1
Промокнув глаза краешком одеяла, Галюня перевернулась на другой бок. Шорохи, трескучее жужжание счётчика, вздрогнувший холодильник... Стук ходиков, сонные вздохи тёти Тони за стенкой. Шелест ветра за окном, сыровидная луна и ставшие ненавистными звёзды, потому что отныне сосчитать их не с кем... «Кость, ты уверен?» – «Да!» Как секирой меж позвонков в плаху. Сама виновата: доэкспериментировалась! «Подойди к человеку с фланга – и та-акое узнаешь!» Доподходилась! Доузнавалась! И нос-де её заходит в комнату первым, и рот капризный, и вообще – кукла! Ну разве ж кукла? Вон какая лапочка! Как можно променять её на «свинарку»? Ладно б на «серую мышку»! Образ специально был придуман оч-чень неприглядный: безграмотная деваха, работающая поломойкой, пьющая и невоздержанная... «Я встретил другую, которую, может, всю жизнь искал». – «Кость, ты уверен?» – «Да!»
Классика жанра – личная драма главного героя. Какой мало-мальски удачный сюжет сможет обойтись без неё? Успешные в личной жизни персонажи получаются фальшивыми и скучными, потому что ничего нет интереснее страданий человеческих, особенно в плане «наконец-то кому-то тоже достанется, а мы посмотрим, что дальше»...
Галюня повернулась на спину, скрестив руки на затылке. Отвлечься у тётки в деревне? Нереально! Как тут отвлечёшься, как расслабишься, если телу не забыть его прикосновений, если запах собственных духов ассоциируется с ним? Через день-два захочется дико выть по ночам, пугая мирных жителей, а ещё через сутки – дойти до ближайшего гаража, чтоб попросить солидола, поскольку в глуши тратить мыло на верёвку расточительно. Зачем всё это? Разве в этом смысл жизни? Вообще, где она, жизнь? Под каким кустом спряталась? Как за неё зацепиться, чтоб не утекала сквозь пальцы? Только и осталось – падать во тьму, в вечную тишину...
Нет, правильно Галюня сюда вырвалась! Есть, есть в девичьей натуре такая черта – мазохистская – выбросить телефон, закрыться ото всех и упиваться трагичностью момента, утопая в слезах. Лучше одиночества помощника не найти. Главное – не видишь те же улицы, то кафе и тот кинотеатр с «поцелуйными» местами... А ещё главнее – отсутствие сопереживателей, чьи жалостно-понимающие взгляды только добивают. Но едва они уйдут – ты снова остаёшься наедине с миром, не зная, что с ним делать, и спасение видится только в походе за солидолом... Нет, хватит, хватит сопли на кулак наматывать – эта свинья того не стоит! Раз ушёл – значит, всё сознательно к тому велось. Всё ж, как известно, делается к лучшему. Прошлого не вернуть, надо вернуть веру в будущее.
Каков план? Сперва – выбросить прежние духи. Потом – оттопыриться на дискотеке в клубе, чтоб разорвать путы обиды и боли, чтоб началась новая жизнь, где не будет ошибок, и эта свинья тысячу раз пожалеет и сам побежит за солидолом. Жечь мосты – так с фейерверком!
Галюня потянулась, разведя руки в стороны. Какой миленький перстенёчек! Фианитовый! Ирка два месяца просит продать – а фиг ей! Надо бы дополнить гарнитурчик. Ещё серьги и кулончик с фианитами – полный улёт получится! О-ой, в «Олимпийце» такой потрясный костюмчик висит, вдруг разберут, а она не успеет вернуться? Надо бы вырваться на денёк в город. Впрочем, зачем
костюмчик, зачем украшения горстке пепла? А Галюня сейчас – горстка пепла.
Как он мог, как мог купиться на такой простой развод? И чего стоили все прежние слова? Неужели ему с той «свинаркой» лучше? «Я такую искал всю жизнь». – «Кость, ты уверен?» – «Да!» Ничего: когда он своими свинскими мозгами доплюхает до истины, посмотрим, как он тогда запляшет...
Боль. Изнуряющая, сжирающая, сжигающая... Пришла, вошла и, прочно обосновавшись, властвует внутри... Утерев очередную слезинку, Галюня открыла глаза. Рассвело, скоро проснётся тётя Тоня. Ночь опять прошла впустую, не принеся отдыха ни душевного, ни телесного... Нет, не надо в город ехать, нечего теребить незажившие раны. Впрочем, прежде надо уточнить, насколько хватит тёти Тониного гостеприимства...
2
– Да мне пофиг, Галюня! – изрекла тётка за утренним чаем. – Живи хоть сколько. Вот комната, вот ключи. Уезжаю рано, приезжаю поздно. Когда уйдёшь, когда придёшь – мне пофиг! Готовить тебе
не буду – я и себе-то не готовлю; что в холодильнике найдёшь – то твоё. Молочку каждый день привожу свежую... Чего, кстати, одна приехала? Взяла б своего Костяна... Да ты ешь, а то сидишь, как на процессе...
Галюня зажевала кусочек сыра, чтобы протолкнуть подкативший к горлу комок. Проглотив, поведала тётке о недавних кардинальных переменах в личной жизни.
– Вот такие дела, тёть Тонь... Кость в сердце – совсем не то, что кость в горле...
– Конечно, могла б тебе посочувствовать, могла б сказать, какой он плохой, но я вот что тебе скажу, Галюнечка: так тебе и надо! Захотела проверить – получи! – тётя Тоня положила лимонную карамельку на кусок батона. – Слишком сложно ему с тобой. Мужики – они ж от нас покоя ждут, надёжности и простоты, а не страдания мозгов.
– Но не могу же я опускаться до примитива, тёть Тонь...
– Иногда надо и опуститься! Склоняя голову в мелочах, получишь право восставать в принципиальных вопросах. Главное – мелочи не возвеличивать до принципов.
– Эх, знать бы критерии, чтоб определять, где мелочь, а где – нет...
– Пока будешь искать свои критерии, все парни попереженятся, а годы – набегут. Шарахнет тебе двадцать пять – холостяки будут смотреть на тех, кто помоложе, а на тебя – разве что разведённые, которым пофиг на твои критерии. Оно тебе надо?
– Вы-ы-ы! – Галюня поморщилась. – Такое – точно не надо.
– А ведь именно так и будет, если не осознаешь!
– Тёть Тонь, скажите, клуб у вас ещё работает? – решила сменить тему Галя.
– Хочешь туда пойти? Там тебе ловить точно нечего. Путные парни туда не ходят, одна шантрапа, которая, тьфу, только пьёт!
– Что ж делать? Как жить, когда Кость – в сердце? Как его удалить? Как, наконец, снова научиться спать по ночам?
– Знаю один стопроцентный способ: пойди работать! Нет, ты мне не в тягость, это для тебя надо.
– Я пробовала. Не помогло...
– А где пробовала? В библиотеке? – тётка сделала себе новый «бутерброд» из карамельки и батона.
– Нет, в институте. Секретарём в приёмной комиссии...
– Разве это работа? Ты к нашему Ахмету пойди! Поверь, спать будешь как убитая!
– А кто это?
– Фермер здешний. Больше тебе ничего не подойдёт. Прислугой ты не сможешь, с твоим-то страданием мозгов, а на току тебе делать нечего – не справишься... Ахмет – мужик серьёзный, непьющий. Хочешь, позвоню ему? Ему как раз помощник нужен на три недели.
– На ферме? – Галюня припомнила, как в детстве бабушка рассказывала о специфике труда на данном предприятии. – Подъём в пять, и работать – руками, руками, руками... Грязища...
– Милочка, как же ты хотела? Излечить бессонницу – так уж наверняка, с гарантией! А от грязи сапоги и спецовку придумали.
– Спецовку? Сапоги? – Галюня не без гордости оглядела свой открытый нарядный сарафанчик, и душа её тотчас упала в желудок, вызвав характерные неприятные спазмы.
– Ну, иди тогда в босоножках.
– А вдруг увидит меня? И подумает...
– Кто? Уж не Костя ли? Ну и пусть увидит! И пусть подумает! Тебе ли не пофиг, что он о тебе думает? Ты-то о нём не думаешь вовсе! Или думаешь? – тётя Тоня улыбнулась, но по-доброму, без ехидства. – Вообще, когда по деревне пойдёшь – поменьше коленками отсвечивай. Джинсы надень. И одна не ходи – мало ли что. Возьми Сашкин велосипед в сарайке – тебе он впору будет.
3
Село Удачное некогда полностью соответствовало названию. Будучи конечной точкой пригородного автобусного маршрута, оно тем не менее обладало полным набором элементов классической «милой сердцу» глубинки: тихой равнинной речкой с прудом и пляжами, крупным массивом смешанного леса и вплоть до горизонта – ячменными полями. Близость цивилизации заключалась в наличии коммуникаций и асфальтированных улицах. «Брендовыми» товарами местного совхоза были свинина с крупнейшего и самого технологичного в округе животноводческого комплекса и фуражный ячмень.
С годами в силу известных обстоятельств совхоз пришёл в упадок, трудоспособное население нашло работу в городе, остальные спасались от суровой реальности путём непросыхания. Техника ржавела, поля завоёвывал бурьян, а поголовье исчезало либо за счёт естественной убыли, либо вследствие воровства.
Однако с наступлением новейших времён село снова стало соответствовать названию: городская знать, выкупив брошенные участки, принялась возводить дачи-дворцы, и стало поселение «у-Дачное». Часть полей приобрёл знаменитый концерн и засеял пивоваренным ячменём, но дисциплины требовал такой, что никому из поселян трудоустройство не светило.
Два уцелевших от разграбления хлева купили новообразовавшиеся фермеры – чтоб разводить свиней элитной породы россонеро и производить дорогующую пармскую ветчину. Набрав кредитов на покупку молодняка в Италии, в пылу трудового энтузиазма новые свиноводы упустили из виду, что животным необходима особая кукурузно-молочно-фруктовая диета, что забойный возраст свиней должен быть не менее года и что срок ферментации самой ветчины займёт ещё полтора года, то есть прибыль если и получится, то о-очень нескоро. Чтоб гасить проценты, приходилось искать альтернативные источники дохода, и заниматься поголовьем стало некогда. В конце концов за долги ферму выкупил какой-то пришлый татарин, решив заняться производством кумыса и халяль-конины. Новому владельцу, однако, хватило мудрости не пустить оставшееся поголовье под нож сразу – в закромах числилось несколько тонн комбикорма, которые разумней было бы скормить свиньям, а потом уж сдавать скотину на мясокомбинат.
Тихий ужас охватил Галюню метров за двести до фермы: запах! Омерзительный запах! Если на таком расстоянии глаза щиплет, то каково в эпицентре? До чего ж изобретательна жизнь! Кто-кто там недавно был свинаркой? А лапочкой – кто? А теперь? Какая нелепая насмешка судьбы! «Так мне и надо, – думала Галюня. – Работу потяжелее, место погрязнее... Чтобы сердце поскорей лопнуло от муки...»
– Смотри сюда, наташьк, – говорил Ахмет, вводя её в прихожую свинарника. – Вот закрома, вот комбикоpм. Раз-раз лапат-ведро – дунгыз* в кормушьк. Адин рыло – адин ведро. Покормиль – метла тут подмёль. Потом клеть выщащай лапат-скребок. Потом дунгыз гулять в загон, а наташьк на тот лужок раз-раз травка косить...
Галюня не поняла и половины услышанного, тихий ужас постепенно превращался в громкий. Она только и смогла сказать:
– Я не Наташка, я – Галюня.
– Смотри дальше, наташьк Галюня! Вот брезент – травка складывать и дунгыз в загон относить. Пять щасов – всех домой. Ещё раз-раз комбикоpм лапат-ведро, адин рыло – адин ведро, и наташьк Галюня – тоже домой. Понималь?
Рухнуть в обморок ей не давала повышенная концентрация аммиака в помещении. Громкий ужас прогрессировал в оглушительный. Схоронившаяся в желудке душа упорно желала выскочить через пищевод – Галюня с трудом сдерживала позывы. Судорожные кивки головой Ахмет воспринял как знак согласия и продолжил, подведя Галюню к шкафчику:
– Вот щулки озэка адевай прямо на кеды, наташьк Галюня! И плащ озэка адевай, прищёска в капющён. Айда сматреть дунгыз...
Общевойсковой защитный костюм Галюня изучала на занятиях по ОБЖ. Как и все, сдавала норматив на скорость надевания. Тогда, облачившись и глянув в зеркало, она ещё больше вознена-
видела ядерную войну. Теперь же она схватила замусоленный до пуленепробивамости плащ – как спасительную соломинку. В конце концов, в свинарнике же нет зеркал!
– Сматри свой падапещный, – продолжил Ахмет, введя её в основное помещение свинарника. – По пять в шесть клети и адин щерномазый щахлик вот тут, – он указал на одинокого красно-коричневого хрюнделька метровой длины и ростом сантиметров шестьдесят.
Доселе поросят Галюне случалось видеть лишь на телеэкране, и сейчас, когда на неё в напряжённом ожидании был устремлён тридцать один пятачок, она растерялась, подобно молодой учительнице, впервые вошедшей к детям в класс.
– Привет, свиномордий! Ты кто? – не зная, с чего начать, она спросила чахлика.
– Хрю-у! – подойдя, он положил подбородок на бортик клети.
– Ой, мамочки! – Галюня рефлекторно протянула руку, будто защищаясь. Услышав вскрик, поросенок резко поднял голову, словно захотел увидеть собственную спину, сильно толкнув упругим пятачком в ладошку. Галюню передёрнуло.
– Дядя Ахмет, скажите, у вас клетки прочные? – трепеща от брезгливости, произнесла она.
– Прощный, прощный. А ты щьтоб не боялься: жьивотный добрый. Главно, водка не жраль: жьивотный звереет от перегар. Перщатки тоже адевай, они там в щькафщике. Там и мыло найдёщь... Если вапрос нет, я поехаль. В щас ищьо приеду, – он направился к своему «уазику».
Галюня присела в прихожей. Ужас исчез, появилось смятение, опустошённость такая, когда не знаешь, о чём думать, что делать и куда смотреть. Только врождённое чувство ответственности не позволило впасть в оцепенение.
«Комбикоpм лапат-ведро» получилось легко. Раз-раз лопатой, точнее, pаз-раз-раз-раз – и ведёрко полное. Pаз-раз-раз-раз – и второе. Сделав пятнадцать ходок, Галюня мысленно отметила первую победу. Только чахлик остался обделённым. Может, она решила устроить ему разгрузочный день, а может, просто забыла. Он – напомнил, сквозь прутья толкнув её пятачком в колено, когда Галюня остановилась перевести дух.
– О-ой! Тебе чего? Ты, вообще, кто?
– Хрю-у!
– Как тебя зовут? Уж не Костей ли? Точно: ты – гадский и лживый Кость!
– Хрю-у!
– Ах ты мерзкая свинья! Как мог меня променять?
– Хрю-у!
– Что-о? Ты ещё что-то вякаешь, грязный Кость? – Галюня схватила метёлку. – Вот тебе за куклу! – удар обрушился ему на спину. – Разве я кукла?
– У-и-и!* – по-французски ответил Хрюн.
– Что-о-о??? Вот тебе за «У-и»! Вот тебе за «капризный рот»! Вот тебе за «нос впереди меня»! Вот тебе за «двадцать лет, а в голове ветер»! – удары падали один за другим.
– У-и-и-и! – орал Хрюн, словно соглашаясь с необоснованными претензиями, это продолжалось бы довольно долго, но вдруг взгляд истерящей экзекуторши пересёкся со взглядом жертвы. Галюня прочла немой вопрос «За что???», и метёлка выпала из рук.
– Прости, Хрюн, прости! – присев на корточки, она зарыдала. – Прости, ты ни в чём не виноват... Видишь, до чего может довести предательство? Видишь, как слабы и сволочны люди – одни предают, другие срывают зло на невиновных... Как же я устала плакать... Как же меня изнуряют ночи без сна... Я-то, дура, думала, что к двадцати годам своё уже отмучилась... Знаешь, о чём я больше всего мечтаю? Чтоб мою память, как флешку, полностью очистили и потом отформатировали заново. А ещё мечтаю наконец-то отоспаться... Хрюн, ты меня простил? Ну, что мне сделать, чтоб ты простил меня?
Выслушав, он молча посмотрел в свою кормушку.
– Поняла! Я всё поняла! Подожди пять сек, я сейчас, – вместо положенного одного, она отсыпала Хрюну полтора ведра. Он не набросился на жратву исступлённо, а спокойно, с достоинством подошёл и неторопливо начал завтрак, аккуратно поддевая нижней челюстью каждую горсточку корма.
– Ты простил меня, чахлик? – дав выход долго копившимся эмоциям, она почувствовала себя гораздо лучше. – Да не такой уж и чахлик...
– Хрю-у!
– Ну да, конечно же, Хрюн, – Галюня протянула защищённую матерчатой перчаткой ладошку. – Ой, мамочки!
Услышав последний возглас, он опять резко задрал голову.
– Дальше-то что тут делать? – риторически вопросила Галюня, оглядывая помещение. – Подскажи, свиномордий!
– Хрю-у! – перебил он, направляя нос в угол клети.
– Ну, спа-асибо, Хрюн! – она произнесла обречённо. – «Лапат-скребок клеть выщащай». Отойди, что ли, пока чистить-то буду...
Подмигнув, он намекающе почесался боком о щеколду своей дверцы.
– О! Спасибо, Хрюн, за подсказку! Сейчас вас в загон-то и отправлю. Только ворота открою...
В отличие от соседей, едва не сбивших Галюню в своём стремлении на свежий воздух, Хрюн никуда не спешил. Он вообще не собирался покидать клеть!
– Поди, Хрюн, погуляй.
Ноль эмоций.
– Иди, погуляй!
Та же реакция. И что теперь? Хворостиной? Метёлкой? Не хотелось бы... А если шлангом? Прицелившись брандспойтом в окорочок, она открыла кран. Скважина у свинарника своя, насос мощный, потому и напор – сравнимый с фонтаном «Дружба народов», отдача чуть не повалила Галюню наземь. Хрюн рухнул на бок, подставив под струю спину, затем, перевернувшись, подставил брюхо и, как показалось Галюне, заулыбался.
Очевидно, купанием он надеялся спастись от укусов насекомых, будучи лишённым возможности создавать на коже защитную грязевую корочку... Или хотел водного массажа... Или просто любил чистоту... А может, хотел подсказать, что клети можно отмыть сильной струёй из шланга, а не нудным отскребанием.
– Ой, спасибо тебе, Хрюн! Представляешь, как ты мне только что облегчил жизнь!
Клети она вымыла быстро и почти не нагибаясь. Раза три, может, и пришлось поработать скребком, но трудовая сосредоточенность напрочь убила остатки брезгливости.
Следующее испытание – «травка косить». «Приподнимая косулю тяжёлую»... нет, ничего Галюня не порезала, да не такая она и тяжёлая. Процесс работы косарей она видела на картинках и на экране. Вот только не могла вспомнить, в какую сторону махать. Слева направо? Лезвие уходит вверх, и держать неудобно. Справа налево? Держать удобнее, но лезвие постоянно тыкается в землю, так недалеко и до штопора – припомнился фрагмент из «Ну, погоди!». Может, она вообще тупая, в смысле, коса? Так, стоп: никто не тупой, просто надо сперва разобраться. Очевидно, лезвие нужно вести параллельно земле и перпендикулярно росту травы. Та-ак, само лезвие к рукоятке расположено под этим углом, значит, рукоятку надо держать под таким углом и двигать по горизонтальной гиперболической траектории. Галюня примерилась, сделала первый взмах – и травинки дружно пали в метровый рядок. Да-а, такой агрегат пока освоишь... На него права выдавать надо! Косарь категории Е или категории Ё!
– Что, мерзкий Кость, смеёшься? Думал, если стал травой, так я до тебя не доберусь? Уже добралась! А ты посмейся, посмейся напоследок! – она сделала новый взмах, и опять получился рядок. – Что, не нравится? Мало тебе! Вот, на ещё! А то ишь, раскормился тут на плодородных почвах, – Галюня сделала очередной взмах.
Чувство гордости наполнило душу: Ирке-то такое точно слабо! Да что там Ирке – всем подружкам слабо! Казалось, что в руках у неё не коса, а пульт управления громадной лазерной пушкой на межгалактическом корабле, но это как минимум!
После двух проходов от края до края лужайки Галюня решила, что накошено достаточно, теперь встаёт вопрос о транспортировке травы до подопечных. «Брезент» оказался не мешком, а тентом «два на два». Она сгребла траву на тент. Нет, волоком не получится – всё растеряется по дороге. А если в узелок? Она связала накрест лежащие уголки тента – получилось подобие шара, который можно катить, а не тащить на спине.
– Сейчас, милый, я тебя свинюшкам скормлю, – Галюня пинками погнала шар к загону. – Съедят они тебя с удовольствием, и превратишься ты в... в то, чем и являешься по природе своей!
Несколькими охапками трава была переброшена в загон. Проворно ринувшись, хрюшки окружили угощение, отпихивая друг друга – как провинциальные приезжие у прилавка столичного гастронома 80-ых! Хрюн в отдалении философски разглядывал неизвестно зачем наваленную тут гору щебёнки, наклоняя голову то вправо, то влево. В контурах разновеликих камней ему, очевидно, представлялись фруктовые пряники... Или творожные сырки... Словно подросток, чьим местом в классе много лет является «камчатка», он чурался коллектива. Когда толпа рассеялась, ни одной травинки не осталось.
– Тебя тоже все бросили, да, хрюндик?
– Хрю-у! – он подошёл к ограде.
– Ты тоже один по жизни, да? Как много у нас с тобой общего, – она поскребла его за ухом, не решившись снять перчатку...
Хозяин приехал, как и обещал, в 13:00. Осмотрев помещение, мысленно оценил степень чистоты. Будто вскользь глянув на тент, заметил на нём свежие травинки и стал ещё довольнее.
– Абед пара, наташьк Галюня! – открыв заднюю дверцу «уазика», он достал огромный тряпичный узелок и незамедлительно вручил работнице – та едва удержала. – Руки помыль? Кющай, пажяльста, наташьк Галюня! Кющай! Я кющаль, детки кющаль, и ты кющай, пока не остыль. Я поехаль, приеду в пять запирать.
– Спасибо, дядя Ахмет, – только и успела сказать она.
Обед... Какой, нафиг, обед, когда глаза из орбит лезут – Галюня снова почувствовала утренние ощущения, поэтому, проводив хозяина, отправилась на свежескошенную поляну. Присела, сняла капюшон, расправила волосы. Пахнут? Вроде нет. Всё-таки ОЗК – он и в мирных условиях исправно выполняет свою великую функцию!
В привезенном свертке обнаружилась «пирамидка» из высокого картонного стакана с пластиковой крышкой и двух прямо-
угольных пищевых контейнеров. В меньшем лежали два бутерброда с сыром. О, этот ненавистный сыр!
Стоп: в бутерброде с сыром сколько калорий? А сколько их нужно затратить, чтоб вычистить свинарник? Явно больше. Где ж взять? Жирок растрясти? Так у неё нет жирка! Разве что на... Нет, на них тоже нет! В общем, надо поесть.
Второй контейнер был наполнен овсяной кашей с огромным пятном сливочного масла посередине. БЫЛ наполнен, поскольку через пять минут стал пустым. В стакане оказалось какао на молоке – Галюня с удовольствием запила оставшийся бутерброд и, в блаженстве раскинув руки, огляделась. Это что там белеет? Ромашка-поповник? Хорошо! А это? Колокольчики? Годится! А вот клеверок, белый и красный. Таволга тоже подойдёт – для пущей ароматности. И злаки не помешают: мятлик, тимофеевка, ежа...
Когда букетик стал походить на снопик, несколько стебельков будто сами прыгнули в её пальчики, будто сами переплелись. Новые стебельки охотно присоединялись к уже переплетённым, и вскоре готовый венок украсил её голову. Она достала маленькое зеркальце. Прелестно, прелестно! А если на капюшон надеть? Вообще отпад! Хорошо, Ирка не видит – лопнула бы от зависти!
Семнадцать часов наступили быстро. Галюня загнала «архаровцев» домой – собственно, они сами вернулись, едва она распахнула ворота. Хрюн пришёл последним.
– А это, хрюндик, тебе твоя порция витаминчиков, – брошенный венок повис на его правом ухе. – А тебе идёт больше!
– Хрю-у! – стряхнув подарок и обнюхав, он глянул с благодарностью.
По-скорому раскидав по ведру корма «на рыло», на прощание Галюня помахала Хрюну. Не имея рук, в ответ он взмахнул ушами. Домой она возвращалась победителем: свиней укротила, косу освоила, наконец, пообедала... В каждой мышце такое приятное тепло от работы...
Тётя Тоня без эмоций выслушала отчёт о первом трудовом дне, только сказала:
– Там в холодильнике сырки. Давно лежат. Отвези своему хрюнделю...
Новое утро принесло уже подзабытое сладкое ощущение, то, которое наступает после золотого сна. Именно золотого и именно сна, а не полубредового забытья, только отнимающего и без того скудные силы. Сколько радости, однако, могут доставлять элементарные вещи, если уметь им радоваться! А чтоб тому научиться – всего-то и надо, что на время их утратить.
Второй рабочий день не вызвал вчерашних опасений: как показал опыт – нет в свинарнике ничего страшного и непосильного, и потом – это, пожалуй, главнее! – одна пара карих поросячьих глаз смотрит на неё уж точно невраждебно.
– Привет, Хрюн! Ой, мамочки! – воскликнула она, попав в «свинарную» атмосферу. Он не замедлил задрать голову, толкнув пятачком Галюнину ладошку.
Утренний «комбикоpм лапат-ведро» сменился отправкой позавтракавших на прогулку и омовением клетей. Затем, немного посовершенствовав навыки косьбы и с удовольствием попинав тюк с травой, Галюня присела перевести дух у ограды загона. Хрюн, как обычно, занимался философским созерцанием ландшафтов и травы опять не получил.
– А у меня для тебя гостинец! – принеся, она раскрыла свой пакет. – Сырки любишь? Какие? Со сгущёнкой? Или с вареньем?
Услыхав треск разрываемой обёртки, Хрюн подошёл к ограде – запах подкисшего творога ему явно нравился. Галюня протянула сырок на раскрытой ладошке, но вдруг поняла, что рискует быть укушенной.
– Ой, мамочки! – вырвалось нечаянно.
Хрюн, сильно толкнув её ладонь снизу, выбил угощение и тут же поймал его, словно цепной пёс – брошенную краюху.
– Вкусно? Хочешь ещё? Ой, мамочки! – очередной сырок отправился в свой последний полёт. – Слушай, ты всегда задираешь нос от этого возгласа? Ой, мамочки!
Хрюн подтвердил её догадку, снова проявив меткость: кисломолочный продукт для россонеро – как нектар для пчелы, как весенний опарыш для молодых судачков. Галюня же наслаждалась необычным эффектом игры, и вечер наступил невероятно скоро.
4
Однако любая светлая полоса имеет особенность прерываться, и главный герой, не успев отойти от прежнего испытания, вскоре подвергается новому.
Очередное испытание не назовёшь неожиданным. Но раньше Галюня не задумывалась над тем, что однажды подопечными будет съедена последняя порция корма, и на другой день за ними придёт специальный фургон с мясокомбината.
Ворота распахнула по привычке – «архаровцы» ринулись толпой, словно утренние дачники к первому пригородному автобусу. Хрюн поместил подбородок на дверцу, очевидно, предчувствуя что-то невесёлое.
– Хрюн, извини, сегодня купания не будет... – она поскребла его за ухом. – Хочешь яблочко? На, бери. Только сейчас сорвала... С тобой, знаешь, веселее работалось...
Он взял из вежливости.
– Иди, Хрюн, тебе пора...
Он ткнулся пятачком в ладонь и не хотел отходить.
– Хрюн, иди уже, не рви сердце! – она чувствовала, как слёзные железы начали выделять жидкость, судя по температуре – расплавленный чугун. – Хрюн, прости, но так надо...
Он покорно опустил нос и посмотрел на свою щеколду. Галюня впала в смятение. Конечно, она знала, для чего разводят свиней, но не могла поверить, что столкнётся с этим настолько близко, как ещё месяц назад не могла поверить, что какой-то ходячий «кусок сала» может обладать душой, характером, чувствами и интеллектом, и что с ним можно подружиться...
– Все, что ли? – с улицы прокричал водитель фургона.
– Все, все! – взвизгнула она и, выведя Хрюна, направила его к противоположной воротам двери. – Беги, Хрюн, беги туда! Там лес, грибы, жёлуди... Беги скорее! Ой, мамочки!..
Он, поняв её замысел, устремился в указанном направлении, и мясистая лебеда сокрыла его.
– Ну и дура ты, Галюня! – за ужином провозгласила тётушка.
– Он такими глазами смотрел... Он так просил не убивать его, тёть Тонь...
– Эх вы, городские! Шашлычок-то, небось, любишь трескать? А куру-гриль? Думаешь, куры на вертел – просятся? В деревне это в порядке вещей: сегодня играешь с курочками, а завтра курятинку уминаешь. Если всех так жалеть, то одним святым духом только и питаться, потому что жить хотят даже растения!
– Я знаю, тёть Тонь, я понимаю, – от стыда ей хотелось испариться.
– Понимает она... А что на деньги попала – тоже понимаешь? Хозяину-то что скажешь?
– Понимаю, тёть Тонь, понимаю... Надеюсь, зарплаты моей ему хватит. А если нет... – она потрогала свой перстенёк, и превратиться в пар захотелось ещё сильнее. Лучше б в городе оставалась – сейчас бы уже и переболела...
– Хватит ей зарплаты... В общем, так: Ахмет спросит – говори, ничего, мол, не знаю, выгнала всех, а если приёмщики кого и проворонили, так мне пофиг на них! А сама молись, чтоб твоего свина быстрее поймали. Да-да: для тебя это будет лучший исход! Потому что пока тепло – он ещё прокормится в лесу да на помойках. Потом похолодает – он же по огородам полезет, капусту со свёклой тырить, а крайними окажемся мы с тобой!..
Далее по закону жанра обязательно должно случиться нечто знаковое, призванное развести ситуацию, причём не всегда проезжими путями!
Трель клаксона хозяйского «уазика» у калитки вынудила подпрыгнуть даже тётю Тоню. Галюня смиренно отправилась на закла-
ние. Десять метров, девять, восемь... «Не знаю, выгнала всех»... Шесть, пять, четыре... «Это приёмщики проворонили»... Два, один... Ой, мамочки... Ноль...
– Дядя Ахмет, дядя Ахмет, я знаю, я виновата. Но он побежал, а я не догнала. Много вы из-за меня потеряли? – затараторила она, не дав ему и рта раскрыть. – Вот этого – хватит? Возьмите! Это серебро 925-ой и фианит, настоящий! Дядь Ахмет! Этого – хваталь? Глюпый наташьк упускаль щерномазый щахлик. Вы много бакс потеряль, дядь Ахмет?
Фермер заговорил совершенно чисто:
– Ты честный человек, Галюня! Ты порядочный человек и работник надёжный. Но я, знаешь ли, тоже человек порядочный, поэтому вот, держи! – он вынул конверт. – Триста твоих заработанных баксов, рублями, как было уговорено.
– Но как же... – она механически схватила конверт.
– Вот так: спишем чахлика на естественный падёж. Отдыхай теперь, ты заслужила, – хозяин направился к машине.
– Спасибо, дядя Ахмет, – вдогонку бросила она.
Неожиданная развязка обрадовала даже тётушку:
– Ну-у, теперь ты богатая невеста! А ведь твоим институтским такие приключения и не снились! Иди, почивай на лаврах.
– Как же почивать, тёть Тонь? Хозяин сказал, что чахлика – на естественный падёж! Он же сейчас где-то в лесу, один, и волки воют... – к горлу подкатил комок.
– Эх, слезокапалка ты городская, – тётушка обняла племянницу. – Волки? Какие ж тут волки-то! Их отродясь тут не было! А свин твой прибежал в соседнюю деревню и уже который сон видит в чьём-то хлеву!
– Правда?
– Конечно, правда! Халявной свинье в каждом подворье обрадуются!
– Подождите... А если те хозяева захотят его на шашлык?
– Да ты что! Кто ж шашлык-то из хрячины делает! Специалистка, а не знаешь... Они его по свиноматкам водить будут, породу улучшать да деньгу за это грести! Иди спать, ты и так сегодня натерпелась.
Галюня торжествовала: до сознания только-только дошёл размер заработанной суммы, и в этой сумме углядывались и кулончик, и серьги, и костюмчик из «Олимпийца», и ещё мороженого – порций сто!
Но если уж подвергать главного героя испытаниям, так подвергать по полной, комплексно и всесторонне, чтобы, пройдя все круги, душа его закалилась, либо рассыпалась в прах, как старый чугун.
– Галюня! Галюня! Ты здесь? – ближайшим вечером раздался под окном громкий шёпот, бывший настолько знакомым, что единственным стало желание стереть его из памяти навсегда и поскорее.
Сновидение? Ещё рано. Бред воспалённого рассудка? Он благополучно излечился свежим воздухом и здоровой пищей! Неужели это... Захотелось увидеть противоположный край света...
– Галюня, почему молчишь, Галюня?
– А что тебе сказать? – распахнув створку окна, спокойно произнесла она, хотя поджилки уже поигрывали.
– Как ты, Галюня?
– Честно? Замечательно! Сплю, как облачко на небе, просыпаюсь, как ландыш в саду.
– Куда ж ты пропала? На звонки не отвечаешь, сама не звонишь...
– Зачем?
– Как – зачем? Я же соскучился...
– Ой ли!– сохранять низкую температуру тона удавалось всё труднее. – Кто там встретил другую, которую всю жизнь искал?
– Никто никого не встречал, ты одна мне нужна!
– Ты уверен?
– Да!
– Это я слышала. Опять врёшь...
– Галюня, прости меня! Я дурак, я свинья!
– Не оскорбляй достойное животное сравнением с собой! – сказав, она мысленно самовосхитилась.
– Галюня, прости меня! Только потеряв, я понял, что всё это время я думал исключительно о себе. Галюня, выйди, пожалуйста...
– Зачем?
– Поговорить надо.
– Кoму надо? Мне – нет. У меня своя дорога, у тебя – своя.
– Галюня, прости меня! Дай мне один шанс, пожалуйста, дай мне шанс! Дай мне шанс показать, что я не такой, что я изменился... Хочешь, на колени встану? Галюня, дай мне шанс!
Качнув головой, она сомкнула створки окна, плотная штора обрушилась карающим мечом справедливости. Дрожь поджилок усилилась – не от страха и не от волнения, но – от эйфории победителя!
– Галюня, прости меня! – неслось из-за окна. – Дай мне шанс, пожалуйста, только один! Если я тебя разочарую хоть раз, хоть пол-раза – обещаю: уйду из твоей жизни навсегда! Дай мне шанс, Галюня!
Покричи, Кость, покричи! Волосы порви, порыдай, чтоб прочувствовал, что переживает преданный человек! Хотя тебя ж никто и не предавал...
– Уходи, спит она! – проворчала вышедшая на крыльцо тётя Тоня.
– Здравствуйте, Антонина Михайловна! Прошу, скажите, чтоб простила, что мне без неё плохо...
– Да мне пофиг на тебя! Сам скажи.
– Но как? Она не желает меня слушать...
– Сказала ж, мне пофиг! Делай что хочешь. А будешь орать – милицию вызову, – захлопнув дверь, тётка вошла к ней в комнату. – Ну что, коварная разбивательница сердец? Мне-то пофиг на ваши страсти, но ответь сама себе: сюда, ко мне, ты с какой мечтой ехала? Только себе не лги!
– Я не лгу, тёть Тонь. Мечта была одна – чтоб пришло возмездие за предательство...
– Дождалась? Теперь довольна?
– Не вполне. Вот когда не поспит ночей десять или хотя бы семь...
– Да? Припомни, с чего история началась? Кто заварил эту похлёбку, не забыла? Бедная ты, Галюня, бедная! От своей волшебной головы страдаешь... Любовью исцеляйся, а не местью! От души живи, дурёха! Её в себе разыщи, её на передний план выводи. Душой с людьми разговаривай, иначе гордыня захватит всё твоё существо, а там и безумие близко. Зачем тебе такая участь? Береги себя и не кусай тех, кто рядом...
Права тётка, в сорокатысячный раз права! Что было? И что есть? Все наши поступки – словно круги на воде от брошенного камня. Лучше не играть с чужим сердцем – даже не нарочно можно очень сильно навредить. Жизнь мудрее, она сама расставит всё на свои места.
Очередной сеанс самокопания перешёл в сон, под утро завершившийся коротким видением – неприятным, одним из тех, от которых, просыпаясь, облегчённо вздыхаешь – слава богу, что сон, но конкретики Галюня не помнила. Да и не до конкретики ей стало, ибо доносившийся с кухни голос тёти диалогировал с другим, страшно знакомым, голосом.
– Мёд, мёд клади себе! Да не стесняйся! Не хватало ещё простыть летом! Надо же – всю ночь где-то прошлындать! Коньячку в чай плесни!
– Спасибо, Антонина Михайловна! Я уже согрелся...
– Согрелся он... Что ж вы, молодёжь, дурные-то все такие? Что ж вам спокойно-то не живётся?
– Да ночью-то тепло, только под утро, когда роса... Но у меня костёр был!
– Костёр... А вот и твоя долгожданная проснулась! В общем, давайте, умывайтесь, завтракайте, берите тормозок и валите на речку! Нечего летом дома сидеть. Корзину сейчас найду...
5
Час проходил, другой и третий, а они продолжали сидеть на брёвнышке у пруда, не выпуская друг друга из объятий, и казалось, все солнца и луны, марсы и фобосы, сириусы и альтаиры уместились в этом дорогом и во всех смыслах близком человеке... Снова и снова окуналась она в аромат любимых губ, не спеша выныривать, да и не желая.
Счастье от наступившего прощения и тревога от осознания, что по собственной глупости чуть не совершила самую огромную ошибку в жизни; радость от сброшенного напряжения, в каком пребывала все эти дни и которого вроде бы не замечала, и страх опять потерять любимого; особое облегчение где-то в районе горла, словно наконец-то вернулась способность свободно дышать и глотать, и снова – безграничное счастье, такое, что почва из-под ног и крылья за спиной... Велика целительная сила прощения!
– Кость, я заметила, что закрываю глаза, целуясь с тобой...
– Не отвлекайся, Галюня, я соскучился!
– Вчера ты сделал поистине мужской поступок. Я тебя зауважала ещё сильнее, Кость...
– Ничего, ночное закаливание мне полезно! Свежий воздух, адреналин, романтика...
И четвёртый час прошёл, и пятый, и шестой, и седьмой уже разменял три своих четверти – пора домой, скоро начнёт смеркаться, а через лес идти почти километр, и до леса – два. Да впрочем хоть бы и двадцать два – любимый же рядом!
– Спасибо тебе, Кость! Спасибо за ценный жизненный урок. Я поняла, что мир не делится на чёрное и белое, что противоположные чувства в человеческой душе присутствуют в сложнейшем переплетении.
Засыпающий лес встретил теплом, которое копилось в течение всего дня. Хвойно-цветочно-травяной аромат дурманил голову. Вдали, за стволами, уже мерцали деревенские огни – там дом, ужин и банька с сеном на чердаке... Доносились отголоски музыки из клуба – дискотека входила в разгар.
И тут иные звуки, полярно чуждые сложившейся идиллической картине, не зная пощады, огласили этот участок леса:
– Вот это Жо-о-о...рина машина! – прогремело в полумраке. Да, невозможно напоследок оставить уже героев в покое, не устроив им финального – но самого крупного – испытания! Причём из всех выбрать самое вульгарное и заезженное в плохих отечественных «кинах», но так и жизнь не всегда оригинальна и прекрасна!
– Здорово, городская! Что ж ты всё ховаешься, всё не выходишь? – подхватил второй голос, и два силуэта, отделившись от кустов, преградили влюблённым дорогу. – Тут с тобой познакомиться желают, а ты не даёшь. Так не по-людски!
Ну да, тётка ж предупреждала: это Клос и дружок его Клин! Днём их не видно, зато ночью они в округе первые парни, заодно цари и боги, вершащие судьбы припозднившихся селян.
– Нет! – взвизгнула Галюня. – Нет, пожалуйста, ребята!..
– Почему-у? – дыша перегаром, ласково протянул Клос, настолько ласково, что его душегубские намерения стали очевидны. – Тебе западло с нами познакомиться, да?
– Ребята, извините: у меня есть парень! – пролепетала она, обеими руками хватаясь за Костика.
– Парень у неё, извините... Слыхал, какая вежливая? Этот, шоль, парень? – Клин похлопал Костяна по щеке, от испуга тот побелел так, что стал светиться в темноте.
– Ну, расскажи, парень, как она? – Клос приобнял его за плечи.
– Мужики, не надо, не надо! – пробормотал Костя.
– Отстань от человека! – Клин упивался всевластием. – Видишь: ему впадлу с тобой разговаривать!
– Да? Пацанок, тебе впадлу со мной разговаривать? Не-ет, ему не впадлу, он тебя стесняется! Ну, пойдём, чувачок, отойдём в стороночку, там и расскажешь, – Клос взял его под руку.
– Мужики, об одном прошу, – взмолился Костя и вдруг дерзко извернувшись, бросил корзину в кусты и кинулся прочь. – Поаккуратней с ней!
Голос вместе с топотом исчезли в лесном сумраке. Галюня оцепенела: любимый, как же так? Сознание не хотело принимать увиденное, оттого и не чувствовала она страха. Сегодняшний сон до мельчайших деталей всплыл в памяти: они с Костиком оказались в тёмном и холодном море, и берег вроде близко, но Костя не умеет плавать, а её силы на исходе; она только успевает вытолкнуть любимого наверх, сама уходя ко дну; что-то или кто-то пытается поддержать её снизу, но она этого уже не видит, потому что просто перестаёт дышать.
Нет смысла звать на помощь: крик, словно плач упавшего в колодец котёнка, утонет во тьме. Оцепенение нарастало. Гопники воодушевились ещё больше.
– Ну, что ты боишься? – Клос шёл к ней медленно, вразвалочку, с упоением палача.
– Ну, малышка, айда к нам, – ласково пел Клин, а Клос продолжал наступление. Но в следующую секунду его глаза оказались на лбу, отверстый рот принял размеры пещеры, и отчаянный рёв низвергся из его гортани, поглотив звук рвущейся джинсы.
Пав на лесную подстилку, Клос завертелся, словно грешник на раскалённой адской сковородке, руками вздирая почву вокруг, поднимая тучи пыли. Одно продолговатое облако отплыло от Клоса и низом двинулось к Галюне... Или это не облако? А что? Лесной дух?
– Дух, ты добрый? – прошептала она, из последних сил удерживая отъезжающую крышу. – Забери меня, пожалуйста, в чащу, только поскорее...
Облако приблизилось, обошло её, хрустя опавшими веточками и тяжело сопя.
– Нет, ты не дух, ты гном! Ты добрый гном?
– ХРЮ-У! – громозвучно произнесло облако, выплюнуло клок джинсовой ткани и ткнулось пятачком в руку.
– Ты, городская, приборзела? – алчно потирая руки, Клин направился к Галюне. – Что, со свиньёй по лесу шастаешь? Типа, деловая такая из себя? Ненавижу деловых! Да мне свинью завалить – как два пальца!
Хрюн развернулся на голос и тотчас был пойман – Клин зажал его пятак меж колен, схватив руками за уши.
– Щас твоей свинье шею сверну, а ты пока покричи, – он перешёл на фальшивый визг. – Помоги-ите!!! Спаси-ите!!! Ой, ма-амочки...
...Хороша свиная шейка, сочна и лакома, блюда из неё занимают коронные места в кухнях многих народов мира, потому что образована она самыми крупными мышцами, самыми широкими, следовательно, и самыми сильными. Только откуда ж было знать об этом простому деревенскому пареньку? Из школы? Реальным пацанам учиться в школе – западло! Из дома? Каким образом, если всё лето и осень родители не разгибаются, а зиму и полвесны – не просыхают? Хотел несчастный парнишка, чтоб было круто, а получилось – всмятку: рыло вхлюпнулось так, что Клин, прозвенев, описал в воздухе квадратичную параболу, словно акробат, да и рухнул прямо на корчившегося друга, отключив его и себя.
Убедившись, что опасность устранена, спасатель подошёл к несостоявшейся жертве, та вцепилась пятернёй в его холку, опускаясь на землю. Тело била постстрессовая дрожь, крупные слёзы катились по лицу...
– Хрюн, как ты меня нашёл? Следил за мной, да? Спасибо тебе! Если б не ты...
Она скребла пальчиками за его ухом, он тыкался пятачком ей в щёку, размазывая слёзы.
– Говорил же хозяин, щьтоб водка не жраль, Хрюн, помнишь?
Отвернувшись, он направил нос в сторону деревенских огней.
– Да-да, там твой свинарник. Хочешь туда? Или в лесу тебе лучше?
Отшагнув, он мягко толкнул её в бедро и снова указал на огни.
– Поняла, Хрюн, поняла! Проводишь меня? – опёршись на его шею, она встала, отряхнулась, огляделась: нападавшие продолжали лежать в обнимку, не подавая признаков физической активности. – Бежим, Хрюн!
У околицы Галюня перевела дух: всё, вот и дом тётки.
– Хрюн, знаешь, что? У тёти Тони конура от пса осталась, хочешь в конуре пожить? Я только спрошу у тёти, ладно? Хрюн! Ты где, Хрюн? – она оглянулась и по удаляющемуся шелесту высокой травы всё поняла. – Какой ты скромный герой! Или свобода тебе дороже? Ладно, ещё увидимся!
В сон погружалась счастливой, как человек, успешно выдержавший очередной нелёгкий жизненный экзамен. Она усвоила, что существуют вещи поважнее разбитого сердца. А еще уяснив, как «по-мужски», а как «по-свински»...
6
Велосипед легонько катился лесной тропинкой, мягко подпрыгивая на выползших корнях деревьев и плавно обходя неровности. Хрюн семенил следом, носом сканируя воздух – не примешался ли к нему запах потенциального обидчика. Теперь по утрам он встречал Галюню у околицы, провожал в лес – собирать грибы и чернику, или в луга – просто побегать и насладиться разнотравьем. Но больше обоим нравилось ходить на речку. После известия о том, что в лесу завелась стая бешеных кабанов, нападающих на людей, местные и днём-то сюда не совались, поэтому пляж был постоянно свободен. Галюня вбегала в воду, проплывала метров десять, затем переворачивалась на спинку и дрейфовала, раскинув руки. Хрюн входил в воду неторопливо, плыл к Галюне по-собачьи и тыкался пятачком в плечико. Та обнимала его за шею, пристраивалась на спине, и он катал её по пруду, словно мульт-черепаха – львёнка. Накупавшись, они выходили на сушу, отряхивались-вытирались, и наступало время ланча: ей доставались бутерброды и сок, ему – фрукты и подкисшие сырки из тёткиного холодильника. Потом до полдника оба принимали солнечные ванны, и как-то не хотелось думать, что из всего невечного на земле самое невечное – лето...
В этот раз у пруда они оказались не первыми: какой-то рослый загорелый парень в красных плавках сидел на складном стульчике возле бирюзовой легковушки и «колдовал» в лежащем на коленях ноутбуке. Сбоку на клеёнке виднелись несколько пакетов сливок и на треть съеденная продолговатая узбекская дыня. Хрюн насторожился.
– Спокойно, спокойно. На гопника не похож. Действуем как обычно, – проговорила Галюня, отметив хорошую форму незнакомца. – Вы не против?
– Ой! – увлечённый работой, парень не заметил их прибытия. – Конечно, не против: речка большая, всем места хватит.
– Тогда приглядите за моим велосипедом, пожалуйста, – попросила она, входя в воду.
Продолжать работу стало невозможно: изящные линии фигурки девушки отобрали большую часть внимания, поведение её четвероногого спутника завладело его остатками. Хрюн будто специально проплыл с нею долгий «круг почёта», она же безо всяких «будто» специально смеялась позвонче.
На берегу она извлекла из рюкзачка несколько сырков. Хрюн в приятной готовности сел на траву. Заметив, что незнакомец наблюдает за ними, Галюня положила распакованный сырок на ладошку.
– Ой, мамочки!
Пятачком он выбил угощение и тотчас поймал его. Она развернула второй сырок.
– Ой, мамочки!
Незнакомец подошёл после четвёртого сырка.
– Девушка, простите, в порядке любопытства: вы – лесная фея? Или речная нимфа? – произнёс он, аплодируя.
– Ваша интуиция делает вам честь! – она плавно провела пальчиками по волосам.
– А это у вас кто? – он промерил Хрюню взглядом от пятачка до хвостика, от хвостика до пятачка и от кончиков ушей до кончиков копыт.
– Да где же ваше зрение? Это ж мой дельфин, разве непонятно? – Галюня кокетливо закатила глазки.
– Здо-орово! И как зовут вашего дельфина?
– Хрю-у! – представился Хрюн.
– Прелесть! – парень умилился. – А какой он у вас породы?
– O! Это очень редкая порода дельфинов! Россонеро! Слыхали? – она села на полотенце, обхватив руками колени. – Смотрите, какой окрас! Иди, Хрюн, погуляй.
– А что ваш дельфин кушает? Свежую рыбку?
– Не-ет, исключительно фрукты и молочку. А вам это зачем?
– Не поверите: хочу на работу его взять.
– На работу? – Галюня рассмеялась заливисто.
– Да, на работу. Серьёзно! Кстати, дыньки хотите? Сладкая! И чего смешного?
– Ну, как сказать... Вот вы, например, думаете, что дыня у вас есть, а на самом деле её уже нет. Хрюн, и тебе не стыдно? Кто учил тебя брать чужое? Простите его! Ну, вот, хотите яблоко в качестве компенсации? Или сливы? Они тоже сладкие...
– Де-евушка, теперь-то вы не вправе отказать мне! Видать, само провидение свело меня с вами и с вашим смышлёнышем! Понимаете, скоро открытие сезона, с меня новую программу требуют, а мыслей нет...
– Вы о чём?
– Ну вот, посмотрите, – парень метнулся к машине за ноутбуком. – Пытаюсь что-то выдать, а не выдаётся, хоть голову разбей.
– Ничего непонятно. Какие-то схемы, рисунки... Вы вообще кто?
– Вот тут гляньте, а то вдруг на слово не поверите, – в его руке будто из воздуха появилась визитка. – И дельфину вашему покажите. Может, он и не против?
– Так мы у него и спросим: ты не против? – игриво произнесла Галюня, лишь потом принялась за изучение визитки. – «Станислав Порчеллин, государственный цирк, специалист по работе с животными»... Вы – тот самый Порчеллин, который на афишах? Ой...
Не дождавшись привычной команды, Хрюн аккуратно губами взял визитку из рук Порчеллина и красноречиво протянул её Галюне. Дальше, как говорится, уже совсем другая история.
