – усмехнулась Люба.

– Да?! – всплеснула руками Ирина. – Как хозяйка моя, что ли, придурочная? Знала бы ты, какие суммы она отстёгивает на всякие клиники да приюты!

– А тебе что за дело до её денег? – твёрдо спросила Люба. – Значит, человек хороший, раз такое делает.

– Да чё ты понимаешь! – совсем обозлилась Ирина. – О людях-то не думает!

– Это ты, что ли, «люди»?! – Люба тоже глаза сузила и плечи развернула. В руках половник, взгляд решительный. – Завидуешь ей, вот этим твоё возмущение и объясняется. А была бы на её месте, рубля никому не дала бы.

– А ты не боишься сейчас по шее получить? – вдруг поинтересовалась Ирина, медленно поднимаясь со стула. Люба опешила. Такого поворота событий она не ожидала. Но лабрадор Гуффи, как только Ирина сделала первый шаг к Любе, выпрыгнул на середину кухни и оскалил клыки.

– А ты чего ещё?! – рассвирепела Ирина и пнула собаку. Та взвыла и, повизгивая, отпрянула к Любе.

– Ты что ж это делаешь, а?! – Люба с размаху треснула половником по спине Ирины. – Ах ты, Фря Египетская! Вобла просроченная!

– Ты чего, дура совсем?! – завопила Ирина, пытаясь увернуться от разъяренной Любки. Собаки с интересом наблюдали ход битвы. Гуффи радостно лаял.

– Не трудись, Люба! – раздался властный голос. – Я всё видела и слышала.

Девушки замерли. В дверях стояла Элеонора Игоревна. Одарив Ирину таким взглядом, что поёжилась даже Люба, Элеонора бросила только:

– Вон! Ты уволена. Расчёт получишь у Андрея Станиславовича.

И столько холода было в её тоне, что Ирина не осмелилась и пискнуть что-либо.

– Вот те нате! – только и вымолвила Люба, плюхаясь на стул, когда Ирина выскочила из кухни. Собаки обступили Любу. Гуф положил голову на Любины колени, Чип просунул нос под её руки, Рик улёгся на тапочки, и только Варвара Сигизмундовна, полная достоинства, гордо сидела поодаль, блестя умными глазками из-под чёлки.

Люба почти до полудня не выходила из кухни. Неприятный осадок от осознания, что она, пусть и невольно, явилась причиной Ирининого увольнения, не давал покоя.

Люба вытерла руки о полотенце и вышла в сад. Села на декоративный пенёк, поправила завязь фасоли.

– Ну и пусть! – вдруг сказала вслух. – Всё равно характер у неё негодный, сама бы когда-нибудь прокололась! Нечего собакам жизнь портить!

Девушка решительно встала и пошла в кухню, собираясь приглашать домочадцев к обеду... От резкого рывка за руку врезалась лбом в колонну... В запястье вцепилась Ирина.

– Ну, ты, – процедила она сквозь зубы, – не радуйся, что меня подставила! Будут и у тебя тут проблемы, взвоешь ещё! – и, отбросив Любину руку, вылетела в дверь, хлопнув ею так, что Любка подпрыгнула.

– Кто тебя подставлял-то? – буркнула она и поплелась наверх...

 

Шла уже третья неделя с тех пор, как Люба оказалась в доме Андрея Асташина. Робость и стеснение потихоньку начали исчезать, ведь Люба стала почти домоправительницей. Дни были загружены от зари до зари. Она готовила, убирала, помогала одеваться к выходу в свет, давала советы, если спрашивали её мнения, а ещё, после выдворения Ирины, занималась собаками. После того как Элеонора Игоревна узнала, что Люба души не чает в животных, она заметно потеплела к ней. А что касается собак, то теперь вся пушистая компания спала в Любиной спальне, а Варвара Сигизмундовна так вообще в её постели. С группой Люба тоже стала посмелее. Уже запросто входила в их комнаты, а уж если сердце и ёкало, то только от восторга. Группа с радостью приняла весть от своего продюсера, что Люба теперь их «няня», и прикалывалась по этому поводу от души.

Люба проснулась в отличном настроении. Собственно говоря, всё время, что она жила в этом доме, её настроение почти всегда было хорошим. Столько нового и интересного узнала она, а когда, бывало, заскучает по деревне, отводила душу с дядей Пашей. Возилась в огороде, поливала и полола грядки. Домой уже не раз переводила приличную сумму, и бодрые голоса родных тоже улучшали настрой духа. Лиза звонила по десять раз на дню, сообщая то о ссорах с Сашкой, то о примирениях, выспрашивала о группе и передавала приветы от друзей.

– Люб! – вдруг, лукаво прищурив глаз, за завтраком заговорил Андрей. – Сегодня мы все отправляемся на торжество по случаю вручения премии за лучший клип. Ты идёшь с нами, нечего Золушкой сидеть!

У Любы чуть ложка в желудок не провалилась:

– Д-да вы что, Андрей Станиславович?! – выдохнула она. – Д-да я...

– Знаю твою реакцию! – кивнул Андрей. – Сейчас покраснеешь, руками замашешь. Ну, в общем, делай что хочешь, хоть уши в бант завязывай, но ты пойдёшь с нами.

– Действительно, пора и в свет выползать, раз уж попала в Москву и к Андрею, – улыбнулась Саша.

– Да не зеленей ты! – легонько ткнула Любу в плечо Юльчик. – Все вместе же идем. Чего ты будешь одна дома сидеть?! А так развеешься, ведь три недели видишь только дом, сад, и всё.

– Да мне и этого-то на всю жизнь хватит, чтоб запомнить, где побывала, – пробубнила Люба.

– Не тушуйся так, Люба, – ободряюще кивнула Эля. – Действительно, развеешься, посмотришь на известных людей.

– Да мне надеть нечего! – возопила Любка, хватаясь за последнюю надежду отговорить домочадцев от этой дикой затеи.

– За это не беспокойся! – аж подскочила Кира. – Сейчас же рванём по бутикам – выбирать тебе платье и всё остальное. Будешь неотразима!

Любе не давали и выпискнуть что-нибудь. Девчонки наперебой трещали, Андрей и Эля укоряли в излишней скромности.

– Ой, ладно! – махнула рукой Люба с таким выражением лица, будто должна прыгнуть с двадцатиметровой вышки в воду.

Наконец, управившись с делами по дому, Люба с трепетом уселась на переднем сиденье машины Киры, пристегнула ремень безопасности, и девушки выехали с территории особняка. Кира, несмотря на жаркий летний день, спрятала волосы под шапочку и водрузила на нос огромные солнечные очки.

– Не хочу, чтобы узнали. А то пока мы с тобой выберем одно платье, сплетен появится целый вагон, – рассмеялась Кира. – Издержки профессии.

Люба, высунув лицо в раскрытое окно машины, рассматривала Москву, а Кира оказалась хорошим гидом. Девушки, припарковав машину, вошли в магазин. Только глянув на цены, Люба вытянулась в струнку и задёргала Киру за руку.

– Ты что? – удивилась та.

– Э... – заулыбалась Люба, так как рядом вилась продавец-консультант. – Я думаю, здесь я вряд ли выберу что-нибудь, – залепетала она.

– Да ты ж ещё не смотрела ничего! – не поняла Любиных терзаний Кира.

– Ну... э... можно тебя?! – она вдруг схватила Киру и оттащила от продавца. – Дорого здесь! – Любка сделала круглые глаза. Кира прыснула.

– Это ещё не дорого. И потом Андрей специально выделил сумму на твой гардероб, так что не переживай.

– Да вы что?! – вскинулась Люба. – Это зачем мне такие подарки-то?!

– Андрей распорядился, чтобы без платья мы не возвращались, – настойчиво проговорила Кира и улыбнулась: – Так что расслабься и сосредоточься на выборе.

Люба вздохнула.

Наконец, оккупировав примерочную, с ворохом предложенных Кирой платьев, Люба задёрнула занавески. Но оставшись один на один с нарядами, быстро поняла, что не знает, как их правильно надеть, а уж расположить на себе все эти лямочки-бретелечки-тесёмочки – и подавно. И, борясь со стеснительностью, всё же высунула губы между занавесями и продудела шёпотом:

– Кир, мне твоя помощь нужна.

Стеснялась Люба, конечно, очень. Не хотелось, чтобы Кира увидела Любины плотные формы. Сама-то вон какая фея. Тоненькая, стройная, хрупкая. Такой всё к лицу. Но делать нечего.

– Кир, я не разберу тут ничего, – засмущалась Люба.

– Ну, во-первых, сними своё бельё и примерь вот это. – Кира решительно выудила из вороха вещей какие-то перемычки телесного цвета.

Потом ловко застегнула на Любе универсальный лифчик и помогла надеть первое платье. Любка пыталась сосредоточиться, рассматривая в зеркале голубое облако, которым была она сама.

– Нет, снимай! – бросила Кира. И не успела Люба и слово молвить, как Кира, взяв платье за подол, стащила его с Любы через голову. Следом было розовое, кремовое, красное и наконец чёрное.

– Вот! – крикнули обе в один голос. Да Люба и сама видела, что платье это её и для неё. А уж когда Кира заставила её надеть босоножки, предложенные продавцом под платье, и подобрала вверх Любины волосы, Люба заулыбалась. Оказывается и шея у неё есть, и даже красивая шея, и ноги на каблуках стройные и сильные. А боком встала – так Дженнифер Лопес, пожалуй, может и подвинуться. Любкина пятая точка без всякого силикона глаз тешит.

– Всё! – решила Кира. – Берём вот это! Я же говорю, будешь неотразима!

Следующими были магазины с аксессуарами. По совету Киры приобрели сумочку, украшения и духи. Потом перекусили в кафе, побродили по улицам, заехали на Красную площадь.

– Ой, Кир, – уже в машине причитала счастливая Любка, сияя как начищенный пятак, – но ведь как же мы потратились-то, а?! И это ради одного вечера! Мне так неудобно.

– Не переживай! – улыбнулась Кира. – Всё будет круто!

Стилисты и визажисты были вызваны на дом. Сначала Люба сама металась то к Эле, то к группе. А потом, не дыша, сидела перед зеркалом и сияющими глазами наблюдала, как её волосы укладываются в замысловатую причёску, какие она видела в глянцевых журналах. А косметика, оказывается, в умелых руках просто вырисовывает её лицо. Любка себе нравилась. Глаза к вискам растянулись, заголубели под тенями персиково-песочного цвета, губы вырисовались, изогнулись в насмешливо-капризной усмешке. А они-то с Лизкой на выпускном намазюкались неумеючи, и к концу вечера вспотевшая от волнения и танцев Любка, с голубыми, в цвет платья, тенями и купленной на рынке тушью, выглядела как начи-
нающий упырь с перепою. А сейчас из зеркала смотрела красивая, статная девица. Не удержалась Люба и сфотографировала себя на камеру в телефоне, чтобы Лизке переслать... А уж когда в компании Андрея, Элеоноры и группы Люба входила в освещённое от крыши до асфальта здание на улице Тверской, била её дрожь от восторга и страха. Ведь в Любкиной жизни было всего три грандиозных торжества: самое 1 сентября, выпускной и награждение главой администрации в районном Доме культуры почётной грамотой и часиками за хорошую работу. А тут...

Дамы были так роскошны, что ныло под ложечкой. Вспышки фотокамер, вопли журналистов и поклонников. Только сейчас Любка осознала популярность группы «Марлен Дитрих», когда все они вышли из лимузина, и толпа, густо облепившая заграждения, завопила так, что заложило уши. И этот вопль звучал до тех пор, пока продюсер с роскошной супругой, группа и она, Любка, не скрылись за прозрачными, сверкающими дверями. Люба сама себе не верила. Как во сне воспринимала, что мимо неё проходили люди, которых она доселе видела только по телевизору и в кино. А здесь они так любезно кивали или даже кланялись Андрею, Эле, группе, а заодно и Любке, раз уж она с ними. Только вошли в зал, как бросились фотокорреспонденты всевозможных изданий, осчастливленные аккредитацией. К группе сразу же ринулись несколько совсем ещё «зелёных» девиц с явно силиконовой красотой. «Вот у этих сразу всё видно», – подумала Любка, вспомнив просьбу Лизы подсмотреть за девчонками. И тут же от гордости за группу напыжилась: «А мои-то без всякого силикона красавицы». То, что произошло дальше, смутило её до отвращения. Одна из подлетевших к группе девиц, прямо перед объективом вьющегося рядом фотокорреспондента, подпрыгнула и на миг впилась бесстыдным поцелуем в... Валины уста... Любку передёрнуло. «А мамоньки! До такого бесстыдства дойти! А ведь у этих девиц и родители, поди, где-то рядом быть должны. Судя по юному виду, вряд ли одни тут». У Любки всегда, когда на Валю смотрела, в глаза её, какой-то чистой, неземной грустью исполненные, так от восторга и щемящей жалости аж сердце замирало. Принца ей желала, а тут... А наглые «зелёные» девицы на Любку так глянули, что она под их взглядами вспыхнула. Сначала подумалось, что выглядит как-то не так, а потом, вспомнив своё отражение, спину выпрямила, плечи расправила, живот втянула и направилась к подносу с шампанским. Взяла, выпила чуть ли не залпом. По животу разлилось приятнное тепло, губы поплыли в улыбку. Тряхнула локоном и пошла навстречу улыбающемуся («Ма! – подумалось сразу. – Эт же депутат! Я его у Малахова в передаче часто вижу!») лицу. Известный депутат, приблизившись к захмелевшей Любе, приобнял за талию, сказал что-то вежливое, пожал ей локоть, испросил прощения за то, что нужно подойти вон к той группе людей. Люба кивнула, улыбнулась и снова осталась одна. Осознала это и заволновалась. Не потерять бы своих. Опять поднос с вином!.. Опять взяла и опять выпила, для смелости. После третьего бокала поняла, что смелости теперь очень много, и... испугалась.
Оглянулась и увидела Валю. Ослепительная клавишница со своим почти двухметровым ростом не могла затеряться в роскошной толпе. Люба взяла курс на Валентину.

– Мамоньки, чай, не шатаюсь? – спросила Люба саму себя шёпотом. – Вот позорище-то!

Наконец добрела и, улыбаясь, ткнулась в Валю, подхватившую Любу за талию. Люба икнула:

– Ой! Прости! Кажется, выпила лишков.

– Всё хорошо. Ты отлично выглядишь, – мягко улыбнулась Валя, склонившись к Любе. А Любка, уловившая запах удивительно волнующих духов и почувствовавшая на щеке прикосновение Валиных волос, вздрогнула, столкнувшись взглядом с наглой «зелёной» девчонкой, что опять вилась вокруг Вали.

– О-о! – протянула девица, подойдя ближе. – Да тут, никак, большое и светлое чувство зреет?! А я и не знала, что тебе коровки нравятся. Смотри, Валенька, не застрянь у неё между грудей, а то с такими булками она тебя и не заметит.

Любка оторопела. Потом было много выступающих, награждающих и награждённых, викторин, шуток, музыки. Домой вернулись почти к утру. Павел Андреевич любезно согласился остаться на ночь в своем садовом домике, приглядеть за собаками... Машина летела по ночной Москве. Фонари сливались в одну сплошную, светящуюся полосу. Люба вспомнила, что так же ехала с Андреем в ту, первую ночь их знакомства.

– Ну как, Люба? – спросил Андрей, когда вошли в дом.

– Еле на ногах стою. От усталости и впечатлений, конечно же, – расплылась в улыбке Люба. – Спасибо за такой вечер! Как в сказке побывала!

Люба пожелала всем доброй ночи, зашла к себе, осторожно выскользнула из платья и белья. Пока наполнялась ванна, так приятно было стоять разгорячёнными ступнями на прохладных плитах пола... А спустя несколько минут, складывая вещи, обнаружила у себя в сумочке Валин веер, который та одолжила Любе. Конечно же, по здравому размышлению отдать его полагалось завтра, но расхулиганившийся от выпитого вина Любкин мозг подталкивал к иному. Пришла на ум Лизкина просьба узнать секреты силиконовой красоты девчонок. А вот и повод пробраться в Валину комнату, чтобы веер отдать, а там, может, и углядит Любка чего. А что, повод удачный! Под хмельком-то чего не сделаешь?

Любка, дурашливо хихикая, поволоклась в другой конец дома. Вали в комнате не оказалось, зато из-за прозрачной двери в ванную комнату слышался шум воды. Валя принимала душ. Любка опять глупо хихикнула и открыла дверь.

– Валя, я... – Любка посмотрела на стоящую у зеркала обнажённую Валю... на лицо, ниже, опять на лицо, и опять взгляд вниз, а через секунду, её, Любкин, дикий крик взрезал покой засыпающего дома. Вопль вылетел в коридор, выбрасывая обитателей особняка кого откуда: Юльчика из туалета, Сашу, Женю и Киру – из постелей, Элю из спальни, дядю Пашу и собак – из садового домика, а Андрея из ванной. Последний выскочил в хлопьях пены, кое-как прикрываясь мочалкой. Толпясь на пороге Валиной комнаты, откуда вылетел Любкин вопль, все увидели саму Валю в наспех наброшенном халате и Любку с выпученными до предела глазами и хватающую себя то за голову, то хлопающую по бёдрам.

– Что?! Что?! – заметался Андрей. – Что случилось?

– А-а... э!!! – выбрасывала из себя междометия Любка.

Валя, встав спиной к Эле, слегка распахнула халат перед Андреем, поведя плечом и дёрнув бровью. Воцарилась тишина.

– Люба! – голосом диктатора с трибуны воззвал Андрей, наконец всё поняв. – Ты месяц живёшь в этом доме и не догадалась, что группа «Марлен Дитрих» – это пять парней?!

У Любки в голове пронеслось только воспоминание о том, как она примеряла платье, стоя топлесс перед зеркалом, и как Кира ловко справлялась, то есть справлялся, с платьями, сумочками, застёжками, молниями и украшениями. И Любка, схватившись за голову, под грянувший гомерический хохот домашних, пулей унеслась к себе в комнату.

 

Утром в столовой звенел хохот. Люба, с припухшими веками (сказалось вчерашнее событие и потрясение) и с пунцовыми щеками, пригласила всех к завтраку, стараясь не смотреть на мальчишек. Когда все собрались за столом (только Эля ещё отдыхала) и увидели Любу, грохнули от смеха. Люба и сама расхохоталась.

– Это ж надо! – причитала она, вытирая слёзы от смеха. – А мы-то с подругой скисли, когда вас по телику увидели. Такие красавицы! Она ж умрёт, когда узнает, что вы – мужики!

В дверях показалась Эля.

– Дорогая, – удивился Андрей, – ты почему так рано встала?

– Вы так ржёте, что у меня пол трясётся, – поведала
Элеонора.

– А это вы нарочно, что ли, в девок рядитесь? – начала выспрашивать Люба.

– Да ты что?! – вскинулся Саша. – Это же стиль такой, направление. Вижуал Кей называется. Из Японии пришло. Для России это новое, успехом пользуется и нам нравится.

– И все это знают? – подняла брови Люба.

– Ну да, – хохочет Женя.

– Только я, значит, такая дурындяйка?

– Нет, ещё твоя Лиза, – прыснул Кира. – Ну ладно, по телевизору нас ещё можно за девок принять, но дома мы же без макияжа и бреемся!!

– А я слежу за вами, что ли?! – подпрыгнула Люба. – А имена?

– А что имена?!– тоже подскочил Кира. – Я – Кирилл, а Саша, Женя и Валентин – мужские имена тоже.

– А Юльчик?! – взвыла Люба.

– Юлиан! – хором выкрикнула группа, почти падая со стульев от смеха. Валя не принимал участия в разговоре, он беззвучно хохотал, закрыв руками лицо.

Вечером Люба взахлёб рассказывала эту сенсационную новость Лизе. Начисто обалдевшая Лиза комментировала Любкин рассказ только двумя выкриками: «А ба!» да «А ма!». А потом заржала так, что у Любы заныли барабанные перепонки.

После всего произошедшего Люба ещё больше стала стесняться, чем в первые дни знакомства с группой. Мальчишки же, наоборот, окружили Любу вниманием и вились вокруг неё пчёлками. Люба нравилась своей непосредственностью и такой, по-хорошему старинной, скромностью. Она же не могла привыкнуть к их виду. Хотя в душе осознавала, что всё-таки они ей очень нравятся. Особенно Валя. Ночами долго не могла уснуть, представляя, что было бы, заявись она в село с Валентином в качестве жениха. Потом сама стыдилась этих мыслей. Ему-то, поди, девушки иного склада нравятся, а ей, Любке, такого явно не потянуть. А осознав это, вздыхала, потому как хоть и дико было Любке от того, что парень может так выглядеть, но все мысли-то о нём были. Андрей же, помня Любино шоковое состояние, когда узнала что это мальчишки, так сказал:

– Не внешность говорит о человеческих качествах, Люба. Я много встречал так называемых мужчин внешне, а на поверку это были дешёвые бабы. А мои мальчишки со стержнем. Как их в школе унижали за пресловутый внешний вид, с родителями проблемы были. Вальку отец собственный предал, и это в тот момент, когда его девушка в автокатастрофе разбилась. Досталось мальчишке от жизни по полной. А они выстояли. К цели своей шли и многого добились.

«Вон оно что!» – подумала Люба, понимая теперь, отчего у Вали взгляд такой, будто не в эту жизнь смотрит. И вспыхивала теперь Люба, как лампочка, когда оказывалась с Валей рядом и ловила себя на мысли, что очень хочется его обнять. От таких мыслей Люба даже похудела. О чём не преминули объявить ей домочадцы.

– Любк, влюбилась ты, что ли? – спросил однажды за завтраком Саша.

– А чего? – протянула упавшим голосом Люба, заливаясь краской.

– Похудела, а это первый признак.

– Да вот ещё, выдумал! – буркнула Любка и стала бордовой. Мальчишки расхохотались.

Сегодня Люба ждала Павла Андреевича, который выходил на работу четыре дня в неделю, и когда у Любы выдавались передышки от готовки и уборки, она с удовольствием возилась с ним в огороде и в цветнике. Так они и подружились. Павел Андреевич и рассказчик был хороший, и человек прият-
ный и лёгкий. А вечерами, если не выезжала в свет с Андреем и группой, Люба обзванивала родных и друзей. На Любином попечении теперь оказались и собаки. Так что крутилась она как волчок, то готовить, то группе помочь собраться на какое-нибудь светское мероприятие, то накормить, то убрать, то постирать, то собак вымыть, а то и поиграть. Но дела делались легко и споро. Потому что очень уж привязалась Люба к своим домочадцам, да ещё в такую жизнь окунулась.

 

Люба босиком вышла из ванной, на ходу вытирая волосы полотенцем. Сбросила халат, надела пижамку и, забравшись с ногами на кровать, взялась за телефон. На часах четверть первого ночи. То, что разбудит Лизу, не боялась. В это время вся компания ещё у Веры Ордынцевой в садовой беседке сидела. Только нажала на кнопку телефона, как в застеклённой двери промелькнула тень. Странно, кто бы это мог быть? Из домашних кто? Но Андрей и Элеонора на всю ночь уехали на вечеринку в ресторан, а мальчишки давно спят, потому что завтра фотосессия для иностранного журнала и нужно будет хорошо выглядеть. Люба приоткрыла дверь и высунула голову. В коридоре тихо. У парней тоже. Собаки уснули в холле, да и не ходят они на задних лапах. Любе стало жутковато. Тень не могла привидеться. Люба осторожно вышла из комнаты и включила настенный светильник. Перегнулась через перила лестницы и прислушалась. Всё тихо.

– Хм! – хмыкнула Люба удивлённо и, постояв ещё с минуту, вернулась в комнату. – Показалось, может, всё же?

За завтраком в столовой собрались все. Несмотря на позднее возвращение с вечеринки, Андрей и Эля тоже присутствовали. Андрей собирался на фотосессию вместе с группой, а Эля – снова на светское мероприятие. Люба разливала сок, пока мальчишки дурачились, рассаживаясь за столом... Дикий крик «Спасите!» взорвал нервы. У Любы из рук выпала чашка, и осколки усыпали пол.

– К счастью! – завопил Кирка.

– Ой, прости, Люба! – вскочил Андрей, прижав руки к груди, пока другие корчились от смеха. – Это телефон.

Любка, белая как мел, привалилась к стене. Андрей взял трубку, ответил, а через секунду схватил пульт телевизора. В сводке утренних новостей сообщалось, что утром, у дверей собственного дома, был обнаружен журналист Виталий Мухаев в тяжелейшем состоянии. Журналист был жестоко избит неизвестными и сейчас в бессознательном состоянии находится в институте Склифосовского. Следователь, возникший на экране, бубнил официальным языком избитые выражения: «возбуждено уголовное дело», «ведётся следствие». В качестве неофициальной версии пронеслось сообщение, что в последнее время у Мухаева были напряжённые отношения с известным продюсером, имя которого, в интересах следствия опять же, пока не разглашается. А также об угрозах этого самого продюсера, адресованных Мухаеву публично.

– Ну, вот тебе и к счастью, – выдохнул Андрей, выключая телевизор, так как сомнений в личности известного продюсера ни у кого не возникло.

– А мамоньки, чё ж будет-то?! – прозвучало в воцарившейся тишине из уст Любки.

Андрей подошёл к окну и снова взялся за телефон. Сообщил кому-то, что приедет, и обратился к парням:

– На фотосессию езжайте без меня, я буду позже.

Есть расхотелось. Мальчишки съели по бутерброду и вы-
шли из-за стола. Эля направилась за Андреем. В столовой остались Люба и собаки.

– Ну, чего? – обратилась к ним Люба. – Айдате на кухню, дам вам вкусненького.

Собаки вели себя беспокойно, только Варвара Сигизмундовна, вытянувшись в струнку, как-то торжественно восседала на пуфике у окна. Любу поразил взгляд собаки. В тёмных бусинках глаз светился разум. Собачка смотрела на Любу как-то особенно, будто видела в ней что-то и давала понять, что предстоит Любе сделать нечто важное. Люба покормила собак, погуляла с ними, убрала после завтрака и направилась постирать. Набралось немного её вещичек для стирки. Потом приготовила обед, приняла душ и вознамерилась перебрать в шкафу бельё, чтобы переодеться. Люба захотела надеть розовый лифчик с кружевом. Очень уж он ей нравился. И хотя сама осознавала, что со своими пышными формами похожа в нём на поросёнка на утреннике, всё равно его любила. Но любимого лифчика нигде не было. Люба перерыла в шкафу. А чего рыть-то? Белья у неё немного, только то, что Наташа привозила да с Киркой купили. Но это для выхода в свет. Метнулась в прачечную – нет, среди пары футболок и штанишек розового лифчика не оказалось. Может, собаки утащили? Не могли. В шкафу из них никто не рылся, а разбрасывать вещи Люба не привыкла. Ладно, потом найдётся. Побежала помогать мальчишкам собираться. Наташа уже ждёт их на месте, в студии, а здесь уж Люба. К обеду вернулся Андрей, хмурый, осунувшийся. По обыкновению бросил ключи, на Любкино робкое предложение пообедать только отрицательно мотнул головой и, на ходу позвав жену, скрылся в кабинете. Люба моталась по дому. На душе тревожно, делать ничего не хочется. Проходя мимо кабинета, услышала разговор Андрея и Эли. Слов не разобрала, да и не позволила бы себе никогда подслушивать. Осознала только, что разговаривают на повышенных тонах. Направилась в сад-огород, нарвала укропа, в парнике собрала огурцов в миску, нарезала салат и сама же съела. В коридоре хлопнули двери. Наверное, Андрей вылетел из кабинета. А может, и Элеонора Игоревна. Потом вернулась группа. Но привычного шумного поведения не было. Мальчишки проскользнули в комнаты, потом собрались на кухне, почти молча слопали Любкину стряпню и опять разошлись. Вечером в новостях опять были сводки о том, что журналист в сознание не приходит, появились подробности. Любка чуть шлёпками в телевизор не запустила, покуда какие-то люди всё чаще и чаще упоминали имя Андрея в связи со случившимся. Сегодня Люба даже домой не звонила, забыла обо всём. Так и легла в раздёрганных чувствах. А после обеда на следующий день Андрей вызвал Любу в кабинет.

– Люба, – начал он, – я хочу, чтобы ты очень внимательно отнеслась к моей просьбе.

Любка только кивнула, вперившись глазами в Андрея и нервно наматывая на палец кончик косы.

– Скорее всего мне грозят большие неприятности, – продолжил Андрей. Люба вскочила, но Андрей усадил её на место. – Ничего, я выберусь, – грустно улыбнулся он, видя неподдельное Любкино участие в его судьбе. – Я хочу попросить тебя вот о чём. Спрячь, пожалуйста, у себя в комнате вот этот ноутбук, – Андрей вытащил «книжечку» и протянул Любе. – Здесь очень важный материал моего проекта и, следовательно, большие деньги. Охотников до этого много.

– Ага, – кивнула Люба, потрясённая ситуацией и тоном Андрея, каким он говорил с ней.

– Никому не говори об этом. Даже собакам, – улыбнулся Андрей, снизив голос.

– А... – тоже шёпотом спросила Люба, – а почему вы мне так доверяете? А как же жена, мальчишки?

– Во-первых, у меня нет выбора, – пояснил Андрей. – Эля и парни всегда на виду. У них могут попросту украсть его. А тебе, да, доверяю. Просто чувствую, что не сможешь предать, или уж я совсем ничего не понимаю в людях.

Любка стояла перед Андреем, потрясённая до слёз.

– Да, и ещё, Люба, – спохватился Андрей. – Спрячь ещё и это.

Он вытащил из шкафчика оловянный с виду подсвечник довольно грубой работы и протянул Любе.

– Ой, а это что? – удивилась Люба. – Тоже ценность?

– Своего рода, – улыбнулся Андрей. – Эта вещь принадлежала моей бабушке, а ей досталась от её матери. Она не рассказывала мне причину, по которой я должен его беречь, но всегда очень об этом просила. Особенно перед смертью. Я выспрашивал у неё, в чём особенность этого подсвечника, да только бабушка говорила, что сам, мол, однажды поймёшь. Ну, сейчас вот и понял. Бабушки давно нет, а его беру в руки, она сразу перед глазами встаёт. Смех её помню, как имя моё как-то по-особенному произносила. Дорог он мне.

– Ладно, – прошелестела Люба, растроганная признанием Андрея. – Спрячу. Никому не дам. А что уж, у вас так всё страшно, что ли?

– Посмотрим, Люба, – уклонился Андрей от ответа.

Люба, сунув ноутбук за футболку, а подсвечник в карман, выскользнула из кабинета и вбежала к себе. Минуту металась по комнате, придумывая, куда бы спрятать доверенное Андреем. На глаза попалась картина на стене. Обернула ноутбук тонким полотенцем и сунула за картину. Подсвечник спрятала в белье. Потом выскочила в прихожую, направляясь на кухню. Андрей стоял у зеркала. Провожали его Эля и парни. Люба тоже подошла.

– Скорее всего, к ужину я не успею, – сообщал Андрей, роясь в сумке. – Приеду поздно. Если будут звонить журналисты, никаких интервью. Но и без грубости. Не надо никого провоцировать. А это ещё что? – протянул он и вытащил из недр сумки что-то розовое с кружевами.

Люба почувствовала, как пол уходит у неё из-под ног. Андрей держал в руках ЕЁ РОЗОВЫЙ ЛИФЧИК.

Весь вечер Люба рыдала. Такого стыда она никогда не испытывала. Даже в третьем классе, когда у доски с неё свалились трусики. Потому что перед тем, как её вызвали к доске, она выдёргивала из них тоненькие резиночки и стреляла с их помощью бумажными шпульками в Женьку Авдеева. А тут! О Боже! Что же теперь будет-то?!

Оторвав голову от подушки, Люба услышала, что в дверь стучат. С отрешённым видом (конечно, это Элеонора Игоревна. Что ж, пусть убивает!) встала с постели и открыла дверь. На пороге стояли: мальчишки, Элеонора и собаки. Любка с зарёванным лицом, с синими глазищами и полураспущенной косой замерла. Эля решительно вошла в комнату, парни, войдя, расположились на полу. Валя усадил Любу на кровать, сел рядом, обнял за плечи. Собаки сели у ног.

– Люба, – начала Эля, чуть усмехнувшись и жестом прерывая Любу, готовившуюся завыть, вырёвывая оправдания, – неужели ты могла подумать, что я поверю в эту нелепость? Это же шито белыми нитками! Вокруг Андрея давно роилось что-то. Просто мы не могли понять, с чьей стороны ожидать удара. Да и сейчас ничего почти не известно. И раз уж ты так странно возникла в нашем доме, я излагаю тебе сведения. У Андрея появился недоброжелатель, явно очень влиятельный, но неизвестно, кто он и чего хочет. Но у Андрея есть и друзья, и мы верим, что всё образуется в нашу пользу. Андрей тоже очень влиятельный человек, пожалуй, самый влиятельный в сфере шоу-бизнеса, и кому-то это положение вещей не по нутру. И мы просим тебя не реагировать так на весьма дешёвые подставы, которые и сделаны только для того, чтобы влить яд во все сферы жизни Андрея. Этот твой розовый лифчик, по задумке автора, должен был подорвать наши семейные отношения. Но «мыслитель» явно дешёвка и уж совсем не знаком с нашим семейным укладом. Так что вытирай слёзы и пойдём пить чай с тортом.

– А ты внукам будешь рассказывать, как твой легендарный теперь уже розовый лифчик был избран оружием против известного продюсера, – прыснул Саша, обнимая Любу с другой стороны.

Любка вскочила и повисла на шее Элеоноры под общий хохот. А уже ночью, сидя в саду с мальчишками в беседке, Люба, что называется, выговаривалась.

– Да я ж чуть инфаркт не заработала! Это ладно, что Элеонора Игоревна ТАКОЙ женщиной оказалась! А при другой ситуации меня бы выперли. Да и не в том дело, а в позоре. А я бы сроду на такое не пошла, чтоб с чужим мужем, да в его же доме! Ой! – Любка схватилась за щёки.

– Роет кто-то под Андрея, Люба, – тихо сказал Юлиан.

– Зачем? – надрывно произнесла Люба. – Ну скинут его с места, но ведь этот самый кто-то талант-то его не возьмёт!

– А это уже дело десятое, – сказал Валя. – Главное быть официально «номером первым».

– Да неужели так всё сложно?! – не смиряется Люба. – Ну, я понимаю, бандиты там, или с наркотиками, а тут-то чего?!

– А тут деньги, – мягко улыбнулся Женя, сидя у Любиных ног на деревянной скамейке-лягушке. – Скоро Евровидение, мы заявлены, много шансов на успех. Тем более мы в России в этом стиле первые, понимаешь?

– Угу, – устало выдохнула Люба. – Понимаю, что ничего не понимаю.

...А потом позвонила Лиза.

– Чё не звонишь-то, два дня уже?! – недовольно буркнула она вместо приветствия.

– Ой, Лизка, тут такое! – и Люба принялась взахлёб рассказывать о событиях в доме, но не из желания посплетничать, а только чтобы не дать очернить имя Андрея. Лиза слушала, периодически комментируя привычным «М-а!». А на вопрос Любы, как у них дела, выплеснула сельские новости. У Ефимкиных опять драка была. Дед Семён из больницы выписался, да бабу Феню в милицию упекли за хулиганство. Вывешивала бельё и сцепилась с мимо проходящей дедсемёновой бывшей полюбовницей, и в пылу «беседы» защемила ей нос бельевой прищепкой. Та взвыла, ну и понеслось. Потом очередь дошла до Сашки.

– Ну, Люб! – вопила Лиза. – Ну, этот... ну, вообще! – негодовала она. – У него ж не все дома, и не знай когда вернутся! Знаешь, чё удумал?! Хочет в Москву ехать, к Малахову на передачу, заказать тему обсуждения «Силикон, правда или вымысел»! Ага, как в кафе он тему закажет! И ради него прям Малахов передачу делать будет. Ну, совсем!

Девчонки поговорили ещё минут десять, и Люба легла отдыхать. Блаженно вытянула ноги под одеялом и закрыла глаза. Варвара Сигизмундовна устроилась под боком, посапывая и ворча. Рик спал в кресле, а Гуф и Чип расположились на прикроватном коврике. Только сон начал опутывать Любины мысли, как тихий стук в балконную дверь вытащил её из сладких пут наползающей дрёмы. Люба вскочила, включила лампу и перелезла через Варвару Сигизмундовну. В проёме балконной двери стоял Кира.

– Ты чего? – испугалась Люба. – Случилось что?

– Люб, – тихо произнёс Кира, – а почему никому из нас не пришла в голову простая мысль?! Подумать о том, кто же подбросил твой розовый лифчик Андрею в сумку?

– А ведь и правда! – осела Люба.

– Так что закрой балконную дверь, – посоветовал Кирилл. – Завтра всё обсудим.

 

Но утром за завтраком долго изощряться в измышлениях не пришлось. Группа спешила на репетицию, Андрей – в офис, Эля собиралась посвятить день шопингу, а у Любы набралась стирка.

– А откуда такая уверенность, что лифчик подбросили именно дома? – задумался Женя. – Может, на какой-нибудь тусовке?

– Но я не хожу на светские вечеринки с этой сумкой, – улыбнулся Андрей.

– Но ты ходишь с ней повсюду, и подсунуть что-либо, хоть бы даже и наркотики, не составит труда.

– Да?! – робко и с укоризной в интонации встряла Люба. – А обо мне не подумали?! Я-то своё бельё не разбрасываю где попало. Как его-то взяли из моей комнаты?

– Вот именно! – произнесла Эля.

– Значит, нужно поприжать охрану. Кто чужой мог пробраться на территорию посёлка и, тем более, нашего дома? – нахмурился Андрей.

– А если не чужой? – тихо проговорил Валя.

– Хм! А вот и верно! – подскочила Элеонора.

– Но кто?! – почти хором закричали Андрей и мальчишки.

– Кабы знать! – усмехнулась Эля. – В наш дом много народу вхоже.

Рождать версии далее не позволяло время. Мальчишки и Андрей унеслись, Элеонора отправилась собираться к предстоящему шопингу.

– За мной заедут подруги, – сообщила она Любе. – Приготовь, пожалуйста, прохладительные напитки и закажи суши. Ты знаешь, что это такое, Люба?

– Конечно, кто ж не знает-то?! – улыбнулась Люба и после ухода Эли ринулась на кухню.

– Чего их заказывать-то, деньги ещё тратить? – бубнила себе под нос Люба. – Сама наделаю.

Из прохладительных напитков сама Люба уважала только квас да газировку. Но вряд ли дамы, подобные Элеоноре Игоревне, разделяют её, Любкины, вкусы. Вскоре, собрав нужные ингредиенты, выуженные из поваренных книг, и вооружившись миксером и блендером, Люба сотворила недурственные напитки. Через окно кухни Люба увидела садовника.

– Ой, Пал Андреич, здрассьте! – замахала Люба рукой и выскочила на улицу, прихватив два стакана с только что приготовленным напитком. – Хорошо-то, как в саду!

– Здравствуй, здравствуй, Любушка-голубушка! – заулыбался он, спеша навстречу и поблагодарив за предложенный напиток. – Как дела у тебя?

– У меня-то хорошо, у Андрея Станиславовича вот...

– Да, слышал, слышал... Ясно, что в такой сфере, где он, гладко не бывает. Но я надеюсь, всё образуется. Не он этого журналистишку изобидел. Всё наладится.

– Ой, хорошо бы, – согласилась Люба. – Человек он уж больно хороший. Да и все они...Ой, а тут у нас чего случилось! – Люба оживилась, намереваясь рассказать Павлу Анд-
реевичу о происшествии с подброшенным предметом её гардероба. Пронеслась было мысль, что, может, не стоит этого делать, но уж больно хорошо с Павлом Андреевичем по душам разговаривать в свободные минутки. Да, может, Павел Андреевич какую свежую идею или версию подаст. Правда, Люба в своём рассказе лифчик топиком заменила, постеснялась.

– Хм! – Павел Андреевич почесал подбородок. – Тут Валя прав, это не чужой. А тот, кто хорошо знает расположение дома. Может, Ирина?

– Собачья няня, что ли?! – подскочила Люба.

– Ну, да.

– А ей-то чего надо? – опешила Люба.

– А ничего не надо, – улыбнулся Павел Андреевич. – Отомстить захотела. Маленькая пакость, а всё же пакость, и ей приятно. Поди, думала, что Элеонора тебя с треском выгонит и разбираться не станет. У неё ведь характер о-го-го! А тут такое! Лифчик в сумке мужа!

– Какой лифчик? – подпрыгнула Люба.

Глаза Павла Андреевича вспыхнули, а через секунду он, заговорщицки рассмеявшись, прошептал:

– Ну, мы-то с тобой знаем, что это был не топик. Топик – было бы слишком по-детски.

Люба покраснела.

– Но как же она пробралась в дом? Ведь её же выперли с треском и охрану, небось, предупредили!

– У-у!– насмешливо протянул Павел Андреевич. – Подкупила кого-нибудь из охраны и все дела. Иди, ищи-свищи! Тут до тебя всякого бывало. У мальчишек-то поклонницы, как сейчас молодёжь говорит, без башни. На какие ухищрения только не шли, чтобы сюда пробраться. И охрану задействовали. Так что не бери в голову. А к Андрею Станиславовичу это отношение вряд ли имеет. Это тебе месть, персональная. Ну, ладно, Люба, извини, дела мне делать нужно, – улыбнулся Павел Андреевич, вставая со скамеечки.

– Ага! – спохватилась Люба. – Я, собственно, только за листиками мяты вышла.

Люба около часа провозилась с заказанными Элеонорой Игоревной блюдами и наконец внесла приготовленное в гостиную. В прихожей раздался звонок в дверь, и Люба кинулась открывать. А открыв, попятилась – стайка роскошных молодых женщин заполнила комнату, ослепляя Любу блеском дорогих украшений и одурманивая запахами духов. Не успела Люба пролепетать приветствие, как с лестницы уже спустилась хозяйка. Дамы, пощебетав пару минут и обмениваясь поцелуями и приветствиями, направились в гостиную.

– Люба!!! Что это?! – услышала Люба, семеня позади дамской компании. Интонация Элеоноры Игоревны выражала удивление, прямо переходящее в негодование.

На столе, на большом блюде, аппетитной горкой румянились... сушки. Вернее, даже не сушки, а бублики.

– А-а-а, – начала Любка, копчиком осознав, что сотворила что-то не то. – Так сушки это. Сами ж заказали, Элеонора Игоревна.

– Суши, Люба! Су-ши!

Последние буквы этого слова потонули в гомерическом хохоте подруг Элеоноры.

Люба то прыскала вместе со всеми, заражённая хохотом, то содрогалась от мысли, что сейчас ей устроят разнос. Но, прохохотавшись, дамы уселись за стол и расхватали ещё тёплые и так ароматно пахнущие ванилью бублики. А через минуту уже сыпались на Любу комплименты за такую вкуснотищу. Дескать, только заботы о фигуре не позволяют съесть всё, до последнего бублика. Люба улыбалась, благодарила и наконец вышла за дверь, где отдышалась, прикрыв глаза.

После ухода Элеоноры и её подруг Люба осталась одна с собаками. Распахнула окна и, закинув руки за голову, с минуту наслаждалась лёгким ветерком, раздувающим занавеси на окнах. А потом принялась за стирку. Пока машина работала, Люба сотворила обед, а уже через некоторое время сидела с Павлом Андреевичем у прудика с ярко-оранжевыми рыбками и уплетала чёрный хлеб с луком и солью. И всё бы было просто замечательно, если бы не проблемы у Андрея. Так хорошо в саду, так уютно, красиво. Трава, будто спе-
циально подобранная, травинка к травинке, ковром устилала участок у пруда. Декоративные лягушата, улитки и гномики с фонарями создавали впечатление, что являешься героем мультфильма.

– Ой, Павел Андреич, – вздохнула Люба,– чего же всё-таки теперь будет-то?

– Это ты про Андрея Станиславовича всё? – поинтересовался садовник.

– Угу, – кивнула Люба, откусив белоснежную, хрустящую головку лука.

– А кто ж знает, как дело повернёт? – пожал плечами Павел Андреевич. – Подставляет кто-то парня, без фонаря видно.

– Но кто?! – в сердцах воскликнула Люба.

– Э, девочка! – усмехнулся Павел Андреевич. – Есть на то хорошая поговорка – «Собственной рубашке не доверяй. Одеваешь утром, вроде целая, а нагнёшься – порвалась»! А ты хочешь, чтобы люди не подвели под монастырь.

– А как же жить тогда? – опешила Люба.

– А уж как хочешь, – опять улыбнулся Павел Андреевич. – Видно, печального опыта у тебя своего ещё не было, раз так спрашиваешь.

– Да что это... – пожала плечом Любка, вспомнив историю с Райкой, Леной и своей первой московской работой. – Просто самой тяжело жить, коли в каждом врага видеть будешь.

– А зачем же сразу врага? – не согласился Павел Андреевич. – Доверяй, но проверяй. Не знаешь ты просто этого мира, Люба, куда попала. Здесь один смысл – деньги. И жена продать может, и пацаны не святые.

– Да вы что, Павел Андреич?! – побледнела Люба, перестав жевать. – Уж они-то как же? Им-то зачем?

– Ну, Люба! – рассмеялся Павел Андреевич. – Ну, уж ты прямо или святая, или не стрелянная. Жена, может, побогаче кого присмотрела, а мальчишкам сейчас карьера да деньги нужны. Пообещал кто-нибудь без проблем и спотычков дорожку к славе, а чтобы судебных баталий с Андреем не возникло, решили его упечь. Вот тебе и соблазнились. В этом мире порядочные люди редкость.

Любка скисла. Мысль о том, что весёлый и прехорошенький Кирка, ангелоподобный Валя, такие яркие, интересные, шумные Женька, Саша и Юлиан могут запросто предать человека, предоставившего им и дом, и покровительство, вызывала у Любы дурноту. А Элеонора?! Да неужто?! И тут же услужливая память выуживала из глубин прочитанные самой Любой в глянцевых журналах истории со скандалами между известными людьми. Но тогда Люба читала об этом или жуя пирог, или валяясь на сеновале, и не брала прочитанное близко к сердцу. Сплетни, они в любом обществе сплетнями и остаются, а здесь... здесь было другое.

Пока Люба возилась с собаками в палисаднике, вернулись Элеонора и парни. Две машины резко завернули к дому. Люба и собаки бросились навстречу. Но... как только Элеонора Игоревна вышла из машины, у Любы упало сердце. Элеонора рыдала, мальчишки тоже чуть не ревели.

– Что?! – еле выдохнула Люба.

– Андрея арестовали, – тихо произнёс Валя. Люба осела прямо на плиты дорожки, обняв Гуфа, а Варвара Сигизмундовна, задрав мордёнку к небу, протяжно завыла. Зашли в дом. Собрались в холле. Люба бросилась в кухню, принесла бокалы с водой, успокоительное. Для Эли накапала корвалолу. Металась как ошпаренная, причитая то «О, Господи!», то «А мамоньки!». Эля, выпив сердечных капель, вдруг сорвалась со стула и убежала с телефоном к себе. Мальчишки остались с Любой.

– А как узнали-то? – выпытывала она у них упавшим голосом.

– Элеонора Игоревна заехала к Андрею. Как сама потом рассказывала, будто толкнуло её что-то. Минут пятнадцать побыла у него, выпили кофе, только собралась выходить, как ввалилась милиция с постановлением о задержании, – поведал Женя, нервно теребя платиновую прядь волос.

– Самое странное, что ему даже положенного звонка адвокату не разрешили сделать, – возмутился Саша. – Как будто Андрей сам Бен Ладен!

– Да зародышу ясно, что Андрея убрать кто-то хочет, – вскочил Юлиан. – Но вот кто и за что?!

– Не за что, а почему, – поправил Валя, взмахнув ресницами. А у Любки щёки заалели, когда на Валю взгляд бросила. – Не за что Андрея так лихо убирать.

– А кто знает? – тихо произнёс Кирилл. – Мы ведь с ним на кастинге встретились. Всего два года и знакомы. А кем он до этой жизни был и как жил, неизвестно. Мужик хороший, безусловно, но... всякое может быть.

– Мудрый ты наш, – мягко улыбнулся Валя, перекатывая в изящных пальцах затейливый кулон.

– Ладно, нечего головы ломать, – встал Саша. – Сейчас пресса налетит, только поспевай, поворачивайся. Главное, не сболтнуть лишнего и эмоции не выдать.

– А хоть и не сболтнёшь, всё одно – переврут, – усмехнулся Кир.

– Значит, откажемся от интервью или будем выступать только в прямом эфире, – решил Юлиан.

В прихожей послышался воинственный стук каблучков. Элеонора Игоревна, роскошная и настроенная очень решительно, возникла в проёме двери.

– Я еду к знакомым, – сообщила она. – Вернусь поздно. И очень прошу, мальчики, если что, не провоцируйте прессу. Вы же понимаете, что возникшая ситуация – лакомый кусок для всевозможных изданий.

Эля ушла, оставив после себя запах горьковато-терпких духов. А Люба вздохнула и закрыла глаза. Присутствие Вали в комнате, эти духи так взволновали Любкину душу.

Люба вернулась в реальность, покормила мальчишек, так как они тоже уезжали с заявлениями, требованиями и прочими воинственными действиями в защиту Андрея. Вскоре Люба снова осталась одна с собаками. Павел Андреевич отбыл пораньше – жена схватила простуду. Люба вышла в сад. Вспомнила, что сама сегодня почти ничего не ела. Вернулась в дом, наделала бутербродов и, одарив собак, взялась за телефон. Лиза ответила не сразу.

– Как там ты? – отозвалась Лиза. – Я уж разобидеться хотела, три дня не звонишь. Может, зазнобу завела, не до нас теперь?

– Какая тут зазноба?! – вскинулась Люба, но, вспомнив Валю, опять вспыхнула. – Проблем тут куча, да каких!

И Люба поведала о случившемся.

– Понимаешь, человек он очень хороший. Не дай Бог, что с ним, – волновалась она.

– А-а... это разом не он?– понизила голос Лиза.

– Чего «не он»? – не поняла Люба.

– Ну, зазноба твоя...

– Да ну тебя, Лизка! – вспылила Люба. – У нас дом вверх дном, а ты со своей любовью!

– Ну, не кипятись, ладно, – протянула Лиза. – Даст Бог, образуется всё.

И чтобы хоть как-то развлечь Любу, Лиза принялась за сводку сельских новостей.

Наконец Люба взглянула на часы. Восьмой час уже. Пора и за дела. Попрощалась с Лизой и поспешила на кухню.

В десятом часу вернулась Элеонора. Взбежала по лестнице к себе в комнату, ничего не сказав Любе, стоявшей в прихожей и теребившей в руках кухонное полотенце. Предложить ужин Люба не осмелилась, слишком уж в мрачном настроении вернулась Эля. Мальчишек ещё не было, собаки спали. Любе стало грустно.

Эля появилась в дверях кухни. Сама налила воды, вытащила таблетку из аптечки и, выпив, разревелась. Люба кинулась к ней. Эля рассказала, что с утра и до самого вечера она металась по всем друзьям и знакомым, ища советов и помощи.

– И ты представляешь, – кричала она, – из такой массы людей только пятеро уверены в невиновности Андрея! А
остальные уже сквозь зубы разговаривают. И это те, кому Андрей жизнь устроил, деньгами помогал, поил и кормил! Да вот только сегодня были здесь мои так называемые подруги. А два часа назад Кристина, ты ее, возможно, помнишь, она была в платье цвета «детская неожиданность», уже не пустила меня в дом!

Люба хлопотала над Элеонорой как наседка над цыплёнком. У Эли началась истерика. Люба кинулась капать в стакан сердечные капли, потом успокоительные, потом плюнула на лекарства и бросилась заваривать травы. Правда, даму в платье такого цвета она припомнить не могла.

– Понимаешь, – продолжала Элеонора, выпив лекарство, – всё это так неуклюже скроено. К Андрею даже не допустили адвоката, сразу посягнув на его права. Кто-то, обладающий влиянием, так заинтересован в устранении Андрея, что даже не потрудился как-то подкорректировать свои действия. Всё делается грубо, оскорбительно. Если бы ты знала, Люба, как мы начинали, сколько Андрей приложил труда, сил, нервов, средств, чтобы стать тем, кто он сейчас! Скольким людям помог! И вот сейчас, когда остро нужна помощь, почти все отвернулись! И как же я устала от этих фальшивых оскалов, сытых морд, тупых баб, мерзких самцов, озверевших репортёров, сплетен!

Бедная Любка не знала, что сказать, что сделать. В кухню ворвались собаки. Стая, скуля и сопя, дружно ринулась к Элео-
норе и принялась облизывать её мокрые щёки. Только Варвара Сигизмундовна по причине крошечного роста не могла дотянуться и подпрыгивала на месте, громко возмущаясь. Элеонора схватила её и звонко, даже как-то истерично чмокнула в нос. Отвар успокаивающих трав уже начал действовать. Эля перестала судорожно всхлипывать и только прижимала к себе собак.

– Знаешь, Люба, – тихо проговорила она, – многие не понимают, почему я принимаю участие во всех митингах, посвященных борьбе против жестокого обращения с животными. Многих злит, что я выделяю немалые суммы на приюты, открываю лечебницы. А вот сейчас я бы за волосы оттаскала таких непонимающих. Именно у них, у животных, настоящая любовь. Не нужен им твой статус, твои деньги, твоё окружение, а нужен только ты!

– Это уж точно! – наконец выдохнула Люба, полностью согласная с Элеонорой. – У нас в селе, задолго ещё до моего рождения, старичок-бобыль жил. Так вот он всех брошенных да больных кошек и собак подбирал. Лечил их, кормил. А как умер, так они все за его гробом рядочком шли. И не только его собственные, кого выходил, а со всех дворов. Мамка говорила, всё село рыдало, на это глядя. А ещё есть у нас Козий Бог, пастух. Вот соберёт он коз со всего села и на пастбище ведёт. А там им салон красоты устроит. Каждую гребнем расчешет, потом щёткой пригладит. Ни одного репейка нет.

Любин голос журчал, успокаивающе действуя на Элю. Собаки расселись на полу. Люба рассказывала о своем селе, о любимых местах, о Крутой Горе, о лесе, о лугах. А разговаривая, вытащила из холодильника окрошку, быстро сварила картофель и с удовольствием наблюдала, как Эля уплетает вместе с ней немудрёную еду под рюмочку холодненькой водочки. Потом вернулись мальчишки, голодные и злые, потому что тоже день прошёл безрезультатно. Как с цепи сорвались журналисты. Ещё бы! Значимая фигура шоу-бизнеса сотворила преступление.

Проговорили почти до полуночи. Люба убрала со стола, перед сном вышла в сад. Вдохнула полной грудью, вспомнила, как страдала перед отъездом из дома, что звёзд в городе не увидит. А вон они тут какие. Такие же, как дома. Ночная прохлада вынудила Любу вернуться в дом. Позвонила маме и, удостоверившись, что всё в порядке, принялась расстилать постель. Спать не хотелось, и Люба задумалась. Все мысли вертелись вокруг одного – как помочь Андрею. Но как тут поможешь? Кто она для Москвы? Ни связей, ни денег. Принялась размышлять над словами Павла Андреевича, что недруг может жить рядом, в доме. Люба села в постели. Вспомнила, как Андрей просил спрятать её свои «сокровища», ноутбук и подсвечник. Ведь попросил же спрятать, значит, подозревал кого-то...

Люба встала и, подойдя к картине, просунула под неё руку. «Книжечка» на месте. Но всё равно надо бы перепрятать. Люба вытащила ноутбук и положила на кровать, потом полезла в шкаф за подсвечником.

– Куда же засунуть-то? – спросила сама себя Люба, постукивая пальцем по носу. Под ногами вертелась Варвара Сигизмундовна.

– Стой, Варварушка, не вертись, – разговаривала с ней Люба. – Свалишь ведь меня.

Но собака не слушала Любу, крутилась как заведённая. Так-таки и попалась Любке под ноги. Чтобы не раздавить собаку, девушка рванулась в сторону, не удержалась и повалилась в кресло, крепко сжав в руке подсвечник. Раздался сначала возглас Любы «Ай!», а потом странный щелчок, и к Любиным ногам упало что-то белое, свёрнутое в трубочку. Люба секунду стояла, не понимая, что случилось. Потом увидела, что подсвечник в её руке странно видоизменился. Из ствола, что был зажат в Любиной руке, оказавшегося полым как дуло пистолета, свесилась пружина, к которой, по-видимому, и был прикреплён свёрток. Люба, присвистнув, подняла его с пола и села на кровать. Осторожно принялась развёртывать бумагу, а через несколько минут с пылающими от возбуждения щеками металась по комнате. Выпавшая бумажка оказалась письмом бабушки Андрея. После прочтения щёки Любы пылали кумачом. Сначала от того, что читает чужое письмо, а потом от его содержания. Любу бросало то в жар, то в холод, когда во второй и в третий разы перечитывала письмо, в прямом смысле протирая кулаками глаза, чтобы удостовериться, правильно ли восприняла информацию. Бабушка Андрея, после небольшого лирического вступления, сообщала внуку, что в старинном купеческом особняке по улице Садовой, значащемся под номером «117», спрятан старинный фамильный клад. Несколько поколений семьи Андрея успешно укрывали его во время войн и революций. Мудрая бабушка будто видела на несколько лет вперёд, прозревая, что даже в самые суровые времена сокровища не нужно трогать. А вскроется тайник, когда придёт его час. И Любу как током пронзило осознание, что час этот настал. И обрадовалась она этому необыкновенно. К письму прилагалась карта. Люба склонилась к ночной лампе. На карте был изображён дом, красной линией обозначался путь к заветному месту. А само место, помеченное классическим крестиком, находилось в подвале, в кирпичной стене. Даже было описано, который по счёту кирпич надобно вынуть из стены, чтобы вскрылся тайник. Видно, составитель карты был уверен, что в любом случае она достанется членам семьи, поэтому не стал изощряться в создании трудноразрешимых ребусов. Но радужное настроение Любы потихонечку начало закрываться тёмными облачками новых беспокойств. А ну как дома-то уже и в помине нет? Или вдруг кто-нибудь уже нашёл клад? Но с другой стороны, вряд ли бабушка Андрея, так охранявшая фамильные ценности (а в письме было упомянуто, что даже в застенках НКВД двоюродный дед Андрея под пытками не сознался, где укрыты ценности, а сама бабушка каким-то особым чутьём угадывала подосланных к ней «кавалеров», норовящих выведать у юной тогда особы фамильную тайну), могла опрометчиво спрятать сокровище такой значимости в первом попавшемся месте. Тем более, умерла она в середине 90-х, как рассказывал Андрей. Значит, дом должен быть в целости и сохранности. Другой проблемой стало то, что Москву Люба совсем не знает, а уж идти ей ночью клад искать – вообще умора! И на чём до места добираться? И как в дом войти? Вдруг там живут? И ещё, самое главное, с кем пойти? Предположение Павла Андреевича о возможной близости недругов Андрея не давало Любе покоя. Всю ночь провертелась Люба с боку на бок, тасуя версии о том, кому из домашних можно довериться. Но так ни до чего и не додумалась. Только к утру Любу окутал сон.

 

Проснувшись, Люба взглянула на часы. Без четверти шесть. Вспомнилась муха, не дававшая спать дома. Интересно, улетела ли? Надо будет мамку спросить. Ещё минут пятнадцать можно было полежать, и Люба принялась обдумывать положение. Если к Павлу Андреевичу обратиться? А что? Пожалуй, это самый хороший вариант. Правду говорят, что утро вечера мудренее. У него машина, выедут ночью, а там... у Любки от этого «а там» сердце билось в районе затылка. Люба встала, помолилась на икону Николая-чудотворца, которую мама дала в дорогу, застелила кровать и юркнула в ванную. А потом, бодрая и свежая, будто отлично выспавшаяся, влетела в кухню. Приготовила завтрак и, сложив руки на коленях, села на стул, как кукла на чайник. А может, Элеоноре ещё рассказать? Оно бы надо, но... Вот это самое «но» и удерживало. Любка читала женские романы и сериалы смотрела, где жёны двойную игру вели. Мальчишкам?

«Нет! – решительно встала Люба со стула. – Павлу Андреевичу и расскажу всё, а там будь что будет».

Все ещё спали, на часах только половина седьмого. Люба вышла через столовую в сад. Скоро должен подъехать и садовник. Сзади вдруг что-то мокрое ткнулось под колено. Люба вскрикнула. Собаки фронтом выстроились на аллее и выжидательно смотрели на Любу.

– Ой, а вы что ж как тихо подкрались-то? – всплеснула она руками. – Сейчас, сейчас, я вам тихонько оладушков положу. Пойдёмте.

Но если раньше собачий коллектив при слове «оладушки» или «блинчики» млел от радости, то сейчас оживления не выказал. Люба проверила у всех носы. Здоровы. И расценив это как переживание за хозяина, увлекла собак на кухню.

– Доброе утро! – раздалось вдруг. От неожиданности Люба резко обернулась и почти наткнулась на Павла Андреевича.

– Ой, здрассьте, Пал Андреич! – выдохнула она.

– Что, испугалась? – добродушно усмехнулся садовник.

– Ага, – призналась Люба. – Задумалась. Вы к столу присаживайтесь. У меня сегодня оладушки со сметанкой.

– Уж больно вкусно ты говоришь, Люба, – рассмеялся Павел Андреевич. – От одного названия слюнки текут: «оладушки да со сметанкою»! Только прости, Любушка, не смогу отведать твоих оладушков. Позавтракал дома плотно. Супруга тоже блинчиков испекла и тоже со сметанкой. Так что уж не обессудь.

– Павел Андреич, – тихо начала Люба, – у меня вот тут... даже не знаю, как начать, – совсем стушевалась она. – В общем, дело тут такое... Андрея Станиславовича касается.

– Ну, – проникся её торжественностью Павел Андреевич. – Слушаю.

Но, Люба, не зная, как бухнуть сразу признание о таких ценностях, вымямливала что-то маловразумительное и терзала кончик косы.

– В общем, у Андрея была бабушка, – начала она наконец, но продолжить начатое не сумела. Варвара Сигизмундовна ни с того ни с сего, по-волчьи оскалив зубы и рыча, медленно направилась в сторону Павла Андреевича.

– Ой, Варюшка, ты чего это?! – испугалась Люба. Но крошечная собачка, рыча как заправский бульдог, подбиралась к садовнику. Остальные собаки сидели тихо, но в их позах и непривычном поведении чувствовалась угроза.

– Вы чего это, а?! – вскинулась Люба. – Хулиганы! На своих налетаете! Чего это с ними, Пал Андреич?

– А-а! – хлопнул себя по лбу садовник. – Меня же утром мой кот пометил. Загулял он у меня, одеваюсь в прихожей, а он подходит, хвост задрал, ну и сбрызнул меня от души. Не удивлюсь, если целый день проведу на заборе или на дереве. Загонит меня туда вся эта пушистая шайка во главе с Варварой Сигизмундовной.

Люба рассмеялась. Павел Андреевич, спохватившись кабы не проболтать утренний полив, резко вскочил и ойкнул, согнувшись в три погибели.

– Что? – испугалась Люба.

– Ой, спина! – выдавил Павел Андреевич. – Радикулит у меня, а всё время забываю, что нельзя делать резких движений.

– Ой, вы присядьте на диван, – захлопотала Люба, – вот подушечка.

– Не надо, Люба, спасибо, – отказался Павел Андреевич. – Пойду потихонечку, отойдёт. Дел много. Да, а что ты про бабушку Андрея начала говорить?

– Да ладно уж, – махнула рукой Люба. – Потом как-нибудь.

А самой подумалось: куда с ним за кладом?! Скрючит в самый ответственный момент, будут тогда оба куковать посреди ночи.

К восьми проснулись мальчишки и Эля. Взглянув на неё, Люба поняла, что Элеонора Игоревна вряд ли спала ночью. Под глазами таились тёмные круги, мальчишки тоже не балагурили как обычно. И Люба решилась. Расскажет обо всём им. Всё-таки молодые. Кто знает, как там, на месте, окажется, может, и сила физическая понадобится.

После завтрака, когда Элеонора Игоревна уехала, Люба попросила парней задержаться. Они ещё никогда не видели Любу в таком смятении и потому были заинтригованы её поведением. Люба теперь не мямлила, как с Павлом Андреевичем, а сразу выплеснула всю информацию, и вдобавок, метнувшись в свою комнату, принесла подсвечник с письмом и картой. Выслушав из уст парней и присвисты, и разнообразные междометия, свидетельствующие о потрясении от услышанного, увиденного и прочитанного, Люба наконец спросила:

– Когда пойдём? Одна я не справлюсь.

– Так понятно! – согласился Юлиан. – Я думаю, да и предлагаю – сегодня ночью. Время не терпит, тем более, сегодня вечером мы свободны.

Любе понравилось, что у ребят, когда она рассказывала обо всём, в глазах зажглась радость, а не алчность и не зависть.

Потом зависли над компьютером, узнавая, как расположен этот дом и в каком он теперь состоянии, если вообще до сих пор существует. У Любы ладони вспотели, пока ожидали информацию. Она всё молилась про себя, чтобы дом сохранился. И наконец вышло изображение старинного особнячка, а затем информация, что в доме планируется открытие небольшого ресторанчика «Купеческий дом». Работы по обустройству уже начались.

– Ой! – осела Любка. – Неужто кто нашёл?!

– Спокойно, барышня! – произнёс Женька. – Не хлещите ресницами щёки!

Минут десять обсуждали, кто отправится в такое предприятие. Решили, что в дом проберутся Люба, Юлиан и Кир. Саша будет ждать в машине, Женя с Валей останутся снаружи, на всякий случай – подать сигнал тем, кто внутри, если вдруг что.

К обеду мальчишки уехали на радиостанцию, на запись интервью. А Люба не находила себе места. Приготовила ужин, покормила собак, погуляла с ними, постирала, убралась в кухне, посидела в саду, покормила Павла Андреевича, натёрла ему спину мазью, поговорила по телефону с мамой, братом и бабушкой. Узнала, что их коза Милка слопала пятьсот рублей, опрометчиво оставленные мамой на крыльце, и что теперь местные алкаши стадом ходили за Милкой в надежде на выход этих пятисот рублей естественным путём. И что сельчане тут же прозвали Милку «банкоматом».

Потом приехала Элеонора с красным носом, от ужина отказалась и заперлась у себя. Уже совсем к вечеру вернулись мальчишки, измотанные и голодные. Поужинали все вместе на кухне. В столовой собирались теперь редко, слишком давило пустовавшее место Андрея за столом. За ужином заговорщицки выбрали время выезда. Потом занялись выбором одежды и арсенала. В рюкзачок отправились фонарики, верёвки, кухонные ножи с широкими лезвиями и ещё много чего по мелочи. И спустя полчаса, когда в окнах Элеоноры погас свет, наконец выехали, не забыв поставить телефоны на беззвучный режим.

Ехали долго. Остановившись в нескольких метрах от дома, погасили фары. Два фонаря освещали двухэтажное строение, у подъезда которого виднелся строительный фургончик. Неяркий свет в окне давал понять, что в фургончике люди.

– Дом стоит удобно, – заговорил Саша. – Подойти можно с любой стороны. И фургон удачно поставлен. Проберёмся по неосвещённой стороне и как раз подъедем к дому.

– Если только там, где темно, не навалены строительные принадлежности, да и вообще, не вырыты траншеи, – засомневался Кирилл.

– Есть фонарики, – напомнил Женя. – Вот только боюсь, что вход в дом как раз напротив фургончика.

– Так полезем в окно, – предложил Юлиан.

Осторожно вышли из машины. Проверили связь. Женя и Валя, тонкие и гибкие, проскользнули вперед. Люба, одетая в футболку, бейсболку, кроссовки и короткие штанишки, прижимала к себе карту. Спустя несколько минут вернулись Женя и Валя.

– Как я и думал, – зашептал Женя, – вход напротив фургончика. Задняя стена почти глухая. В ней только какое-то маленькое оконце. Но в него не пролезть. Зато в цокольном этаже есть пробоина. Может, это бывшее окно, но тоже не очень широкое. Оттуда, я думаю, легко будет пробраться в подвал.

– Ну, с Богом! – выдохнул Кир. – Пошли.

Саша вернулся в машину, Валя и Женя – на свои посты, а Юлиан, Кирилл и дышащая через раз Люба направились к дому. Шли медленно, фонариков не зажигали, чуть ли не руками ощупывая дорогу, чтобы не попасть в яму или не задеть что-либо и не поднять шума. Держались за руки. Юлиан включил фонарь. Лучик пробежал по траве у дома, взобрался на стену. Два окна. Лучик спустился ниже и наконец выхватил отверстие, почти вровень с землёй. Кир включил свой фонарик и посветил внутрь.

– Люб, посмотри ещё раз в карту, – попросил он.

Любка дрожащими руками развернула бумагу, и в свете фонаря на рисунке ребята увидели дом, и именно к той стене, у которой они стояли, и была проведена заветная, красная линия со стрелкой. Только упиралась она в небольшую дверцу.

– Ладно, лезем! – объявил Кирилл и первым полез в проём. Юркнул ловко и зашептал Любе и Юлиану: – Здесь, похоже, коридор. Влезайте.

Юлиан, ухватившись руками за два штыря, торчащих по бокам пробоины, изящно скользнул к Кириллу. А вот Люба, несмотря на кучу стрессов, как она полагала способствующих похуданию, застряла филейной частью, и парням пришлось за руки втаскивать пыхтящую и причитающую Любку внутрь.

Они, действительно, оказались в коридоре.

– Так, дальше по карте лаз или подпол, – комментировала осмелевшая Любка. – От дверцы, если это всё-таки нужная дверца, семнадцать шагов вправо.

Отсчитали и остановились. Пол устлан щебнем, битым кирпичом и пылью. Как искать? Юлиан выудил из груды хлама на полу обломок доски и принялся сгребать мусор. Задел какое-то металлическое кольцо. Люба и Кирилл склонились над находкой и уже руками принялись очищать место вокруг. Показалась дверца люка.

– Неужели?! – только и выдохнула Люба.

Они втроём взялись за кольцо, предварительно лезвиями ножей поддев крышку люка. Крышка очень тяжёлая, и, судя по всему, никто не пользовался этим люком в последние годы. Всё же крышка поддалась, откинулась на подпорках. Фонарики высветили несколько ступеней, ведущих вниз. Ребята спустились по ним, почти потеряв страх.

– Стена! – запрыгала Люба и снова развернула карту.

– От пола седьмой, от потолка четырнадцатый, от двери десятый, от угла пятнадцатый кирпич, – прочитала она, дрожащим от радостной истерики голосом.

Юлиан ножом провёл по контуру заветного кирпича, и кирпич зашатался. Юлиан вытащил его, передал Киру и запустил руку внутрь. У Любы до боли пересохло в горле.

– Ну?!

Юлиан вытащил небольшую коричневую и очень запылённую коробочку. Спокойно и неторопливо открыл её, и первое, что произнесла потрясённая Любка, было:

– Как же играют-то, а?!

А найденная красота действительно играла в тонких струйках света, исходящих от трёх фонариков. Каким-то жар-птицевым светом переливались камни в серьгах, кольцах, в чём-то ещё...

– Так, церемонию любования предлагаю перенести в более удобное и безопасное место! – вернул Кир Любу и Юлиана на землю.

Вылезли из подземелья тем же путём, и опять Люба ободрала бёдра и плечи. Но теперь это были такие мелочи! Юлиан, набрав номер Вали, шепнул, что всё в порядке и они движутся к машине. Люба ликовала. Так радовалась, что шла, уже не осторожничая, и наступила на что-то, звякнувшее в ночи.

– Юрок, ты? – гаркнуло шагах в пяти. И Люба осела. Кирилл сжал её руку. Юлиан за секунду схватил их обоих за шеи и одним рывком затащил в кусты, неизвестно как разглядев их в темноте. Шаги раздались совсем рядом.

– Юрок, ты, что ли?

Взыватель к неведомому Юрку потоптался почти над головами ребят, потом «зашелестел» брюками и через секунду радостная струйка брызнула по листьям лопухов. Вскоре раздался облегчённый вздох, молния на брюках, взвизгнув, взлетела вверх, и товарищ Юрка неспешно растаял в ночи.

– Ой, мамочки! – охнула Любка.

– Погнали! – скомандовал Юлиан, и троица скачками понеслась к машине.

Выдохнули только дома. Любка, сияя не хуже бриллианта, носилась по кухне, готовя чай и бутерброды, пока мальчишки торчали кто в душе, кто в ванной. Собаки, поскуливая, метались под ногами. Любка, несмотря на бессонную ночь, резва была как лань, и расставляла на столе очень ранний завтрак, успевая чмокать собак в носы. Наконец кладоискатели собрались за столом. Рассветные лучики приятно освещали кухню. Валя, лукаво подмигнув, выудил из бара бутылку вина.

– За наш успех, за нашу удачу и за Андрея! – провозгласил он.

– А куда денем находку? – спросил Женя.

– Люба у себя пока спрячет, – предложил Валя.

– Да?! – не согласилась Люба. – А вы забыли про мой лифчик?! Что кто-то лазил по дому и тем более был в моей комнате?

– Да, и ещё: как быть с Элеонорой? – подскочил Кирилл. – Всё-таки нужно отдать это ей. Иначе всё будет вы-
глядеть так, будто мы похитили и укрываем ценности.

– Ты прав, – согласился Саша. – Валь, разбуди Элю.

Валентин легко поднялся со стула и выплыл из кухни. Спустя минут десять в кухне появилась Элеонора. Её усадили за стол, подали ароматный чай. Саша, обладающий способно-
стью говорить как по-писаному, изложил все события и в завершение рассказа эффектно водрузил на стол коробочку. Реакция Элеоноры была неожиданной. Она с минуту молча взирала на сияющее великолепие в скромной коробочке и вдруг со всего размаха влепила себе пощёчину. Ошарашенным ребятам пояснила:

– Я думала, что сплю.

А потом, крестясь, охая, ахая, выпив успокоительных капель и следом бокал вина и станцевав какой-то диковинный танец, Эля с ребятами зависла над сокровищем. Из коробочки извлекались изящные серьги, затейливые кольца, изысканные браслеты, варварски роскошное ожерелье и заколка для волос из бессовестно здоровенных изумрудов в хороводе искрящихся бриллиантиков. Мальчишки резвились, как дети.

– Люба, мальчики! – наконец произнесла Эля. – Я не найду слов, чтобы высказать свою благодарность. Я ещё не знаю, как ЭТО может помочь Андрею, но то, что может – знаю точно.

Сокровища решили спрятать у Элеоноры в тайнике. Банку доверить, в свете происходящих событий, не отважились. Элеонора, наспех позавтракав, унеслась к адвокату. Мальчишки – на студию. А Люба, получив день отдыха и обложившись собаками, прозаически завалилась спать.

 

Два дня прошло обычно, если жизнь в доме представителя шоу-бизнеса можно назвать обычной. Элеонора уезжала куда-то с утра, возвращалась в районе полуночи, а то и за полночь, ничего пока не рассказывая. Приезжали какие-то люди, но Люба, наученная Элей, никого не впускала дальше порога. Мальчишки носились по студиям, по радиостанциям, на интервью. Их ловила пресса, пытаясь выудить информацию или узнать мнение о происходящем, а потом безбожно перелицовывая сказанное. Мальчишки возвращались домой мрачнее туч, потому как в свете упорно метались слухи, что в связи со случившимся скандалом и арестом Андрея группа вряд ли сможет выступать на Евровидении. Спешно искать другого продюсера не получится по двум причинам: во-первых, продюсера такого уровня, как Андрей Астахов, в стране нет, и во-вторых – парни не сделают такую подлость по отношению к Андрею.

Попробовать самим – тоже шансов на успех почти нет – опыта мало.

Люба с расспросами и сочувствием не лезла, а только исправно исполняла свою работу «няни». Готовила, кормила, помогала одеваться, присматривала, убирала и ждала...

– Люб! – завопил Кир, вылетая, как укушенный, из окна-двери в огородик, где Люба полола свеклу, испросив разрешение у Павла Андреевича. Потому что соскучилась по грядкам до чесотки. Сам Павел Андреевич неподалеку подкармливал удобрением огурцы.

– Люба! Заканчивай свои садово-огородные забавы! Собирайся!

– Куда?! – опешила Любка.

– Сегодня премьера! Восемь «Оскаров»! Сенсация! Мы приглашены! – Кир вопил на весь приусадебный участок.

– Ну, вас пригласили, а я-то чего? – рассмеялась Люба.– Как нянька, что ли, пойду?

– Вот, вот! – согласился Кирилл. – Нельзя нас без присмотра отпускать.

– Нет уж! – отмахнулась Люба. – Сами большие, не пропадёте.

– Только не говори, что тебе не хочется в кино! – комично скривил мордашку Кир.

– Чего ж не хочется? – согласилась Люба. – Конечно, хочется, сто лет не была. Только ты меня зовёшь не просто в кинотеатр, а на премьеру. А я гламурные журналы просматриваю и знаю, что это такое. Куча репортёров, туча зевак, видеокамеры, знаменитости, и я тут, здрассьте, няня «Марлен Дитрих»!

– Ну и что?! – протянул Кир. – Ты девчонка видная, так что впишешься по делу. Всё, собирайся! Я не отстану. Иначе мы тебя на руках дотащим, прямо как есть, в шлёпках, шортах и майке.

– Да мне одеть-то чего?! – взбунтовалась Люба. – У меня только одно выходное платье и есть, что с тобой тогда покупали.

– А не проблема! – Кир подпрыгнул. – Сейчас смотаемся по бутикам. Или ещё выход: хочешь, позвоним в магазины – на дом привезут ворох платьев и туфель.

– Вот ещё! Людей зазря мурыжить! – запротестовала Люба. – В кино, конечно, охота, но я ж со страху помру, там такие фифы будут.

– Вот именно, что фифы, – фыркнул Кир. – Только и вида, что для вида! Больше спеси, чем сути. Так что не бери в голову.

– Иди, иди, Люба! – рядом возник Павел Андреевич. – Отдохнёшь, фильм посмотришь.

И Любка сдалась. Как и в первый раз, отправилась с Киром по магазинам. Правда, теперь деньги свои использовала. Платили ей очень хорошо, так что и домой посылала, и себе оставалось. Кир опять замаскировался, чтобы поклонницы не одолели, и, после того как Люба быстренько ополоснулась в душе и собралась, ребята помчались по МКАДу в Москву...

На сей раз Люба выбрала серебристое коктейль-платье, босоножки в тон и сумочку. И, вся струящаяся и серебряная, опять не дышала, разглядывая себя в зеркало. Кир и Валя сами смастерили ей причёску и макияж, обнаружив способности визажистов, стилистов и куафёров. Когда Валины руки касались пылающей Любкиной кожи, ей казалось, что она выдает себя с головой. Но Валя вёл себя ровно и спокойно. И тогда бедная Любка скисла в душе, понимая, что не производит в Вале такого трепета, как он в ней.

«А не буду расстраиваться! – гордо тряхнула головой Люба. – Вон я какая хорошая!»

Подумала и покраснела. Потому что не приходилось ей ещё гордиться да заноситься. Так, жила себе, видела в зеркале, что не дурнушка, слава Богу, но и всё. А тут... Как же наряды да макияж преображают-то!

...Люба шла под руку с Сашей. Шла и не дышала. Только кожей обнажённых плеч чувствовала сзади присутствие Вали. Всё было так же, как и в первый Любин выход в свет. Вопли и свист восхищённых поклонников, вспышки фотокамер, роскошные наряды, ослепительные улыбки и обилие известных людей. Люба даже услышала себе вслед:

– А это кто с ними?

Поняла, что про неё спросили, но никак не отреагировала. Потому что... почувствовала дурноту... Ладони стали влажными, замутило, подступила тошнота. Это от волнения разболелся живот, да так, что срочно домой нужно было ехать.

– А! – охнула Любка, зеленея от ужаса.

– Ты что? – испугался Саша.

– Да так, ничего, – пробубнила Люба. – Мне домой надо срочно! – голосом умирающей простонала она. И во избежание расспросов и уговоров сама зашептала ему в ухо причину. Молодой человек присвистнул и, шепнув что-то Вале на ухо, схватил Любу за руку и потащил к выходу. Выбежали на улицу через другой ход, и Саша вызвал такси.

– С тобой поехать? – участливо предложил он.

– Нет, не нужно.

– Если что, звони, – сказал он, помогая Любе сесть в машину и протягивая ключи от дома.

– Угу, – Люба кивнула, и машина тронулась.

Люба вошла в дом, постояла немного, не зажигая свет... Вдруг ощущение чьего-то присутствия охватило девушку. Она шарила рукой по стене, ища выключатель, но, как всегда бывает, не могла найти. Сердце билось, во рту пересохло, и ужас, живой ужас заполнял нутро. Люба всё же прошла немного вперёд и увидела тонкую полоску света, пробивающуюся из-под двери кабинета Андрея. И ужас сменился радостью. Дверь в кабинет заперта... ключи только у Андрея, значит... Да неужто?!

– Андрей Станиславович! Андрей Станиславович! – завопила Любка, забыв обо всём от радости. Она влетела в кабинет, не успев осознать, что свет после её криков сразу погас. И поняла, что это не Андрей, только тогда, когда растянулась от подножки на полу в полной темноте, пребольно треснувшись лбом о ножку стола. В ту же минуту навалилось на неё чьё-то тело и руки схватили за шею. И даже до появления светло-красных всполохов в глазах от удушья думала, что это шутка. Потом было много криков, света, потом глухой удар, опять вскрик и всё... темнота и покой.

 

Люба открыла глаза. Это в какую же комнату её перевели, интересно? Здесь всё белое. А шея почему болит?

– Люба, – позвал знакомый голос, – как ты?

Люба медленно повернула голову. А, ясно, снится опять. Вот Андрей сидит, Эля, Алёнка с Эдиком, мальчишки, и даже Горгона Петровна слезу утирает и улыбается. Ясно, что сон. В реальной жизни от неё простого «здрассьте» не дождёшься, не то что слезы.

– Ну, скажи хоть что-нибудь! – опять просит Андрей. А Валя сидит на корточках у изголовья и прямо в душу смотрит. Любку аж прострелило – не сон! Попыталась вскочить. Удержали. И тут началось! Любка вопит, дети визжат, Горгона верещит, Андрей хохочет, Эля плачет, мальчишки наперебой рассказывают. Наконец врывается медсестра и разгоняет всех.

А спустя неделю Любу выписали. И после торжественной встречи, целого праздника, устроенного в честь Любы дома, она наконец-то всё узнала. Тем самым, таинственным врагом Андрея оказался тоже известный продюсер, извечный его конкурент. С которым, как полагал Андрей, была просто «спортивная» борьба. Не имеющая, опять же по мнению Андрея, ничего личного. А причиной стала обыкновенная зависть, желание быть «продюсером номер один» в России, и ещё... фамильное сокровище Асташиных, имеющее и историческую, и финансовую ценность. Чтобы многое узнать об Андрее, в его дом был введён свой человек, который и напал на Любу в тот вечер. Узнав, что в доме никого не будет, он взломал замок в двери кабинета Андрея, надеясь обнаружить там вожделенный подсвечник, тайну которого знал. О существовании сокровища этот человек тоже знал, так как был вхож в семью бабушки Андрея и случайно услышал разговор её с мужем. Мир, как всегда, оказался тесен. А ещё этот человек оказался отцом конкурента Андрея. План вынашивался долгие годы. Журналист был всего лишь винтиком в конструкции плана, Андрея нужно было убрать, а тюрьма – самое надёжное заведение. И вполне возможно, что план мог бы быть успешно исполнен, не вернись Люба в тот вечер домой. А саму её спасло чудо. После спешного ухода Любы с премьеры фильма Валя почувствовал непонятную тревогу. Как сам говорил, «душа ныла», как тогда, перед аварией с подругой. Не выдержал, сорвался следом... и успел вовремя. Навалившись на обидчика Любы, Валя изловчился вызвать охрану. Добрые молодцы появились в считанные секунды... Каков же был шок, когда перед Валей и теряющей сознание Любой обнаружился сочащийся злобой Павел Андреевич, «добродушный дядя Паша», с лучиками-морщинками возле синих-синих глаз... Тот дядя Паша, который так искусно оплетал Любу сомнениями в порядочности близких Андрея и который прокололся, назвав топик лифчиком, так как сам же его и подбросил. Да ещё почуяли его недоброжелательство собаки, когда Люба намеревалась ему первому поведать об обнаруженной карте. Одно только осталось непонятным, почему бабушка Андрея была так уверена в сохранности купеческого дома? А может, и не была? Просто судьба оказалась на стороне Андрея.

 

Ссуду Любкина мать выплатила, и Люба, окончательно поправившись, принялась собираться домой.

– А в Москве не хочешь остаться? – спросил Андрей за ужином. Люба в нерешительности пожала плечом. Не хотелось ей признаваться даже ставшим близкими Андрею и Эле, что не спала всю ночь накануне, обдумывая всё случившееся с ней. По дому очень соскучилась. И даже такая жизнь, в которую она попала и о которой мечтают тысячи девчонок, да и мальчишек тоже, не затмила в её душе любовь к своей Горе, лугам, лесу, к закатам и рассветам, и даже к знакомой паучихе, брошкой висевшей в украшенной утренней росой паутине, под самой крышей крыльца. И о том, что чувство к Вале простой симпатией назвать было уже нельзя. И что проревела остаток ночи, потому как понимала, что не пара ему. Да и кто бы сомневался?! Доярка и Звезда! Умора! Конечно, можно было в Москве остаться. Всё же молодая жизнь только начинается, не век же в доярках сидеть, но... Слишком больно было бы знать, что Валя рядом, в этом городе, а...

– Понравилось мне здесь, конечно, – ответила,– да, только по мамке, по родным и друзьям уж больно соскучилась. По местам своим любимым.

– Это понятно, – улыбнулся Андрей. – Только я хочу пригласить тебя в Москве остаться и работать у меня. Не горничной, конечно, и не няней, а моим секретарём. Получишь высшее образование, мы с Элей поможем. Ты нам теперь совсем своя.

Любка краснела до слёз. Дух захватило от предложения Андрея. Но по селу своему, действительно, соскучилась.

– Ну, не мучь девчонку, – улыбнулась Эля. – Столько потрясений сразу. Пусть домой съездит, отдохнёт, с родными посоветуется и на свежую голову решение примет.

 

Каждый день был насыщен до предела. Группа заканчивала работу над клипом и выдерживала натиск как с цепи сорвавшихся журналистов. Эля носилась на примерку, как она говорила, сногсшибательного платья, которое должно лишить разума и покоя весь бомонд. Журналист Мухаев в сознание пришёл, но восстановительный период будет для него долгим. Сейчас он вызывал только лишь жалость, ибо получил своё сполна.

Наступил день Любиного отъезда. Торжественный ужин собрали накануне, так как Андрей отсылал группу на отдых перед конкурсом. А уже в дверях Андрей и Эля, стоя рядом, как на фотографии, после тёплых слов благодарности протянули Любе бархатный футлярчик.

– Люба, я очень рад, что в ту памятную ночь нас с тобой свела судьба, – произнёс Андрей, улыбнувшись. – Сама видишь, ты оказалась штатным ангелом-хранителем нашей
семьи. Ведь если бы не ты, вряд ли я бы узнал истинное предназначение бабушкиного подсвечника. И мы очень просим тебя принять этот подарок.

А когда Любка замахала и руками, и косой, понимая, что там лежит, Андрей сказал только:

– На память о нас всех.

– И попробуй не взять! – вылезла у него из-под руки лохматая голова Алёны. Люба, растроганная, расцеловала всех: Элю, Андрея, Алёнку, Эдика, мальчишек, собак и даже Горгону Петровну – и села в машину.

 

Любу встречали в селе как VIP-персону. На вокзал приехали отец и Лиза. С четверть часа только обнимались. Лизка визжала:

– А постройнела-то как! И посвежела!

– Постройнеешь тут! – хохотала Люба – Знала бы ты, чего произошло!

– Так расскажешь.

А дома уже ждали: мама в новом платье, бабушка, брат, тётя Надя с дядей Петей, баба Феня и Нина с Иваном. Дед Семён через забор помахал Любке рукой, потому как возился во дворе. У Любки уже щёки болели от поцелуев. Гвалт во дворе стоял как на птичьем инкубаторе, потому что почти полсела собралось у крыльца.

– Дайте хоть умыться девчонке с дороги! – отрезвила всех баба Феня. – Вечером наговоримся. Айдате-ка пока по домам!

А вечером, когда высыпали звёзды и разошлись гости, Люба с Лизой сидели на лавочке у прудика. Люба рассказывала подруге то, что не рассказала всем. Про то, что понравилось ей у Андрея, про его предложение и подарок. Надев на палец изящное колечко, Люба по-детски восторгалась переливами сверкающего камня, похожего на маленькую звезду... А ещё... о Вале.

– Вот я и думаю, Лизка, – тихо говорит Люба, – ехать мне в Москву жить или нет? Так-то глупо от такого предложения отказываться, а с другой стороны, останусь дома, может, и забуду его.

– Сама решай, – тоже тихо отвечает Лиза. – А если это чувство серьёзное, грех забывать. Ладно, пойдём лучше к пруду.

– Пойдём.

Девчонки поднялись в гору, поравнялись с прудом. Повеяло прохладой. Лиза поднималась дальше.

– Ты куда это? – удивилась Люба.

– К соснам.

– Ну и чего мы там с тобой делать будем? Свиданье, что ли, устроим? Может, там уже парочка сидит, а тут мы... – Люба замолчала, увидев сидящего к ним спиной человека.

– Лиз! – зашипела она. – Пошли назад. Говорю же, сидят!

Но Лизка обернулась и, как-то особенно посмотрев на Любу, сказала:

– Иди, тебя ждут.

– Чего?! Кто?

– Увидишь, – и Лиза побежала обратно.

– Лизка! Стой! – разозлилась ничего не понимающая Любка.

– Добрый вечер, Люба! – раздалось ей навстречу, и от звуков этого голоса у Любки заколотилось сердце. Она за-
стыла с открытым ртом. Перед ней, смущённо улыбаясь, стоял Валя, который, оказывается, опередил Любу на несколько часов и успел подружиться с Лизой и подготовить такой вот сюрприз.

Парни выбрали разные места для отдыха, а Валя – Любино село. В эти радостные дни он перезнакомился с сельчанами, очаровал бабу Феню (а Любка-то боялась, что увидит баба Феня парня с волосами до пояса да с макияжем, так и обомрёт), научился доить козу и корову и пребывал от этого в восторге, потому как дойка, по его словам, отличное упражнение для пальцев музыканта. А спустя два дня отбыл в Москву. Через неделю конкурс Евровидения. Что же до Любки, так она не ходила, а парила от счастья.

– Ой, вы только посмотрите на неё! Ну, чисто бурёнка, хмеля объевшаяся. Ничего не видит, ничего не слышит от счастья! – подшучивала над ней Лиза.

 

А однажды под вечер вернулась Райка Кутлякова. Да в таком виде, что ни у кого и язык не повернулся ей и слова сказать. Как сама потом рассказывала, чудом удалось из борделя вырваться. Любкина мать первая Райку защищать ринулась.

– Чего вы на неё шикаете? – говорила она подругам на ферме. – Ну, любви девка искала! Чего ж теперь?

А как-то в конце июля на выходные приехала Лена. Прознав про Любкин успех, да ещё что с бриллиантом заявилась, и что жених – звезда, так все выходные из дома не высовывалась. Не то что раньше – гоголем по селу ходила.

...Через неделю Любка и всё село следило за конкурсом «Евровидение». А потом устроили народное гулянье – российская группа «Марлен Дитрих» заняла первое место.

Из Москвы пришли хорошие новости. Андрей стал обладателем целой кучи всевозможных премий, посыпались интересные предложения от зарубежных исполнителей. Эля на светском вечере «убила» всех своих «подруг», и не только роскошным платьем и антикварными украшениями. Сияющая от триумфа, она говорила в расставленные перед ней микрофоны, что только благодаря приключившемуся поняла истинную цену настоящему счастью и человеческим отношениям, любви к мужу и детям.

 

– Ну, ты решила, когда в Москву-то поедешь? – спросила Лиза Любу, жуя травинку.

– Угу, – ответила та, лёжа на спине на зелёном паласе травы, устилающем любимую Крутую Гору. – Осенью. А уж лето я здесь проведу, на воле!

– Ну да, всякому овощу свой фрукт! – изрекла Лиза, и обе расхохотались.