Виктор Стукалов

 

Возвращение Захара

 

Телефонный звонок раздался, как всегда, не вовремя. Сняв трубку, услышал простуженный голос начальника лесопункта Солонцовый Анатолия Андреевича Чупина:

– Зайди в контору, есть срочное дело. И возьми с собой материалы по отводу лесосек по всем кварталам, что вблизи Солонцового.

Достаю папку с документами и направлюсь в контору лесопункта. В конторе, вокруг письменных столов, расположенных буквой «Т», сидели Анатолий Чупин, инженер Хорского леспромхоза Иван Степанович Минин и начальник производственно-технического отдела Вадим Григорьевич Савчук. На столах, занимая их полностью, лежала карта Катэнского лесничества.

На этой карте таксационные выдела каждого квартала были раскрашены в цвета, соответствующие преобладающей древесной породе, а насыщенность цвета указывала её возраст. Карта была больше похожа на яркий цыганский платок, чем на документ, предназначенный для служебного пользования. На столе в беспорядке лежали планшеты – небольшие карты на отдельные участки леса. Обстановка говорила о том, что здесь решался какой-то важный вопрос, так или иначе связанный с лесосечным фондом.

Обменявшись крепкими рукопожатиями и дежурными фразами о жизни и здоровье, перешли к делу.

Со слов Вадима Григорьевича я понял, что необходимо срочно сделать отводы лесосек для лесопункта «Катэн» с запасом не менее ста тысяч кубометров деловой древесины. Лесосырьевая база лесопункта «Катэн» была уже истощена, поэтому необходимо было подобрать участки для сверх планового отвода лесосек на лесосырьевой базе лесопункта «Солонцовый».

Было поставлено ещё одно условие – отведенные лесосеки, по возможности, должны были располагаться как можно ближе к Солонцовому: разделку заготовленной древесины планировалось производить на нижних складах нашего лесопункта. Это позволяло сконцентрировать в одном месте её разделку на сортименты, погрузку на лесовозы и вывозку на лесобазу в посёлок Хор для отправки в Японию.

«Истоптав» пальцами все сопки по карте, остановились на левом притоке Катэна – небольшой реке Кэу. По её правому притоку – ключу Западному у меня была «заначка» – большой массив хорошего кедрача, который я, как лесничий, берёг на «всякий случай». И, видимо, этот «всякий случай» как раз наступил.

Незапланированный отвод лесосек сулил мне большие сложности: все лесники и рабочие лесничества были заняты на проходных рубках, заготовленная при этом древесина – жерди – вывозилась в Киргизию на виноградники. Снять их на отводы – значит сорвать производственный план по этому виду работ, и сей тяжкий грех я никакими молитвами не отмажу. При этом не примут во внимание, что в мае и начале июня мы были на тушении двух лесных пожаров, и нам с большим трудом удалось выполнить план третьего квартала, в том числе по рубкам ухода за лесом и реконструкции малоценных лесных насаждений.

Поэтому мне показалось разумным, не срывая с мест людей, все подготовительные работы выполнить самому: это позволит выиграть время, без «штурмовщины» завершить намеченный объём работ на декабрь и успешно завершить годовой план.

Утром следующего дня я уже протаптывал лыжню по старой лесовозной дороге в урочище реки Кэу. Подшитые камусом^* лыжи легко скользили по слежавшемуся, плотному снегу, оставляя за собой две широкие колеи.

Не по-зимнему яркое солнце разбудило спящую тайгу, стараясь заглянуть в самые потаённые её уголки, искрилось всеми цветами радуги на заснеженных ветвях.

Где-то в лесной чаще стучал дятел, и эти звуки далеко разносились в застоявшемся морозном воздухе; стайка синичек перелетала с ветки на ветку и птицы что-то склёвывали, роняя комья снега; ватага клестов недружно взлетела с парящей наледи и красными брызгами рассыпалась среди еловых ветвей.

В чистом морозном воздухе дышалось, на удивление, легко и свободно... Но у меня не было времени любоваться красотой зимнего дня, я очень спешил и, выйдя на устье ключа Западный, пошёл по его руслу. Впереди меня ждал очень напряжённый рабочий день...

...Солнце уже клонилось к закату, и пора была подвести итоги дня. Основную часть намеченной работы я сделал, оставалось произвести ленточный перечёт на пробных площадях, и по моим подсчётам, на это требовался ещё один день упорного труда.

Это теоретически. А вот практически дело обстояло сложнее: завтра мне снова придётся «отмахать» из дому до места работы десять километров, и такое же расстояние обратно, а это отнимет около пяти часов и на работу останется не более трёх-четырёх. При таком раскладе мне придётся снова прийти сюда и отработать ещё один день. Гораздо разумнее будет заночевать здесь и, тем самым, сохранить силы и выиграть время.

Я знал, что по ключу Ольховому, левому притоку Кэу, лесорубами оставлен обогревательный вагончик, которым нередко пользовались охотники. Принимаю решение заночевать там, чтобы утром, вернувшись сюда, за день сделать как можно больший объём работы.

Поднимаюсь на водораздел, одновременно веду перечёт деревьев и заношу в таксационную ведомость^*: закладкой этой пробной площади я повышаю точность определения запаса леса и сокращаю объём работы на предстоящий день. Утром мне останется только прорубить визир, спускаясь по своей же лыжне.

Спускаясь с водораздела, я обратил внимание на глубокую борозду в снегу, протянувшуюся по склону.

Заинтересовавшись, подхожу к этому месту: сломанные ветки кустарника, выбитый почти до земли снег указывали на то, что такую борозду можно было оставить, если тащить волоком что-то очень тяжёлое.

Пытаюсь определить свежесть следа: при нажатии пальцами снег не продавливается, смёрзся – вероятно, прошло больше суток.

Осторожно спускаюсь вниз рядом с бороздой и внимательно вглядываюсь в надежде обнаружить следы тех, кто мог тащить такую тяжесть. Борозда тянется вниз через густой кустарник, пока на её пути не оказывается валёжина. На обломанных сучках валёжины хорошо видны большие кляксы замёрзшей крови и клочья окровавленной шерсти изюбра.

Осмотревшись, я продолжил идти по борозде, вгляды-
ваясь в сломанный и примятый к земле кустарник, и обнаружил следы тигра. За всё время моего наблюдения за тиграми, это был третий случай, когда тигр, задавив изюбра, тащил его, пятясь задом. Я обратил внимание на следы – они были оставлены крупным самцом.^*

Здесь, в зарослях, лежала туша изюбра, у которой тигр выел только мякоть в области паха. Видимо, тигр не был голодным, и успешная охота на изюбра для него была чем-то вроде подтверждения своего «профессионального мастерства», или, скажем так, «к случаю пришлось». Окровавленный смёрзшийся снег с клочьями шерсти, сломанные сучки на валёжине – безмолвные свидетели прошедшего здесь тигриного пиршества.

Погибший изюбр был крупный и достаточно упитанный, его голову украшали красивые ветвистые рога с пятью отростками. Это значит, что изюбру было семь лет^**, и вес его мог колебаться в пределах ста пятидесяти – двухсот килограмм.

Я ещё раз посмотрел на глубокую борозду в снегу со сломанным кустарником, на отпечатки тигриных лап, на валёжину с обломанными сучками и был поражён силе, которой природа наделила этого могучего и красивого зверя.

Я достал из планшета дневник наблюдений, который был всегда со мной, и зарисовал следы тигра, сделал их замеры.

День медленно угасал. На фоне золотисто-розовой вечерней зари чётко выделялись контуры многовершинных могучих кедров и острые шпили елей и пихт. В распадке сгущались тени, приобретая синевато-сиреневый оттенок.

Надо было спешить, чтобы засветло дойти до вагончика. Я достал топорик и вырубил из ляжки изюбра несколько кусков мяса для ужина «халявка плиз» и, широко шагая и поднимая лыжами снежную пыль, заспешил вниз по склону.

Уже в сумерках я увидел на старом лесоскладе белую шапку на крыше вагончика, распахнутую настежь дверь. На полу, нарах и столике лежал снег, попавший сюда через выбитые окна и распахнутую дверь, в снегу у печи виднелись пустые консервные банки. На нарах был сорван поролон и вырезан дерматин; стены, покрытые декоративным пластиком, зияли большими дырами, прорубленными топором. И всё внутреннее пространство вагончика от наружного холода защищал только тонкий слой наружной металлической обшивки, покрытый изнутри вагончика толстым
слоем инея.

На заготовку дров ушло немало времени, и когда в печи ярко запылал огонь, на тайгу уже опустилась звёздная ночь. Сорвав топором нары, я приладил доски к выбитым окнам и старой телогрейкой, которую нашёл под нарами, завесил сохранившееся окно.

Понемногу вагончик стал прогреваться, таял снег на полу и у печи, таял на стенах иней, стекая тонкими струйками на пол, наполняя вагончик сыростью.

У печи обнажились куски декоративного пластика, пустые консервные банки, которых у нас в магазине не было, куча окурков. Судя по окуркам, здесь были не таёжники: таёжники всегда выкуривают сигарету до самого мундштука и, уходя из барака, оставляют сухие дрова, соль и спички.

Недовольно шипя и потрескивая, лениво горели в печи дрова, тускло освещая через открытую дверку и дыры в печи моё временное пристанище. Нанизанные на тальниковые прутья тонкие ломтики мяса, жарились на огне, издавая специфический запах. Подвешенные над печью, оттаивали задубевшие на морозе пакеты с домашним обедом: разводить костёр, чтобы разогреть обед и, хотя бы наспех, перекусить, у меня просто не было времени.

Об отдыхе нельзя было даже мечтать: в промерзшем насквозь вагончике с выбитыми окнами было чуть теплее, чем под открытым небом.

Ночь казалась бесконечно долгой. Это был не сон, а какое-то дикое состояние между сном и бодрствованием, и как только прогорали дрова в печи, леденящий холод заставлял подниматься и снова начинять печь дровами, пить крепкий чай.

В этом, промерзающем насквозь, вагончике я пытался найти ответ на простой вопрос: где, в каких условиях росли и воспитывались те, кто ночевал здесь? Не сомневаясь в том, что у них, как минимум, было среднее образование, они, по уровню своей внутренней культуры, даже не достигли ещё и каменного века.

По неписанным, но свято соблюдавшимся законам тайги, всегда оставлялись сухие дрова в местах ночлега, соль, спички и, если была возможность, то и часть продуктов питания.

Эти люди не оставили ничего, но сделали вагончик совершенно не пригодным для ночлега. Я с ужасом представил себе, что ждёт уставшего замерзающего человека, который однажды зайдёт сюда, надеясь найти спасительный приют....

Я утешал себя мыслью, что эти случайные и чуждые тайге люди, привыкшие к потребительскому отношению к окружающим, рано или поздно накажут себя сами. Тайга никому и никогда не прощала подобного. Я был уже достаточно наслышан о достоверных случаях гибели людей, ставших жертвами собственной беспечности, пренебрежения к элементарным, веками утверждённым, законам тайги.

...Робко и незаметно подкрался рассвет, растворив в себе яркие звёзды и обесцветив ночное небо. Перекусив тем, что осталось от ужина и, напившись крепкого чая, снова выхожу на лыжню. За короткий зимний день я должен успеть многое: коротать ещё одну ночь в промерзающем насквозь вагончике мне уже не хотелось....

Через день, пока по моему заданию лесники Валерий Вихляев, Леонид Огородник, Владимир Берестовенко, Яков Оробей, Владимир Роженцов, Анатолий Крюков и Александр Кувшинов разрубали визирами лесосечные деляны, я подсчитывал запас леса и готовил документы на оформление лесорубочного билета.

Через два дня вся намеченная работа была выполнена, лесопункт «Катэн» имел теперь надёжную лесосырьевую базу с большим запасом деловой древесины. Дело оставалось за малым: необходимо было выехать на место, осмотреть отведённые лесосеки и передать их лесозагото-
вителям.

Вместе с начальником лесопункта «Катэн» Марком Фёдоровичем Мрочко и техноруком Павлом Васильевичем Биляч выехали к месту работы.

На стоянке бригады было оживлённо: тайгу разбудили работающие двигатели тракторов, из труб обогревательного вагончика бригады и вагончика столовой в небо тянулись струйки дыма.

У вагончика столовой рабочий пилил мотопилой толстую сушину на дрова, чуть поодаль догорал костер, окружавший три большие бочки из-под солярки, в которых грелась вода для тракторов.

Едва мы вышли из машины, как из-за столовой выскочил лохматый пёсик породы «сборная всех стран» и громко лая и, одновременно, виляя хвостиком, кинулся нам под ноги.

Павел Васильевич, присев на корточки, назвал его странным именем Бичик и ласково потрепал пёсика за ушком. Бичик, упав на снег и перевернувшись на спину, принялся крутиться, выражая радость и признательность.

Павел Васильевич достал из кармана пакет и пока его разворачивал, Бичик не сводил с него своих чёрных бусинок-глаз, чуть виляя хвостиком. Наконец, получив большой пирожок, он схватил его, бегом кинулся к столовой и исчез между её полозьями.

Я поинтересовался происхождением странного имени. Павел Васильевич, засмеявшись, сказал, что пёсик живёт в общежитии вместе с рабочими, которых за слабость к горячительным напиткам зовут «бичами», а поскольку он пока ещё маленький, получил такое уменьшительно-ласкательное имя – Бичик.

Мы вошли в вагончик, где собралась вся бригада. Вместе с рабочим приехали лесничий Кафэнского лесничества Александр Александрович Оржеховский, помощник лесничего Володя Роготовский и техник-лесовод Николай Доскочинский. Вместе с ними мы должны были проверить качество выполненных отводов, я – показать отграниченные визирами особо охраняемые участки с преобладанием подроста и деревьев-семенников.

Мы очень давно знали друг друга и по совместной работе, и по участию в тушении лесных пожаров. За традиционным в таких случаях крепким чаем с домашними вареньем и сдобой, я рассказал об особенностях отведённого участка и упомянул про обитавшего здесь тигра и туше убитого им изюбра.

Оржеховский мне сказал, что по распоряжению главного лесничего лесхоза Виктора Васильевича Захаренко контролировать соблюдение правил рубок будут Володя и Николай, поэтому моё участие здесь не обязательно. Меня это вполне устраивало, и я с облегчением вздохнул: как говорят в народе – баба с воза....

Напившись чаю, мы вышли из вагончика. Я достал из рюкзака планшет с планом отвода лесосек, а рюкзак с обедом, как-то необдуманно, положил на кладку дров рядом с обогревательным вагончиком. В спешке совершенно не придал значения Бичику, который крутился у нас под ногами. Он старательно вилял хвостиком, косился своими очаровательными глазами-бусинками на мой рюкзак и уж очень преданно старался заглянуть мне в глаза.

...Выборочно проверив отведённые деляны, мы вернулись на стоянку бригады, когда уже все экипажи работали в тайге. Отсюда был слышен надрывный, завывающий визг мотопил, глухие удары падающих деревьев и рокот.

Мне предложили остаться и отобедать вместе с бригадой, но я вежливо отказался и собрался домой. Иван Фёдорович дал указание водителю отвезти меня в посёлок.

Я вспомнил про свой рюкзак, но его на месте не оказалось. Разыскивая рюкзак, кто-то случайно заметил обрывки пакета, порванную газету с моей фамилией и жирными пятнами, а дальше, за столовой, нашлась пропажа.

Бичик, без меры счастливый, энергично виляя хвостиком, крутился у наших ног. Уставившись на меня своими наглыми глазёнками, он всем своим видом говорил:

– Слушай, мужик! Где ты бродил? Тут в рюкзаке было столько всего вкусного и я хотел с тобой поделиться, но ты опоздал. Поэтому, извини, брат, извини...

Я молча взял пустой рюкзак, посмотрел на пылающего счастьем Бичика и пошёл к ожидавшей меня машине...

Прошло больше недели и мне по делам снова пришлось приехать на Западный. Я взял с собой обед и отдельно в пакет положил гостинцы для Бичика.

Едва только мы заехали на стоянку, как из-за столовой выскочил Бичик и приветствовал нас громким лаем.

Присев на чурку, я стал демонстративно развязывать рюкзак. Бичик подбежал, встал лапами мне на колени и с нетерпением ждал.

Я достал гостинцы, он тут же с аппетитом их съел, энергично обнюхал место своей трапезы и облизал мне руки. Всё время до моего отъезда Бичик не отходил от меня, ходил вместе со мной по лесосекам и проводил меня до стоянки. За его верность я отблагодарил его тем, что отдал ему свой обед, который он с видимым удовольствием, съел.

Насытившись, Бичик удобно устроился на старой телогрейке. Высунув розовый язычок, он с собачьей преданностью смотрел на меня. Он был так мил, что я не удержался и, подчиняясь какому-то необъяснимому чувству, достал из планшета альбом и сделал набросок.

На удивление, Бичик терпеливо позировал мне, лишь изредка поворачивая свою милую мордашку, провожая взглядом проходивших мимо и с интересом наблюдавших за мной рабочих.

Я торопился закончить набросок, не подозревая, что этот рисунок – последнее, что отставит о себе не память Бичик...

Пообедав в столовой бригады, я уже к вечеру вернулся в посёлок.

Через несколько дней я должен был проверить сохранность подроста и семенников лесозаготовителями. Мне крупно повезло: на этот мастерский участок необходимо было завезти бензин для мотопил, солярку и смазочное масло для тракторов. Доставку горюче-смазочных материалов было поручено водителю бензовоза лесопункта Солонцовый Николаю Воронину, с которым нас связывала многолетняя дружба. Мы условились с Николаем, когда он сможет за мной заехать.

Собираясь на Западный, я укладывал в рюкзак обед для себя и отдельно – для Бичика.

Я представлял себе, как выскочит он мне навстречу и, заразительно и громко лая и виляя хвостиком, будет преданно ласкаться ко мне и не сводить своих глаз с рюкзака.

Всю недолгую дорогу от посёлка до стоянки бригады, я рассказывал Николаю об этом чудном, кудлатом существе с глазами-бусинками, блестящими из-под клочков свисающей шерсти.

Выйдя из машины, я был удивлён тем, что Бичик не выбежал. Я стал громко звать его, надеясь, что он где-то недалеко. Вышедший из вагончика рабочий с укоризной посмотрел на меня и тихо произнёс:

– Не зови его, Евстафьич, он уже никогда не придёт... – и, заметив мой растерянный вид, пояснил: – После твоего
отъезда на второй день задавил нашего Бичика тигр... Вы когда ходили по лесосекам, видно наследили сильно, вот тигр и пришёл сюда... Вон там, за столовой, он нашего Бичика и порешил... Что с него взять, с тигра... Захар, он и есть – Захар...

Я почувствовал тяжесть своей вины перед Бичиком. Не возьми я его с собой на лесосеки, может быть, он был бы жив. Хотя как знать...

Я прошёл за столовую, куда указал рабочий. Там были завалы тальников, срезанные бульдозером при расчистке площадки под стоянку бригады.

От края площадки, в просвет между завалами, протянулась борозда следов, слегка припорошенных снегом. Метрах в ста от завалов, в куртине молодого ельника, следы обрывались, и на снегу были тигриные отпечатки, замёрзшие пятна крови, клочки собачьей шерсти и собачий хвостик с налипшими на него колючками и сухими репейниками. Это всё, что осталось от Бичика...

С тяжёлым чувством я достал из рюкзака гостинцы – пирожки с начинкой – разломил их на кусочки и каждый из них нанизал на веточки кустов. Для птичек...

Рабочий, молча наблюдавший за мной, пригласил меня в вагончик и предложил горячего чаю с шиповником.

Я никогда не отказывался от чая, но сейчас мне ничего не хотелось, но чтобы не обидеть его, я согласился. Мы познакомились, и пока чай остывал, Иван поставил передо мной большую сковороду с кусками жареного мяса, щедро заправленного луком и овощами.

На мой вопрос он ответил, что это мясо того изюбра, которого задавил тигр. Не пропадать же добру...

За разговором я вспомнил, что Иван назвал кого-то «Захаром», но я не понял – кого и спросил об этом сейчас. Иван, обернувшись, посмотрел на меня и с плохо скрываемой досадой произнёс:

– Есть у нас в посёлке один... Захаром зовут... Он нигде не работает, сидит на шее у жены. Говорят, что болеет туберкулёзом и чтобы вылечиться – ловит, убивает и ест собак... Он уже много собак порешил... Жулика моего тоже он съел, чтоб ему... Вот теперь я всех, кто ест собак – Захарами зову...

За обедом в столовой рабочие сказали мне, что каждый день они встречают свежие следы тигра-самца, минувшей ночью он прошёл метрах в пятистах от стоянки бригады. Сразу после обеда я поспешил туда, где, по словам рабочих, прошёл тигр.

Следы тигра хорошо выделялись на свежей пороше и шли со стороны лесосеки, выходили на волок и по нему – до склада с заготовленным лесом. Здесь следы терялись, затёртые гусеницами тракторов и хлыстами, которых волоком трелевали на склад.

Достаю из планшета дневник наблюдений и торопливо открываю страницу с последними зарисовками, сделанными здесь, на Западном. Сравнив зарисовки со следами на снегу, я убеждаюсь, что передо мной след моего старого знакомого. Сразу же у меня возникли вопросы: кто он и откуда, особенности его поведения.

Для того, чтобы хотя бы частично ответить на эти вопросы, мне необходимо провести наблюдения за поведением этого тигра. Я договорился с рабочими приехать сюда на выходные, когда мне не будут мешать ни трактора, ни люди. Зарядив свой «Зенит» новой фотоплёнкой, приготовив сменный телеобъектив, дневник и белый маскировочный халат, я стал ждать машину.

Ближе к полудню за мной заехала машина, которая должна была отвезти рабочих на выходные домой, в посёлок Катэн. Мы договорились, что сначала машина отвезёт меня на стоянку бригады, а обратно – повезёт рабочих домой. За время их отсутствия обязанности сторожа-водогрея буду исполнять я.

Получив краткий инструктаж от бригадира, в какое время разжечь костёр, чтобы согреть воду для тракторов, разжечь печь в столовой и сколько согреть воды, я выхожу со стоянки. Я слышал, как, громко разговаривая, садились в машину рабочие, как загудел двигатель машины и постепенно стих. Наступила удивительная тишина, когда не колыхнётся ни одна веточка, не пискнет нигде птица. И каким громким, в этой колдовской тишине, казался мне шорох лыж по пушистому снегу.

Я шёл рядом со следом тигра, примерно суточной давности, и как не всматривался, пока ничего нового для себя не находил. Тигр передвигался спокойным шагом, всё время отклоняясь влево. Вот он сделал остановку, постоял и, пройдя немного, снова остановился.

Я прошёл ещё, пока в просвете деревьев не увидел стоянку бригады.

Здесь тигр сделал лёжку, его что-то раздражало и он сильно нервничал, оставив на снегу чёткие отпечатки хвоста. Поднявшись, тигр сделал два больших прыжка в чащу леса, пройдя немного, снова остановился, после этого снова пошёл спокойным шагом, пока не вышел на дорогу, метрах в пятистах ниже стоянки. На укатанной дороге я потерял его след. Обескураженный такой неудачей и считая день потерянным, я направился к стоянке.

Я ещё не успел пройти и ста метров, как справа от дороги, неожиданно для себя, увидел цепочку следов тигра, уходившую в сторону водораздельного хребта с рекой Кэу. Встав на лыжи, я пошёл по его следу.

Тигр шёл косогором спокойным шагом до самого водораздела, пока не оказался на каменистом откосе. Здесь он сделал лёжку. С этого места, как на ладони, была видна стоянка бригады, хорошо просматривалась дорога, трелёвочные волока на противоположном склоне распадка.

После лёжки тигр спокойно, часто останавливаясь, пошёл по хребту водораздела в сторону лесосечных делян. У одного дерева он долго топтался и, оставив «метку» на высоте восьмидесяти сантиметров, пошёл дальше по волоку, делая остановки. Встречались слегка подтаявшие следы, указывающие на то, что здесь тигр долго стоял, прислушиваясь к тайге.

Я не мог понять, чем было вызвано такое поведение, пока на снегу не увидел следы кабанов, во многих местах – разрытый кабанами снег. По следам тигра я вышел на лесосеку. Тигр вышел на их следы и продолжал идти по ним, часто останавливаясь у отпиленных кедровых вершин, где были хорошо видны следы кабанов, бродивших в поисках кедровых шишек.

Здесь я невольно сделал одно, неожиданное и очень важное для себя, открытие: кабаны держались вблизи лесосечных делян, где им легче прокормиться. Во-первых – им проще достать с отпиленных вершин ещё не опавшие кедровые шишки; во-вторых – при трелёвке спиленных деревьев снежный покров сдирается почти до самой земли и кабанам легче найти уже опавшие кедровые шишки. Между трелёвочными волоками по глубокому снегу изредка были борозды, оставленные кабанами, а на трелёвочных волоках местами можно было обнаружить большое количество их следов.

Разработка лесосечных делян привлекла сюда кабанов, а вслед за ними пришёл тигр. Его постоянные обходы стоянки лесозаготовителей могли означать только то, что тигр видел в людях своих конкурентов. Возможно, что во время одного из таких обходов Бичик и стал случайной его жертвой.

Своим поведением кабаны поставили под сомнение заявление кабинетных учёных о так называемом «факторе беспокойства», утверждавших, что лесохозяйственная деятельность человека губительна для лесных обитателей.

Здесь имеет место следующий фактор: обитатели леса смогли извлечь для себя пользу при лесозаготовках. И как важно теперь провести детальное изучение этих взаимосвязей, чтобы не только не разрушить их, а напротив – найти пути их усиления для сохранения диких животных, оказания им помощи в поисках пропитания в это тяжёлое для них время года. Этот вопрос ещё требует дальнейшего всестороннего и углублённого изучения.

Проходя по лесосекам, я часто натыкался на кабаньи следы, их покопки^*. Следы тигра на волоках, избитых гусеницами тракторов, попадались редко, пока я их не потерял совсем. Как я ни старался, я их так и не нашёл.

Солнце уже скрылось за перевалом, и только лёгкие облака, украшенные позолотой вечерней зари, ярко выделялись на небосклоне. Вернувшись на стоянку, я привёл в порядок свои наблюдения, наметил план на следующий день.

Проснувшись задолго до рассвета, я развёл костёр под бочками с водой для тракторов, разжёг печь в столовой и поставил на неё бачок с водой. Выполнив все указания бригадира и наспех перекусив, я с первыми лучами солнца вышел со стоянки.

Я прошёл около километра по дороге вверх по ключу, когда обнаружил свежий след тигра. След пересекал дорогу, вышел на трелёвочный волок и метров через триста резко уходил влево в заросли. Такое поведение тигра меня немного озадачило: до этого он предпочитал ходить по дороге или волоку и никогда без видимой причины не уходил в заросли.

Я потрогал след пальцем: палец без особого усилия продавливал отпечаток следа. Срезав прутик, я попробовал перерезать след – прутик легко его рассёк, при таком морозе след ещё не успел затвердеть: это значит, что тигр прошел не позже десяти – пятнадцати минут назад...

Зарядив ружьё, я очень осторожно пошёл по следу, часто останавливаясь и прислушиваясь, всматриваясь в заснеженные заросли.

Временной промежуток между нами был слишком мал, а учитывая его повадки часто останавливаться и подолгу стоять, можно было предположить, что этот промежуток мог ещё больше сократиться. Обладая великолепным обонянием и зрением, способностью хорошо и надолго затаиваться, тигр мог меня обнаружить раньше. А всё, что движется – для хищника дичь...

Судя по следам, тигр шёл спокойно, косогором к водоразделу в ключ Пилякдана.

След снова вывел меня на трелёвочный волок, идущий вниз по склону. Здесь тигр сильно наследил: он прошёл вперёд, долго стоял, потом резко повернул в завалы молодых елей, вывернутых бульдозером при прокладке трелёвочного волока. Засыпанные снегом завалы и густые заросли могли стать очень хорошим укрытием для тигра, если только он обнаружил меня раньше...

Я стою на правой стороне трелёвочного волока, совершенно открыто и от завалов меня отделяет не больше четырёх метров – это один его прыжок. И, если события будут разворачиваться по сценарию тигра – я не успею даже вскинуть ружьё.

Я остановился, всматриваясь в завалы, чутко прислушиваясь к тишине и держа ружьё на изготовку, осторожно снимаю его с предохранителя.

Ничто не нарушало напряжённой атмосферы зимнего леса, не было слышно даже птичьих голосов. Вдруг тишину разорвал отчаянный визг дикого кабана и где-то впереди меня затрещали кусты.

Я резко обернулся на визг: не далее ста – ста пятидесяти метров выше меня, через волок стремительно проскочили три кабана и, сбивая снег, скрылись в зарослях на склоне распадка. Снизу ещё какое-то время был слышен треск кустов, указывающих путь убегающих зверей.

И снова наступила тишина...

От охватившего меня нервного напряжения сердце отчаянно стучало, гулко отдаваясь в висках. Чувствую, как вспотели ладони, крепко сжимавшие ружьё. Прислушиваясь к тишине леса и тщательно всматриваясь в занесённые снегом заросли, я стал медленно спускаться с волока, пока не вышел на дорогу.

Я пришёл на стоянку, когда уже приехали рабочие. Они громко обменивались впечатлениями от поездки, много шутили и подкалывали друг друга необидными репликами. Раскрыв свои сумки и разложив на столе привезённые из дома припасы, они решили перед работой перекусить и пригласили меня к столу.

За завтраком я рассказал им о своих наблюдениях и, как бы между прочим, о том, что кабаны в это лихое для них время испытывают трудности и нуждаются в защите.

Рабочие меня поняли и заверили, что отстреливать кабанов на лесосеках, когда они жмутся к человеку – последнее дело. Тем не менее, без дикого мяса рабочие не сидят: они доедают того изюбра, что задавил тигр, и кроме этого – нашли останки ещё двух кабанов: небольшого подсвинка^* и чушки. От подсвинка тигр им почти ничего не оставил, а вот у чушки он только немного выел зад. Всё остальное рабочие забрали, «чтобы зря добру не пропадать» – тигр никогда не возвращается к останкам своей добычи и есть мёрзлое мясо не станет. При разговоре об обитающем здесь тигре, они не высказали и тени тревоги.

Мне пора было возвращаться домой. Прощаясь с рабочими, я просил их, по возможности, информировать меня о поведении тигра и, в свою очередь, обещал им чаще сюда наведываться.

Шло время. Занятый своими производственными проблемами, я вспомнил о тигре только тогда, когда получил сообщение, что уже больше месяца он не появляется.

Со слов рабочих я узнал, что тигр куда-то исчез, последний раз его следы видели почти на выходе ключа Западный и они уходили в сторону ключа Бивачный.

Весь день прошёл в напрасных поисках: след тигра я не обнаружил. Замыкая условное кольцо, я перешел через реку Кэу и вышел на дорогу. По обе стороны дороги находились густые заросли тальника, молодого березника. С ближней ко мне берёзки сорвались несколько рябчиков и скрылись где-то среди зарослей на склоне небольшого хребта, который упирался скалистым уступом в левый берег реки.

У меня ещё было время в запасе, и я решил поохотиться на рябчиков. В это время они кормятся почками берёз, лещины, тальников. Насытившись, они ныряют в снег, где и ночуют. То там, то здесь на снегу были видны старые и свежие лунки – места ночёвок рябчиков.

Увлёкшись охотой, я поднялся на вершину хребта и отсюда, с высоты, огляделся. Прямо передо мной, скованный льдом, катил свои чистые воды величавый Катэн; слева и чуть впереди, за пологими горбами сопок виднелась вершина горы Ко, а справа – пологий купол горы Пилахты.

И мне вдруг показалось, что в этой дивной красоте не хватает чего-то важного и на всём, что открыто взору, лежит неизгладимая печать какой-то не выраженной печали и скорби.

Постояв ещё немного, я спустился с хребта и уже в густых сумерках пришёл в посёлок. Весь путь домой я постоянно думал о Захаре, искал возможные причины его внезапного исчезновения, предполагал вероятные пути передвижения зверя. Ушёл ли он в верховья Катэна через ключи Бивачный, Спорный, Кедровый, а может быть, ушёл на реку Балаза и дальше – на реку Матай?..

...До Нового года оставалось совсем немного, годовой план лесничеством был успешно выполнен, и можно было немного расслабиться. Кто-то из лесников занимался домашними делами, кто-то свободное время проводил на зимней рыбалке, выдёргивая из-подо льда ленков и тайменей.

Мне тоже хотелось взять несколько дней. Домашние уже привыкли к моим частым и длительным отлучкам. И поэтому к сообщению о том, что уезжаю на проверку лесозаготовительных бригад, отнеслись спокойно.

Это была святая ложь, и я шёл на нее сознательно, не сумев придумать ничего другого. С одной стороны она избавляла моих родных от ненужных тревог, а с другой – могла обернуться для меня печальным финалом: если произойдёт несчастноый случай, никто и никогда меня не найдёт...

О своих наблюдениях за тиграми я никому не говорил, не хотел давать повод покрутить пальцем у виска или посмотреть мне вслед долго, откровенно и выразительно...

Но удержаться от соблазна разгадать загадку поведения этого удивительного зверя – я не мог. За время наблюдений, я ни разу не слышал о нападении тигров на домашних животных, хотя не раз находил тигриные следы рядом с посёлком, на старых вырубках, где паслись коровы и телята. Несколько раз я находил отпечатки круглых лап поверх следов моих сапог.

Наблюдая за тиграми, я обнаруживал в их поведении такие черты, которые не соответствовали, скажем так, статусу этого грозного и сильного хищника. И найти объяснения этому я не мог...

...В августе 1975 года с сыном Сашей были на рыбалке на реке Ко, что в четырех километрах от посёлка. Выбрав, по нашему мнению, хорошее место, мы оборудовали нехитрую стоянку, на костре вскипятили чай и взяли в руки удочки. Но после прошедшего недавно дождя, рыба ловилась плохо, и нам приходилось часто переходить с одного места на другое, пока мы снова не вернулись к нашей стоянке, где над погасшим кострищем на палке висел котелок с остатками чая.

Стоя на перекате, я обратил внимание на Сашу: присев на корточки, он что-то внимательно рассматривал на земле. Заинтересовавшись, я окликнул его, и Саша позвал меня к себе.

Я подошёл и, взглянув на следы, которые показывал мне сын, обомлел: на сыром песке были свежие отпечатки лап тигра.

Я хорошо помнил, что когда мы располагались, этих следов не было, иначе я сразу бы обратил на них внимание. Значит, тигр прошёл здесь, когда мы с сыном стояли в болотниках по колено в воде и всё наше внимание было сосредоточено на поплавках удочек.

На берегу в этом месте не было кустарника, а значит, тигр нас хорошо видел и сейчас он, возможно, где-то недалеко.

Такое опасное соседство меня не устраивало и я, переживая за сына, решил вернуться домой. Я боялся, что для психики восьмилетнего мальчика, видевшего тигров только на картинках, неожиданная встреча с хищником в лесу может иметь тяжёлые последствия.

Мы быстро собрались, уложив в рюкзак рыболовные принадлежности, и поспешили домой. Когда мы уже отошли от стоянки более километра, Саша вспомнил, что в спешке забыл взять топорик.

Мы решили вернуться. Едва мы прошли несколько сот метров, как увидели поверх наших следов... отпечатки следов тигра: зверь шёл за нами. Мне стало не по себе, я понял, что, услышав нас, тигр свернул с дороги и находится сейчас где-то рядом.

Мы стояли на старой лесовозной дороге, которую можно было определить по двум, ещё не заросшим травой, колеям. С обеих сторон дороги обочины заполнились рябинником, шиповником и высокой полынью, достигающей моих плеч. Растущие вдоль дороги ивы раскинули свои ветви широко в стороны и образовали над дорогой своеобразный «шатёр».

И где-то здесь, совсем рядом с нами, в этих густых непролазных зарослях, притаился грозный и опасный хищник.

Мне казалось, что я чувствовал на себе пристальный взгляд его прищуренных жёлтых глаз, как дёргаются его усы, как под полосатой шкурой напряглись мышцы, готовые к прыжку...

На всём пути до нашей стоянки мы шли навстречу следам тигра. Теперь нам предстоял обратный путь, и я был потрясён, когда снова увидел его следы. Пропустив нас, тигр снова пошёл за нами и, почувствовав наше приближение, вновь свернул в кусты и притаился, ожидая и разглядывая нас сквозь листву...

Я не мог объяснить, чем было вызвано такое поведение тигра: простое любопытство или что-то другое, пока неподвластное нашему пониманию.

Я с трудом перевёл дух и пытался, как мог, успокоиться: если бы у тигра к нам был чисто гастрономический интерес – кого-то из нас двоих, наверное, уже бы не было...

...Третий день я пытался найти следы Захара. После обильных снегопадов идти было тяжело даже на широких охотничьих лыжах. Лыжи не скользили, а продавливали лёгкий, ещё не успевший слежаться снег и тут же утопали в нём. Каждый шаг давался с трудом: приходилось вытаскивать из снега лыжу с насыпавшимся на неё снегом, чтобы сделать следующий шаг. Скрытый под толщей снега мелкий кустарник, цепляясь за лыжи, затруднял движение, а через заросли элеутерококка, рябинника и чубушника, переплетённых вьющимися растениями и прижатых тяжестью снега к земле, пробраться было почти невозможно.

Приходилось обходить такие места и, пригнувшись, «подныривать» под согнутые снегом ветви деревьев. Но достаточно было одного неосторожного, даже лёгкого прикосновения к ним, как мне на голову тут же обрушивалась масса снега, окружая снежным вихрем и засыпаясь за воротник.

Поэтому мне часто приходилось петлять как зайцу, выбирая наиболее удобные для продвижения места, обходя заплетённые лианами лимонника и дикого винограда участки, густые куртины молодой поросли.

Это намного удлиняло путь, отнимало время, и я не знал, сколько мне ещё предстояло пройти. Вскоре я почувствовал, как из-под шапки на глаза стекают тоненькие струйки пота, под рюкзаком вспотела спина, и пропитанная потом рубашка прилипла к телу. А впереди маячила ещё долгая и морозная ночь у костра...

Вглядываясь в снежное покрывало, надёжно укрывшее землю, я ещё надеялся увидеть борозду следов Захара, но кроме редких строчек следов мелких лесных обитателей никто не посмел нарушить покой зимнего леса. Меня окружала какая-то удивительная, колдовская тишина, нигде не слышно птичьих голосов, и только шорох моих лыж тревожил волшебный сон зимней тайги.

Я спустился в ключ Кедровый и вошёл в старый изреженный ельник с большим количеством разновозрастного подроста, усыхающих деревьев и валежника. Растущие небольшими группами и поодиночке, молодые стройные ёлочки в снежных накидках, словно красуясь друг перед другом, тянулись к солнцу, образуя местами непроходимую преграду.

День клонился к вечеру, и пора было подумать о ночлеге. Я огляделся, выбирая место для табора. В просвете между деревьев я увидел большой выворотень и, осторожно протаптывая лыжню сквозь поросль молодых елочек, направился к нему.

Передо мной оказалась большая ель, вывернутая с корнем. При падении, ствол ели подмял под себя несколько молодых ёлочек, а её вершина навалилась на кроны других деревьев, вывернутое из земли корневище с торчащими во все стороны корнями напоминало какого-то сказочного паука-мутанта.

Под ёлочками, пригнутыми к земле стволом ели, снега почти не было, их густые кроны образовали надёжный щит, принявший на себя весь снег. Сквозь лёгкую порошу вижу опавшие листья и лесной мусор. Кажется, что лучшего места для ночлега, чем это, мне не найти. Если немного поработать топором, то здесь можно оборудовать подобие берлоги, в которой можно сносно пережить холодную ночь.

Сбросив с себя рюкзак и поставив в сторону ружьё, топором осторожно, под самый корень, вырубаю подмятые ёлочки и, обрубив все ветви, укладываю их стволики на землю один к одному. Сверху на уложенные стволики ровным слоем укладываю срубленные ветви. Вырубаю еще несколько ёлочек и их ветви, плотно, одна к другой, укладываю, прислоняя к стволу ели. Получился неплохой шатёр, недалеко у входа развожу костёр. Воздух в моём жилище прогреется и обеспечит более или менее комфортные условия для ночлега.

Стемнело быстро. Яркое пламя костра, стреляя в небо искрами, освещало небольшой пятачок и выхватывало из темноты стоящие рядом деревья, окрашивая красными бликами их заснеженные ветви.

Зашумел висевший над костром котелок, я зачерпнул очередную полную кружку снега и высыпал в котелок. Снег растаял, и на поверхности воды оказались хвоинки, мелкие листочки и прочий лесной мусор. Вылавливать мусор было бессмысленно: когда вода в котелке закипит, верхний слой выплеснется через край вместе с мусором.

Сняв обувь для просушки, я сидел у жарко пылающего костра и смотрел на пляшущее по хворосту пламя и невольно мысленно возвращался в свой тихий уютный дом. Я пытался представить, чем занимаются дети – Саша и трёхлетняя Наташа: смотрят по телевизору «мультики», устроившись рядышком на диване, а может быть, Наташа успела «проверить» Сашины тетрадки, изрисовав их фломастерами, и они снова поссорились...

Мысли о семье приятной волной нахлынули на меня, согревая изнутри, и захотелось туда, к родным, домой.

Так что же заставляет меня, оставив семью, скитаться по заснеженным дебрям? Искать, куда ушёл тигр? А зачем и какую выгоду сулят мне эти знания? А ежечасный риск... Даже самая небольшая травма, которая в домашних условиях мне ничем не угрожает, здесь может оказаться роковой. И в этих дремучих заснеженных дебрях никто и никогда меня не найдёт... И чем больше я думал об этом, тем больше запутывался и не мог отыскать
ответ.

Но какая-то необъяснимая сила снова и снова тянула меня в тайгу, заставляя проходить десятки километров по таёжным дебрям, наносить на карту пройденный маршрут, коченеющими на морозе руками делать зарисовки следов, их размеры и ширину шага, при дрожащем пламени костра заполнять дневник наблюдений.

И чем больше было этих зарисовок и записей, тем больше мне хотелось узнать об этом сильном, красивом и непредсказуемом звере.

В его поведении было что-то завораживающее, необъяснимое, отпугивающее вероятностью неожиданной встречи и её непредсказуемыми последствиями и, в то же время, с огромной силой притягивающее, как магнит...

...Ночь казалась бесконечной. Я пытался уснуть, ворочаясь на жёстких пихтовых ветках, но как я ни старался – уснуть так и не мог...

Тихо кружась, падали снежинки, и это было самое худшее, что я мог ожидать: начинающийся снегопад закроет все следы и проведённые три дня в тайге окажутся напрасными, ведь дальнейшие поиски Захара будут бессмысленны. Единственное и разумное, что мне останется – выйти на мастерский участок «Бедовый», что в устье реки Кабибыла и, если повезёт, с попутным лесовозом вернуться в посёлок.

Едва только восходящее солнце осветило вершины елей и растворило предрассветный полумрак, я плотно позавтракал густым супом из концентратов, запив крепким душистым чаем. Закинув за плечи уже значительно облегчённый рюкзак, я с какой-то, понятной только таёжнику, грустью посмотрел на свой ночлег, на догорающий костёр. Сколько же таких костров осталось за моей спиной?

Спускаясь вниз по Кедровому, я вышел на трелёвочные волока и по ним – на лесовозную дорогу. Как бы я не спешил, но всё же позволил себе сделать кратковременную остановку на отдых и обед, и уже к вечеру увидел заснеженные крыши бараков лесорубов, тоненькие струйки дыма из труб, услышал приглушённый рокот движка электростанции и звонкий лай собак.

Вечером за ужином, в кругу своих новых и старых знакомых, узнаю, что пришёл вовремя: наутро вся бригада, досрочно выполнив годовой план заготовки леса, собирается домой на новогодние праздники.

Утром я уже ехал в промерзающей прокуренной будке старенького «зилка», раскачиваясь и подпрыгивая на рытвинах зимника^*, пробитого бульдозером через пойму.

Рабочие, дымя сигаретами, азартно «резались» в карты, ухитряясь одновременно обсуждать итоги работы, комментируя ход игры и строя планы на праздник.

Через проталины в заиндевевшем стекле будки я пытался разглядеть, что происходило вокруг машины и определить места, через которые мы проезжали. За окном мелькали редкие деревца, кустарники, промелькнула какая-то проточка. Меня это мало интересовало: я всё время думал о Захаре продумывал возможные варианты его продвижения и причины внезапного исчезновения.

Но ответить на свои вопросы не мог: у меня было слишком мало информации, нужны были систематические наблюдения, организовать которые было невозможно. После праздника меня ждали производственные проблемы, при решении которых, к сожалению, для Захара не оставалось времени...

...Был уже конец февраля, когда от рабочих я получил сообщение о том, что по Западному ключу снова появились следы тигра-самца.

Весь вечер дома я просматривал свои дневники, снова «проходил» по карте маршрут и с нетерпением ждал минуты, когда у моего дома остановится и просигналит машина...

Несчастный десяток километров от посёлка до стоянки бригады на Западном, машина, казалось, не ехала, а шла пешком, настолько долгим мне показался путь.

Едва машина остановилась, как из-за столовой выскочил чумазый пёсик непонятной масти: на его когда-то белой шерсти, сажей были нарисованы чёрные полосы. И в этом диком камуфляже он был похож на зебру.

На шум машины и хриплый, какой-то простуженный лай этого лохматого чуда, из вагончика вышел Иван.

Поздоровавшись, он цыкнул на собаку и пригласил нас в вагончик. На мой вопрос, зачем собаке такой маскарад, Иван, разливая по кружкам крепкий чай, пояснил:

– Так... это, Бичика Захар оприходовал, так я теперь боюсь, что он и Плута съест... Вот я его и разукрасил под тигра... Может быть, Захар и не станет нашего Плута есть, побрезгует... – и, взглянув на меня, с усмешкой добавил: – Ну, что смотришь, как сват на невесту? Пришёл твой Захар, уже неделю тут ошивается... Вон там, за столовой прошлой ночью опять его след появился...

Я не вытерпел, достав из планшета дневник, вышел из вагончика и прошёл за столовую. На снегу протянулась цепочка круглых тигриных следов. Сравнение следов с зарисовками в альбоме не оставило никаких сомнений – это были следы Захара.

Я снова прошёл по следам, нашёл несколько старых и свежих его меток, которыми он «застолбил» свой участок и вышел к одиноко стоящему усыхающему кедру, где Захар совсем недавно драл когтями кору: у ствола дерева на снегу лежали кусочки коры и древесная труха, ещё не присыпанная порошей. Из всего этого вытекал вывод – Захар вернулся и, очень возможно, навсегда...

Пора было возвращаться домой.

Несмотря на усталость, на душе было удивительно легко и свободно. Теперь, казалось, лыжи сами несли меня по снегу, и мне оставалось вовремя переставлять тяжёлые от усталости, ноги.

Я снова поднялся на хребтик, вышел на то же самое место, где был два месяца назад и, прислонившись к дереву, невольно залюбовался открывшейся красотой солнечного февральского вечера.

Воздух был настоян пьянящими запахами хвои и нагретой земли, обнажившейся с южной стороны деревьев, как-то по-особому пахли скрюченные листья рододендрона, длинные хвоинки кедрового стланика.

Вдыхая полной грудью этот живительный лесной бальзам, я не мог насмотреться на удивительную и неповторимую, по своей красоте, картину.

Прямо передо мной раскинулась, залитая лучами вечернего солнца, широкая пойма закованного в ледяной панцирь Катэна; справа была видна округлая вершина горы Пилахты, а слева, освещённая лучами заходящего солнца, на фоне нежно-сиреневых облаков и надвигающихся сумерек, золотилась заснеженная вершина
горы Ко.

Очарованный и загипнотизированный этой удивительной картиной, я словно был прикован к месту неведомой мне силой. И представлял, что где-то там, под колдовским покровом этой сказочной красоты, величаво идёт могучий, гордый и красивый зверь.

И вдруг, неожиданно для себя, я сравнил вечернюю тайгу с одушевлённым существом, которое после тяжёлой и продолжительной болезни пошло на выздоровление, ожило, радостно и смущённо улыбнулось, потому что в нём вновь встрепенулась живая душа...

 

 

Свойство треугольника 

 

Дождь, так неожиданно начавшийся неделю назад, сразу же перешёл в ливень. Сплошная мутная пелена, плотно затянув небо, прижалась к самой земле и размыла очертания противоположного берега Катэна. Косые струи дождя, подгоняемые сильным порывистым ветром, безжалостно хлестали по палаточному брезенту, пузырились на мутной воде и разлетались веером брызг, разбиваясь о камни на берегу.

Пропитанный дождём шквалистый ветер, перекатываясь волнами, прижимал к земле траву и мелкий кустарник, озлобленно раскачивал кроны деревьев, сбивая с них листья и обламывая сухие ветки...

Демьян Ерофеич посмотрел на сидевших рядом людей, потом внимательным долгим взглядом осмотрел палатку. Старый брезент отчаянно сопротивлялся дикому натиску дождя, местами стал протекать, и теперь тоненькие струйки воды, стекая изнутри по полотну, собирались в крупные капли и падали на сидевших в палатке людей.

В крыше палатки, в поржавевшем железном листе, зияла круглая дыра для печной трубы, через которую сейчас тоже врывались пунктиры дождя.

В углу палатки – пакеты, сумки и рюкзаки с остатками продуктов, в основном с консервами и крупами, мокрые слипшиеся матерчатые сумочки для сахара и соли. Хлеб, сухари и макароны в таких же матерчатых сумках промокли и превратились в сплошное липкое месиво.

Подавив тяжёлый вздох, Демьян Ерофеич пытался вспомнить события последних дней, осмыслить всё, что произошло, и понять причины свалившихся на них испытаний...

...Место для высадки лесников на берегу Катэна было выбрано очень удачно – на выходе ключа Светлый. Широкая речная коса обеспечивала безопасную посадку вертолёта и хорошо продувалась ветром, что избавляло от комаров, мошкары и гнуса, а в жаркий день – обеспечивало приятную прохладу.

На невысокой речной террасе было обилие сухостоя для дров, а широкий глубокий плёс ниже места стоянки соблазнял любителей рыбной ловли на поплавковую удочку и спиннинг.

Чтобы избежать утренней сырости от реки, лесники оборудовали свой табор на небольшой, открытой со всех сторон возвышенности левого берега ключа Светлый с чистой прозрачной водой.

...Палящее солнце на совершенно безоблачном небе обещало очередной безветренный день. И по всем народным приметам ничего не предвещало изменения погоды.

Взяв ручной пожарный инвентарь и заполнив ручные опрыскиватели водой из протекающего рядом с палаткой ключа, лесники вышли на кромку пожара.

Перед уходом подвернули стенки палаток, чтобы проветрить их, а спальные мешки, одеяла и всю сменную одежду развесили для просушки на вешалках, специально сделанных для этой цели. Матерчатые сумки и пакеты с продуктами заботливо разложили на камнях, чтобы сохранить от плесени; отдельно на камни положили матерчатую сумочку с сигаретами и спичками, а рядом, на сложенном вдвое куске старой клеёнки – сумки с сахаром и солью.

Дежурным на таборе оставался Пётр Деревянко.

С пожаром, как и предполагал Никита Устинович, они справились сравнительно легко и быстро. После дождей, прошедших неделю назад в верховьях Катэна, лесная подстилка и валёжник ещё недостаточно просохли, для того чтобы устойчиво гореть, а обильный травянистый покров мешал быстрому распространению огня.

Этот пожар можно было квалифицировать как устойчивый низовой слабой интенсивности, и возник он по вине геологов: недалеко от очага пожара была выкопана глубокая яма с воткнутым в кучу земли колышком. На колышке была сделана затёска с какой-то надписью и здесь же оставлены холщовые мешочки с образцами выкопанных пород.

Лесники обходили кромку пожара вдоль минерализованной полосы, проливая водой из опрыскивателей дымящиеся пни и валежник, лишая их последней надежды на возгорание.

Время приближалось к полудню, когда юго-восточную часть небосвода затянули тяжёлые тучи. В условиях высокой задымлённости лесники не заметили резкого ухудшения погоды и только с первыми раскатами грома взглянули на небо. Сильные порывы ветра и начавшийся дождь заставили подхватить пожарный инвентарь и поспешить в укрытие.

В пропитанной потом и дымом, мокрой и прилипшей к телу одежде лесники вышли на свою стоянку и в растерянности остановились...

Шквалистый ветер, дующий по руслу Катэна, сорвал палатку с шестов, и теперь её удерживали только верёвки от вбитых в землю кольев. Ветер с неистовой силой рвал её, и она трепетала на ветру, громко хлопая старым брезентом. По речной косе перекатывались спальные мешки, одежда и спальные принадлежности, сорванные с вешалки; разбросанные и залитые дождём сумки и пакеты с продуктами.

От плёса к стоянке, прикрываясь рукой от встречного ветра, бежал Пётр с удочкой в руке...

– Мужики-и-и!.. – опомнившись, закричал Захар, и этого окрика было достаточно для того чтобы каждый, без лишних указаний, понял, что надо делать...

– Петро! – пытаясь перекричать шум ветра, заголосил Демьян Ерофеич. – Одежду собери! Спальники! Пока их ветер в речку не сдул!

Пётр резко развернулся и стал быстро собирать по косе раздуваемые ветром вещи.

С большим трудом, под ливнем и порывистым ветром, лесникам удалось заново установить палатку, собрать разбросанные по косе спальные принадлежности и что-то из одежды, занести внутрь сумки и пакеты с продуктами, промокшую насквозь матерчатую сумочку с сигаретами и спичками...

...Прислонившись спиной к жерди, поддерживающей палатку и вздрагивающей от ветра, Демьян Ерофеич осмотрел сидевших рядом людей, пытаясь ещё раз осмыслить всё произошедшее.

Только ли Пётр виноват в том, что оставил без присмотра табор, и сейчас они остались без сухой одежды и спальных принадлежностей, части продуктов, без сигарет, а главное – без спичек?

То, что произошло – никто предвидеть не мог, и ничего подобного не случалось ни месяц назад, когда они вылетали на тушение ещё двух лесных пожаров, ни в прошлом году. За долгие годы работы лесником ему не единожды приходилось бывать в сложных ситуациях, но ничего похожего на то, что случилось сейчас, он вспомнить не мог...

В тех же самых сумках, что лежали в углу палатки, также находились и спички, и сигареты. И никто из лесников ни тогда, ни сейчас не догадался разложить их по нескольким сумкам, упаковав перед этим в полиэтиленовые пакетики...

Поздно сообщили о пожаре и поэтому лесники не успели подготовиться как следует?.. Но любой таёжник знает, как сохранить спички от промокания, и у него всегда есть «заначка» – завёрнутые в непромокаемый пакет спички и смоляк для быстрого разжигания костра...

На этот раз ни у кого из лесников «заначки» не оказалось... Что это? Случайность или беспечность и легкомыслие?.. Пётр покинул стоянку и пошёл с удочкой ловить рыбу?.. И в этом, кажется, тоже большого преступления нет: каждый раз, когда основная группа уходила на кромку пожара, дежурный по табору радовал уставших за день лесников свежей рыбой... А как были неповторимо вкусны и ароматны копчёные на ольховых гнилушках хариусы и ленки!

И эти долгие задушевные разговоры у ярко горящего костра, и душистый, круто заваренный чай, и завораживающий ропот таёжного ключа...

Получается – виноваты все... Расслабились, понадеялись, что ничего не случится и всё обойдётся? На этот раз не обошлось... Забыли, что им, оторванным от посёлка и заброшенным на сотню километров в тайгу, в случае беды на помощь никто не придёт? Да если и придёт, то сможет ли помочь и спасти...

Значит, надеяться надо только на себя... Вот об этом все забыли!

А тайга... Тайга ошибок и легкомысленного, беспечного отношения к себе не прощает...

Теперь они, уставшие и измученные долгими бессонными ночами, в промокшей одежде, дрожащие от сырости и холода, сидели, тесно прижавшись друг другу. А их ждёт ещё одна такая же сырая и холодная ночь, как и все предыдущие... И эту ночь и следующий за ней день ещё надо прожить. А сколько же их ещё будет, этих промозглых и мучительно долгих дней и ночей – без огня, сухой одежды, воды и горячей пищи – одному богу известно...

...По палатке громко хлестал дождь. Он то стихал на какое-то время, то вдруг, обнявшись с ветром, с новой силой обрушивался на палатку, словно пытаясь лишить сидевших в ней людей последней надежды на спасение.

На постели из елового лапника, согнув ноги в коленках, сидел Илья, осторожно вращая ручку настройки транзисторного приёмника. Приёмник тихо шипел, и когда вдруг из него слышались хрипы, Илья тут же прижимал его к уху, пытаясь что-то разобрать. Но «поймать» хоть какую-нибудь радиостанцию и узнать прогноз погоды было уже нельзя: дежурные по табору не могли отказать себе в удовольствии слушать музыку, и весь день приёмник оставался включённым. Теперь батарейки сели, а запасные батарейки взять не догадались...

Пётр занял место в углу палатки отдельно от всех. Согнув в коленях ноги и поджав их к самому подбородку, он уткнулся в них лицом. В другом углу палатки, по-турецки поджав под себя ноги, азартно играли в карты Николай, Геннадий и Василий. Громко обсуждая ход игры, они «резались» в покер. Казалось, происходящее их совершенно не беспокоит, мол, они здесь случайные люди – просто зашли в палатку переждать непогоду.

Демьян Ерофеич закрыл глаза. Обхватив голову руками, он упёрся локтями в согнутые колени и пытался до мелочей вспомнить события последних дней...

...Накануне вечером, к нему домой пришёл лесничий Никита Устинович Назаров и ещё с порога, не поздоровавшись, сообщил, что у него есть новость.

За долгие годы совместной работы Демьян хорошо знал Никиту и мог безошибочно определить, что он думает и что хочет сказать.

– Я... что к тебе, Демьян... – Никита остановился у порога и протянул руку. – Из лесхоза только что позвонили. В урочище Малый Катэн обнаружен лесной пожар... и завтра утром вертолётом необходимо направить туда лесников, – и выжидающе посмотрел на Демьяна.

Демьян пожал протянутую Никитой руку и жестом пригласил пройти к столу. Никита остался стоять у порога, не обратив внимания на его приглашение.

– Понимаешь, Демьян Ерофеич, полететь на пожар для руководства я не могу: лесничество не на кого оставить. – Он тяжело вздохнул и посмотрел на Демьяна, ожидая возражений.

Демьян промолчал, заранее зная, что ещё скажет ему Никита, и не ошибся.

– Пойми меня правильно, Демьян, – стараясь говорить как можно убедительнее, начал Никита. – Оставить здесь за себя Илью – я тоже не могу: он только год как у нас работает... К тому же никто не может сказать, как дальше сложится пожарная обстановка... – Никита Устинович задумался, подбирая аргументы. – Ты, Демьян, уже слышал по телевизору, что горит Приморье, Амурская область, Забайкалье... Сейчас, вот, на территории нашего лесничества пожар... третий уже... Мне из лесхоза сообщили, что пожар по площади небольшой... Даже не пожар, а скорее загорание... возможно, по вине геологов... Они где-то по Малому Катэну стоят, а загорание в вершине Светлого... Поэтому я думаю направить на тушение пожара Илью, пусть понемногу опыта набирается, ну а... – Никита посмотрел в глаза Демьяна, –
а фактически старшим хочу тебя попросить... Конечно, у него образование, всё-таки он с отличием окончил лесной техникум... парнишка грамотный, и тайгу любит... Но вот опыта у него пока ещё мало, и поручить ему руководство тушением лесного пожара, а тем более доверить безопасность и жизни людей – извини, я не могу... А мы с тобой уже больше сорока лет в тайге отработали, много испытали и друг друга насквозь изучили... Оба уже на пенсии, а вот с тайгой никак расстаться не можем, не отпускает она нас от себя... Поэтому я и пришёл к тебе... – Никита пристально посмотрел на Демьяна, напряжённо ожидая ответа.

Демьян подошёл к столу и включил электрический чайник.

– Ты, Никита, куртку-то сними и давай к столу, почаёвничаем... – Он подошёл к полке, достал две кружки и большое блюдо с какой-то домашней выпечкой. Поставив блюдо на стол, пояснил:

– Аннушка моя постаралась... Коврижки вот... с творогом, – и обратился к Никите: – Ну, чего стоишь, проходи, садись. – И, уже разливая по кружкам чай, деловито спросил: – Кого из лесников мне выделишь? Если что – дай мне молодых... Эти ребята энергичные, сноровистые, да и опыта им уже не занимать...

– Я уже всё решил, Демьян, – Никита отхлебнул чай и, прикусив коврижку, похвалил Анну. – С тобой на пожар полетят Денис Чернов, Фёдор Головач, Вадим Коровин и Захар Назаров... ну и, конечно, Илья Птаха... Ты, Демьян, там... посматривай за ним, если что, подскажи ему... Итого – вместе с тобой – шесть человек. Больше я тебе никого выделить не могу... Сам понимаешь – если, не дай бог, где ещё возникнет пожар, – Никита виновато посмотрел на Демьяна, – я без людей останусь... Кроме этого, начальник лесопункта нам выделил четырёх рабочих... – и на вопросительный взгляд Демьяна пояснил: – Это Николай Шибанов, Пётр Деревянко, Геннадий Павлюк и Василий Незнамов... Всего десять человек, и думаю, что вы с пожаром справитесь... Ещё он распорядился выделить вам консервы, в основном – каши: перловую, гречневую, несколько банок мясных и рыбных, концентраты и одну палатку... Завтра всё это подвезут к девяти утра к вертолёту... Я думаю, что раньше он и не прилетит... Да, ещё что... – вспомнил Никита Устинович, – печку возьмёте, трубы и... всё такое?

– Печку? – переспросил Демьян Ерофеич. – На дворе только начало июля, а жара такая, что дышать нечем... Ты, Никита, говоришь, что пожар по площади небольшой... Я думаю, что мы его по периметру минполосой окольцуем, весь сушняк выпилим и... пусть себе догорает... потихоньку... – Демьян Ерофеич ещё налил в кружки чаю. – А печку... Печку брать – думаю, смысла нет... Когда в мае на первый пожар летали, так печка нам пригодилась – ночи ещё холодные были... А на второй в июне летали... Так палатка за день так накалялась от солнца, что в ней, как в бане, париться можно было... А печка так, без всякой пользы, и простояла... Только лишняя морока с ней была...

...Демьян Ерофеич снова внимательно посмотрел на своих товарищей, прислушиваясь к порывам ветра и шуму дождя по брезенту, осмотрел палатку.

Во многих местах старый брезент начал протекать; на земле, под дырой в железном листе, образовалась большая лужа. И теперь тоненькие струйки воды, стекая в неё через дыру, громко булькали, разбрасывая сверкающие брызги.

Фёдор Головач, присев на корточки, держал в вытянутой руке солдатскую фляжку и пытался узким горлышком поймать струйки воды, стекающие с крыши палатки. Но резкие порывы ветра рвали полог палатки, и струйки воды большей частью пролетали мимо фляжки и попадали ему на руку, на землю.

Фёдор закатал рукав рубашки и терпеливо ждал, пока не наполнится фляжка, и когда она наполнилась, он бережно передал её Вадиму Коровину и взял другую...

Николай с напарниками уже закончили игру и теперь, громко смеясь и не стесняясь в выражениях, азартно шлёпали картами по ушам Василия. При каждом шлепке он скрипел зубами и, вздрагивая всем телом, молчаливо терпел.

«Наградив» его честно заработанной «пайкой», Николай и Геннадий с довольными улыбками смотрели, как Василий энергично растирал ладонями свои покрасневшие уши.

Лесники молчали и, думая каждый о своём, совершенно не обращали внимания на картёжников. Илья выключил бесполезный теперь радиоприёмник и сидел, согнув ноги в коленях и обхватив их руками. В больших роговых очках и лёгкой кепочке, повёрнутой козырьком назад, он был больше похож на школьника, чем на специалиста лесного хозяйства, начинающего руководителя лесничества...

– Ну, что мужики... – Демьян Ерофеич внимательно посмотрел на каждого, – что делать будем?

В палатке повисла напряжённая тишина, и только шум дождя по брезенту нарушал её.

– Давайте решать, что делать будем? Только сначала хорошенько подумайте...

Понурив головы, лесники, прошедшие не одну сотню вёрст по таёжным дебрям, побывавшие во многих передрягах, теперь угрюмо молчали, взвешивая все «за» и «против». Каждый хорошо понимал сложность возникшей ситуации и грозящую им опасность.

– Ты, Ерофеич, вон того козла сначала спроси, – Николай кивнул головой на Петра – что он нам предложит? Это по его милости мы сейчас тут сидим, как цуцики, промокшие, голодные и холодные... А главное – без курева и спичек! Морду этому... козлу... драному за это набить мало!

Пётр сник, как-то весь сразу сжался, втянув голову в плечи.

– А ну, прекратить! – грозный окрик Демьяна Ерофеича заставил всех вздрогнуть. – На разборки времени нет! Никто не мог предугадать то, что произойдёт, и сейчас надо не виновного искать, а думать, как выйти из этого положения... Всем понятно? – Демьян Ерофеич строго посмотрел на товарищей. – Это могло случиться с каждым... Поэтому мы должны сделать правильные выводы, чтобы в будущем это уже не повторилось... – Демьян Ерофеич тяжело вздохнул. – Из любого положения можно найти выход, только надо всё хорошенько обдумать, обмозговать как следует и всё взвесить...

– Вот пусть он и ищет, этот козёл безрогий! – ещё не мог успокоиться Николай. – И мозгами своими пошевелит... если они у него ещё остались! Рыбы ему захотелось...

– Николай, ты что-то не понял? – Захар резко обернулся к нему и сжал кулаки. – Или тебе надо по-другому объяснить? По-мужски – коротко и понятно?

– А чего он... – Николай стал собирать рассыпанные карты. – Без нормальной жратвы уже живот подвело, и уши без курева опухли... – Николай бережно положил колоду карт в карман куртки. – Хорошо хоть карты немного отвлекают, а то от тоски и такой жизни здесь сдохнуть можно...

– А ты, Коля, – с улыбкой повернулся к нему Вадим Коровин, – Василию в покер проиграй... Он тебе и должок вернёт, и картами враз с ушей опухоль снимет! – и показал на красные уши Василия.

Удачная шутка Вадима немного разрядила обстановку, но новые порывы ветра, рвавшие палатку, и проливной дождь снова вернули к действительности.

Прислушиваясь к шуму дождя по брезенту палатки, лесники замолчали.

Первым нарушил молчание Захар Назаров:

– Я... так... думаю... Сидеть здесь и ждать хорошей погоды, надеясь, что всё обойдётся – рискованно: когда установится хорошая погода – неизвестно... К тому же у нас нет спичек, из продуктов, которые можно приготовить без огня –
только консервы, да и тех мало... Даже если мы будем их расходовать, как сейчас, одну банку в день на двоих – консервов хватит на два дня... Есть ещё концентраты в пачках, но пачки сильно подмокли... У нас нет питьевой воды, три фляжки на десять человек, но и эта вода – дождевая.

Захар внимательно посмотрел на товарищей:

– Поэтому, я думаю, надо сниматься и идти в посёлок... Но у кого-то из вас может быть и другое мнение...

– Сниматься с табора и идти в посёлок в такую погоду –
большой риск. – Денис Чернов говорил медленно, как бы взвешивая каждое слово. – Но и здесь оставаться – риск немалый... – Он на минуту задумался. – У всех у нас за эти дни в сырой обуви ноги сопрели, и каждый шаг для нас станет пыткой... Мы сюда от посёлка почти час на вертолёте летели, и путь домой будет неблизким... И что нас ждёт по дороге – ещё неизвестно, а вот то, что при таком дожде Катэн из берегов выйдет – это реально, и тогда нашу стоянку просто смоет... Даже если завтра прекратятся дожди, нас это всё равно не спасёт: площадь водосбора у ключей большая и вода в них поднимется даже при хорошей погоде...

– Я согласен с тобой, Денис. – Фёдор поднялся, закрывая пробкой фляжку. – Вон, Светлый как разбушевался – не узнать... Был ключ – воробью по колено, а теперь его и в болотниках не перейдёшь! Поэтому, я думаю, выход только один – сниматься с табора и двигаться в посёлок... Риск, конечно, очень большой, но другого выхода у нас нет...

Он посмотрел на товарищей, ожидая ответа. Все внимательно слушали, не проронив ни слова, и теперь угрюмо молчали, представляя себе, сколько им придётся пройти по тайге и какие испытания им придётся преодолеть...

– А... как наши вещи, палатки... бензопила и... всё остальное? – Вадим растерянно оглядел лесников. – Куда мы это всё денем? С собой нести – это... – и он замолчал, растерянно озираясь...

...А дождь не унимался. Стихая на какое-то время и как бы набираясь сил, он с новыми порывами ветра обрушивался на палатку, ожесточённо барабаня тяжёлыми струями по брезенту.

Вдоволь насытившись водой, земля в палатке противно хлюпала под ногами, превращаясь в сплошное месиво из прошлогодних листьев, вытоптанной тяжёлыми сапогами травы и грязи.

Тоненькие струйки воды, протекая в палатку снаружи, крадучись подтекали под рюкзаки с одеждой лесников и жалкими остатками продуктов, под еловые ветки постели, пропитывая лежащие на них и без того мокрые спальные мешки, куртки и одеяла...

– Короче... так, мужики... – Демьян Ерофеич замолчал, взвешивая и обдумывая каждое слово. – Оставаться здесь очень опасно, идти в посёлок – трудно и ещё никто не знает, что будет и как... Но, думаю, это всё же лучше, чем сидеть здесь... Поэтому я согласен с Захаром – надо сниматься и уходить... Даже если и установится хорошая погода, вертолёт к нам прилетит не скоро... После дождя все перевалы ещё долго будут закрыты облаками... Без сухой одежды, огня и еды – мы здесь долго не выдержим... Кому скажи – не поверят, что рядом с нами Катэн, а мы сидим без воды и каждый её глоток у нас на счету... Даже когда прекратятся дожди – нам от этого легче не станет, если мы здесь останемся.

Демьян Ерофеич видел суровые, сосредоточенные лица своих товарищей, знал, что они ему доверяют, и чувствовал на себе ответственность за их безопасность.

– А что касаемо дождя, – он внимательно посмотрел на каждого, на сырые спальные мешки и одежду, лежащую поверх лапника, – то всё равно мы здесь до нитки промокли... Пойдём налегке, из вещей ничего с собой брать не будем, а возьмём только самое необходимое... Из еды возьмём те продукты, которые можно использовать без разведения костра... Консервы, какие есть... и... что там ещё... не размокло... и топоры... – Он внимательно посмотрел на товарищей, ожидая возражений.

Но все молчали, внутренне готовясь к новым испытаниям.

– А вещи... – Демьян Ерофеич тяжело, в раздумье вздохнул. – Вещи... палатки, спальники и всё остальное оставим здесь... Когда установится хорошая погода, лётчики всё равно будут делать облёт, вот тогда мы их и заберём... В любом случае сюда из лесхоза вертолёт направят... Как вы думаете?

Он внимательно смотрел на своих товарищей.

– Ну, если у вас возражений нет, – Демьян Ерофеич поднялся, едва не касаясь головой палатки, – тогда, мужики – за дело! – и, наклонившись, первым шагнул из палатки под упругие струи дождя...

...Работали споро, без суеты и лишних разговоров, не обращая внимания на проливной дождь, хлеставший по их спинам, на холодные потоки воды, стекающие с прилипшей к телу мокрой одежды, на промокшие сапоги, противно хлюпающие при каждом шаге.

И, глядя на них, можно было безошибочно решить, что им уже не первый раз приходилось вот так, как сейчас, под проливным дождём сворачивать в тугие свёртки спальные мешки и одеяла, раскладывать по своим рюкзакам только самые необходимые продукты, прочно вязать палатки... И всё это надо было привязать как можно выше к стволам деревьев между толстыми ветвями.

...Демьян Ерофеич критически осмотрел тугие свёртки, привязанные к деревьям, проверил прочность завязанных узлов.

Лесники, закинув за плечи полегчавшие рюкзаки, осмотрелись – всё ли сделано и, прощаясь, остановили взгляды на ключе.

Ещё совсем недавно этот ключ, названный кем-то из его первооткрывателей Светлым, они во многих местах спокойно переходили, делали из камней запруду, чтобы можно было набрать воды для приготовления еды.

Теперь его невозможно было узнать. В какой-то дикой, слепой ярости Светлый ключ клокотал и пенился мутными бурунами, неся в себе грязь и камни с размытых берегов, лесной мусор и мелкие кусты, вывернутые вместе с корнями где-то в его верховьях. И всё грязным потоком стремилось к Катэну, скрытому сейчас от всех сплошной стеной дождя.

Подняв свой рюкзак, Демьян Ерофеич надел его на себя и, поправив лямки, коротко сказал:

– Всё, мужики, время не ждёт! Тронулись...

Первым шагнул Захар, за ним лесники, замыкающим пошёл Демьян Ерофеич...

Они торопились, шли без остановок и лишь на секунду позволяли себе задержаться, ожидая отставших товарищей, чтобы снова, стиснув зубы, идти и идти...

Лесники уже давно потеряли счёт времени и расстоянию, охваченные только одним желанием: поскорее дойти. Подгоняемые дождём и принизывающим холодным ветром, в мокрой, прилипшей к телу одежде, они согревали себя мыслями о том, что с каждым пройденным километром, с каждым шагом они приближаются к своему спасению, к родному дому, где их с надеждой ждут...

Лесники старались выиграть расстояние и время, шли через кустарники, царапая в кровь руки, протаптывали тропу в густых зарослях, спотыкаясь в высокой траве, перелезали через валёжник и обходили густые поросли тальников и крупные деревья.

Местами им приходилось идти по сплошной грязи, обходить лужи. Сначала это были небольшие пониженные участки берега, но чем дальше шли лесники вниз по реке, тем чаще они вынуждены были обходить залитые водой пространства.

За стеной дождя незаметно, по-воровски, подкрались сумерки. Плохо различимые в косых потоках дождя контуры деревьев слились в тёмную массу. И только вблизи, всего в нескольких шагах, ещё можно было различить отдельные кусты и деревья, высокий папоротник и траву под ногами.

– Всё, мужики! Привал! – Захар обернулся к товарищам и, вглядываясь в лица, выдохнул: – Дальше сейчас идти смысла нет. Темнеет, можно в сумерках и на сучки напороться... Здесь ночуем, а сразу с рассветом – вперёд. Вы как, согласны?

Все промолчали. Без лишних слов было понятно, что дальше идти очень рискованно. И в то же время каждый сознавал, что с каждым часом, с каждой минутой вода в реке неуклонно поднимается, сантиметр за сантиметром затапливая берег. И сколько ещё этих, не проглоченных мутными потоками реки, спасительных сантиметров останется к утру? И сознавая эту реальную опасность, все промолчали.

Демьян Ерофеич подошёл к лежащему стволу сломанного тополя, потрогал рукой остатки коры и торчавшие в разные стороны ветки.

– Значит так, мужики... – он устало опустился на ствол дерева. – Ночевать будем здесь... Сейчас садимся, прижимаемся плотнее друг к другу, чтобы согреться, и держимся за ветки. Даст бог, всё обойдётся... Главное – дождаться утра, а там уже легче будет. Утро, говорят, вечера мудренее. А пока давайте перекусим, на сытый желудок и ночь короче кажется...

Захар молча достал из рюкзака две консервные банки, положил на ствол тополя и очень осторожно открыл их ножом. Кончиком ножа он также осторожно отогнул крышки баночек.

– Давайте, ребята. Кушать подано...

Достав ложки, каждый осторожно, не торопясь, опускал их в банки и, зачерпнув содержимое на самый краешек, аккуратно подносил ложку ко рту, стараясь не уронить ни крошки...

Дождь не унимался. Холодные упругие струи остервенело хлестали по листьям деревьев, падали на сгорбленные, тесно прижатые друг к другу фигуры измученных людей.

...Светало. На постепенно бледнеющем сером небе начали робко прорисовываться кроны деревьев, мелкого кустарника и папоротника среди больших луж мутной воды.

Демьян Ерофеич настороженно смотрел на мутную воду в лужах, на небольшие круговороты воды и медленно проплывающий мимо него лесной мусор.

– Захар, – он показал рукой на лужи, – видишь, вода прибывает... Доставай консервы, быстро перекусим и надо идти... Мы должны успеть...

– Ну вот, ещё на две банки рюкзак стал легче... – пытался пошутить Захар, но его шутку никто не оценил. Все хорошо знали, что в рюкзаке Захара осталось ещё две банки. Последние... И четыре банки в рюкзаке Николая, как неприкосновенный запас.

...Они снова молча шли, до боли стиснув зубы, тяжело дыша, теряя счёт времени и расстоянию, в прилипшей к телу одежде, не обращая внимания на колючки элеутерококка, впившиеся в тело через брюки, на хлюпающую в сапогах воду и болезненный зуд в попревших ногах, на острое чувство голода и постоянно мучавшую всех жажду.

– Мужики! – идущий в середине Илья остановился и вытер ладонями лицо. – Я думаю, что идти дальше по левому берегу очень рискованно...

Все остановились и выжидающе посмотрели на Илью.

– Оно, конечно, легче идти по пойме, но очень опасно, – Илья тяжело дышал, и по всему было видно, что такой переход под проливным дождём даётся ему нелегко. Его промокшая рубашка прилипла, плохо скрывая худенькое тельце. Едва переводя дух, он молча показал на кустарники и деревья, окружающие лесников.

На кустах, на уровне груди, висели пожухлые стебли травы, тонкие веточки и прочий лесной мусор, что могла принести сюда большая вода прошлого наводнения. На стволах деревьев, со стороны, обращённой к верховьям Катэна, хорошо был виден слой налипшего речного ила и грязи...

– Вода всё прибывает и прибывает, и кто знает, как поднимется её уровень завтра... – выдохнул Илья с надрывом. –
Дождь льёт как из ведра, ни на минуту не затихая...

– А что ты предлагаешь, Илья? – Фёдор с усилием провёл ладонями по слипшимся волосам, отжимая с них воду, заливавшую лицо.

– Я предлагаю перейти на правый берег, – Илья поправил очки и растерянно посмотрел на товарищей. – Он намного круче левого. Я понимаю, что идти там будет труднее, но зато безопаснее. И ещё... Почему я предлагаю перейти Катэн именно здесь: в этом месте он самый узкий и течёт одним руслом, а ниже устья Сагды-Джавы и дальше Катэн разбивается на протоки... И там, даже если нам очень захочется, перейти его мы уже не сможем...

– Хорошо, Илья, – Демьян Ерофеич присел на валёжину, снял сапог, вылил из него воду и попавший лесной мусор. Выжав носок и портянку, он снова намотал её, тщательно разгладив складки. То же самое он проделал и с другим сапогом. – Но как это сделать? Вы, мужики не тратьте время зазря... Проверьте обувь, – не поднимаясь с валёжины, он снизу вверх посмотрел на стоящих рядом лесников. – Не дай бог, сотрёте ноги – и вы уже не ходоки. Кто вас на руках понесёт? Поэтому не создавайте себе проблем!

Выросший здесь, Демьян Ерофеич, как никто другой, знал крутой, непредсказуемый нрав Катэна и был согласен с Ильёй. Он уже давно чувствовал грозящую им опасность и по тем залитым водой участкам берега, что им приходится обходить всё чаще и чаще, он безошибочно определил, что уровень воды в Катэне поднимается уже не по дням, а по часам.

Демьян Ерофеич представил себе, сколько воды ещё могут дать расположенные ниже по течению большие ключи с притоками Бя, Санганга, Левый Катэн и Сагдзы, не говоря о многочисленных мелких ключах. А до вахтового участка «Бедовый», что на устье Кабибылы, надо идти ещё не один день. И идти придётся по залитой водой пойме...

Демьян Ерофеич посмотрел на Катэн: мутный бурлящий поток с клочьями грязной пены и всем, что он вырвал с подмытых берегов, убеждал в том, что преодолеть его невозможно, а сама мысль об этом – просто безумная и граничит с самоубийством...

– Ну... и как же ты, Илья, предлагаешь перейти Катэн? –
и он кивком головы показал на шумевшую за его спиной реку. – Достаточно только метр отойти от берега и всё... Каюк! – он внимательно смотрел на Илью, ещё не зная, как отнестись к его предложению.

– Это верная гибель, Илья! Ты это понимаешь? – поддержал его Захар.

Обернувшись к лесникам, Захар коротко спросил:

– Ну, всё? Собрались? – и, оттеснив Илью, прошёл мимо. Все поднялись, намереваясь пойти за Захаром.

– Это просто... – Илья робко посмотрел в спину Захара. –
Надо выбрать дерево такой же высоты, как ширина Катэна, и потом срубить его. Вот и всё... – Илья растерянно оглядывался, надеясь на поддержку.

Все остановились и, обернувшись, с нескрываемым любопытством смотрели на Илью.

– Ну, ты, Илюха, молодец... – засмеялся Николай. – Хорошая мысль, ничего не скажешь. – Вот только непонятно, как ты Катэн измеришь – вплавь или... как? – и, обернувшись к лесникам, ехидно усмехнулся.

– Ну... зачем вплавь... – смутился Илья. – Можно ширину реки измерить и другим способом.

– Это... как же? – Николай с нескрываемой насмешкой наклонился к Илье. – Ну-ка, шепни мне на ушко!

– Ширину Катэна можно измерить с помощью компаса... – Илья торопливо расстегнул карман куртки и показал компас. – Вот компас. Андрианова, вот лимб, который поворачивается...

– Ка-ак, ка-а-а-ак ты сказал, Илья? – Николай удивлённо посмотрел на Илью, потом скорчил дикую гримасу и, обернувшись к товарищам, выразительно покрутил пальцем у виска. – А скажи-ка мне, товарищ помощник лесничего, – Николай с насмешкой ткнул пальцем ему в грудь, – там, где ты учился, в этом, как его...

– В Вяземском лесном техникуме, – подсказал ему Илья.

– Во, именно, в этом предбаннике, – продолжал насмехаться Николай, – ещё таких дураков, как ты, много?

Обернувшись к лесникам, Николай с напускным разочарованием произнёс:

– Наша Родина ждёт героев, а рождаются вот такие, как ваш Илья, академики. Это же надо додуматься, – Николай поднял вверх указательный палец, – ко-о-омпа-сом измеря-ать ширину-у-у рек-и-и!

– Техникум не предбанник, – в голосе Ильи прозвучала плохо скрытая обида, – а учебное заведение, которое готовит грамотных специалистов лесного хозяйства...

– И учат мерить ширину реки компасом! – не дал ему договорить Николай и оскалился в наглой усмешке.

– Не компасом, а с помощью компаса! – поправил его Илья.

– А какая разница! – резко ответил Николай. – С помощью, или компасом... Ты, Илья, нам мозги здесь пудришь, а за это время мы могли бы пройти лишний километр... Всё к дому ближе... – и повернулся к лесникам: – Ну что, мужики, пойдём!

– Погоди, Николай, не спеши, – одёрнул его Демьян Ерофеич. – Илья говорит верно. Вы сами видите, когда поднимется вода – вся эта пойма будет залита водой и, если судить по кустам и илу на стволах деревьев, воды здесь будет выше пояса, а местами и по грудь... В том, что вода поднимется, я не сомневаюсь: посмотрите на Катэн... – и он кивнул головой в сторону реки... – И дождь не прекращается, и сколько он будет ещё идти – одному богу известно. Поэтому я согласен с Ильёй – идти дальше рискованно... – Демьян Ерофеич обернулся к Илье: – Только как ты с помощью компаса измеришь ширину реки, мне непонятно...

– Понимаете, Демьян Ерофеич, – Илья начал объяснять, нервно дыша и точно боясь не успеть, – есть у треугольников такое свойство: если в прямоугольном треугольнике один угол равен сорока пяти градусам, то катеты этого треугольника равны...

– Я не понимаю, при чём здесь... какой-то прямоугольный треугольник... и как это можно примерить к Катэну? –
Демьян Ерофеич с недоумением посмотрел на компас в руке Ильи.

– Вот смотрите, – Илья показал компас. – Видите, здесь указаны стороны горизонта: юг, восток – он стал показывать пальцем на циферблат компаса – а это север... запад... – Илья пальцами протёр стекло компаса от воды. – Между ними угол равен девяноста градусам...

Демьян Ерофеич внимательно следил за рукой Ильи.

– А вот здесь, – Илья указал пальцем на циферблат компаса, – румбы: северо-восток, северо-запад, ну и другие, – Илья поднял голову и посмотрел на Демьяна Ерофеича.

Демьян Ерофеич внимательно его слушал. Все подошли и, обступив Илью, молчали.

– Между этими румбами, – продолжал Илья, – угол равен сорока пяти градусам...

– Короче, мужики! – Николай резко обернулся к лесникам. – Вы как хотите, а я этот бред сивой кобылы про стороны горизонта больше слушать не буду! И если вы хотите, оставайтесь, а я пошёл! Ну, кто со мной? – и посмотрел на Петра и Геннадия.

– Остынь маленько, Николай, остынь! – резко осадил его Захар. – Ни ты, ни кто другой никуда не пойдёт! Мы все прилетели на пожар, все вместе отсюда и уйдём! Ясно?

– Никуда вы не пойдёте! Захар прав, – поддержал его Демьян Ерофеич.

– Послушай, Демьян Ерофеич! – Николай обернулся и с усмешкой посмотрел на него. – Это ты, вместе с этим, – он указал пальцем на Илью, – недоумком, можете командовать лесниками, а не нами! Мы к вам были прикомандированы, –
он сделал особое ударение на этом, – от леспромхоза для оказания лесникам помощи в тушении пожара. И здесь над своими людьми – я старший! Это по приказу начальника лесопункта... Понятно вам, Демьян Ерофеич? И только мне дано право решать, что и как я должен делать со своими людьми, и за них отвечаю я!

Обернувшись, Николай ещё раз спросил:

– Ну, кто со мной?

Пётр сидел на валёжине, согнувшись и опираясь согнутыми в локтях руками в колени, какой-то жалкий и безучастный ко всему. Косые струи дождя били его по спине, обтянутой полинявшей голубой рубашкой в клеточку. Через мокрую ткань просвечивало худое тело, рельефно выпирали острые лопатки. Геннадий и Василий стояли рядом, прижавшись спиной к стволу дерева.

– Ну что, вы идёте? – резко спросил Николай. – Или вы с этими умниками, – он показал рукой на лесников, – будете компасом Катэн измерять?

Геннадий молча наклонился, рукой вытащил из-за голенища сапог веточки и, подойдя к Николаю, вопросительно посмотрел на Незнамова:

 – Ты с нами, Василий?.. С Петром всё ясно: он остаётся, а ты?

Василий не ответил, видимо, сомневался и ещё не принял окончательного решения.

– Петро, ты с нами? – ещё раз резко спросил Николай.– А ты, Василий? Здесь остаёшься с этими умниками или с нами пойдёшь? – Не получив от них ответа, он махнул рукой: – Ну и чёрт с вами! Пойдём, Гена, время не ждёт!

– И запомни, Демьян Ерофеич, – обернулся к нему Николай. – Пока вы будете здесь этой чертовщиной заниматься, вы потеряете время зря и ещё неизвестно, каким будет результат! А мы дня через два, ну, самое большое – три, будем на «Бедовом», а там и до посёлка рукой подать. – Он резко повернулся и быстро вошёл в заросли.

– Николай, стой! – резко окликнул его Демьян Ерофеич. – Идти сейчас по пойме, когда прибывает вода – ну... это... это просто надо быть сумасшедшим! Ты хоть понимаешь, какому смертельному риску себя подвергаешь? И ещё ты зовёшь за собой людей! – он резко поднялся и с негодованием смотрел на Николая.

Николай обернулся:

– Слушай сюда, Демьян Ерофеич! – сжав зубы, Николай смотрел ему в глаза. – Мы сейчас все на краю гибели: все промокли, замёрзли, остались без спичек, и сейчас наше спасение не жить какими-то иллюзиями, а, не теряя ни секунды, идти, пока ещё силы есть и пока мы ещё все совсем не окоченели! Ты посмотри на нас! Посмотри! Мы все уже на пределе своих сил! Понятно? Еще немного – и всё!.. Финиш!.. Ты это понимаешь?

Лесники молчали, растерянно переглядываясь.

– А что касается смертельного риска... – Николай с каким-то сожалением посмотрел на лесников, – то риск есть, я согласен! Но здесь я знаю, откуда мне грозит опасность, а вы, – Николай обвёл пальцем лесников, – идёте в неизвестность! И только потому, что испугались и поверили какому-то... – Николай пытался подобрать слово, но махнул рукой и с презрением посмотрел на Илью. – А что касается моей жизни – то моя жизнь принадлежит только мне, и только я могу решать, как мне ей распоряжаться! Понятно? – и резко обернувшись к Геннадию, коротко бросил: – Ну, ты идёшь или остаёшься? – и, обернувшись ко всем, чётко печатая слова, пояснил: – И запомните все! Никто не смеет меня осуждать за то, что я делаю! Это мой выбор и бог мне судья! А вы... Вы как хотите... Это ваше право и это ваш выбор...

Поправив лямки рюкзака, Николай резко повернулся и, не оглядываясь, решительно шагнул в прибрежные за-
росли...

Геннадий, поправив на плечах рюкзак, оглянулся, посмотрел на лесников и неуверенно последовал за Николаем.

Лесники переглянулись и посмотрели на Демьяна Ерофеича. Он тяжело, с надрывом дышал, не находя слов. Под смуглой кожей, обтягивающей скулы и поросшей седой щетиной, ходили желваки.

Демьян Ерофеич понимал, что Николай отчасти прав: он видел, что измученные долгими бессонными ночами, промокшие и замерзающие, страдающие от голода и жажды, они все уже на пределе своих сил и насколько их ещё хватит, этих сил... Он видел исхудавшие лица своих спутников с ввалившимися щеками, заросшими короткой щетиной, тёмные круги под глазами, покрасневшие и припухшие веки от постоянного недосыпания. И самое страшное сейчас для них – это потерять веру в себя, лишиться последней надежды на спасение.

Проводив Николая и Геннадия долгим взглядом, лесники повернулись к Демьяну Ерофеичу и молча ждали, что он скажет. И сейчас ему, самому опытному из них, необходимо было принять единственное, но верное решение в этой сложной ситуации, внушить людям надежду на благополучный исход.

Демьян Ерофеич поднял голову и посмотрел в серую пелену неба, подставив лицо хлёстким струям дождя, снял кепку, выжал её, тщательно расправил складки и надел на голову, поправив козырёк.

Он внимательно, оценивающе посмотрел на стволы деревьев со следами ила и грязи на стволах, на кусты с висящим на их ветках лесным мусором...

Возможно, что ещё сутки, самое большое – двое при таком дожде, и эта пойма, по которой они пойдут, будет сплошь покрыта водой. Значит – у них в запасе только один день... А успеют ли они за это время дойти до спасительного «Бедового»?

– Так, что ты там, Илья, говорил про эти... как их... –
Демьян Ерофеич повернулся к Илье.

– А, про румбы...– оживился Илья, почувствовав поддержку. – Так вот, Демьян Ерофеич, смотрите, – и он начал растерянно озираться, осматривая землю, что-то отыскивая.

Но, не найдя того, что его могло заинтересовать, Илья достал нож, подошёл к валёжине, содрал с неё кору и лезвием ножа начал что-то чертить.

Все с интересом наблюдали за ним. Наконец, что-то нацарапав на валёжине, он обернулся к Захару.

– Вот... – Илья указал пальцем на свой рисунок. – Видите?

Все подошли к валёжине и стали всматриваться в царапины на древесине, пытаясь угадать, что они изображают.

– Вот это – река... – пояснял Илья. – Он провёл лезвием ножа по двум параллельным линиям – а это мы – он провернул лезвием ножа точку на древесине. – А вот это, – он указал ножом на другую точку, – во-о-он тот камень, – и показал рукой на противоположный берег Катэна, где торчал из воды огромный обломок скалы, сопротивляясь яростному напору реки.

Все внимательно посмотрели на чертёж, потом – на камень, ожидая, что скажет Илья дальше.

Илья положил на валёжину компас и пояснил:

– Сейчас я совмещаю риску «север» на компасе с направлением на тот камень, что торчит из воды, – и он указал лесникам рукой на противоположный берег. – А риску «восток», – он присел на корточки и пытался разглядеть ориентир, на который указывала эта риска, – во-он на ту ольху... Видите, у неё ещё... ветка так... изогнута...

Он встал и показал рукой на ольху:

– Вы сейчас, кто-нибудь, прорубите в кустарнике такую просеку до этой ольхи... – он посмотрел на лесников, как бы пытаясь определить, насколько понятно он им объяснил. –
Угол между направлением на камень и на ольху равен девяносто градусов...

Лесники молчали, ожидая, что ещё скажет Илья.

– Я на этой просеке, – продолжал Илья, – найду такую точку, из которой этот камень, – он ещё раз показал на обломок скалы – будет виден под углом сорок пять градусов. Нам только останется измерить расстояние от этой валёжины до того места, где я буду стоять. Это и будет ширина реки... – он внимательно, с надеждой и какой-то внутренней робостью взглянул на лесников, ожидая, что они скажут.

Демьян Ерофеич посмотрел на компас, лежащий на валёжине, потом на обломок скалы и кивнул лесникам:

– Ну что, мужики... Всё понятно?

Он вытащил из рюкзака топор, ногтём проверил остроту лезвия и, прижав рукой куст, взмахнул топором. Не дожидаясь команды, лесники последовали за ним.

Через несколько минут густые прибрежные заросли рассекала просека с вырубленными кустами и прижатыми к земле ветками.

Держа компас в руке, Илья медленно шёл по просеке, внимательно следя за компасом. После каждого шага он оборачивался и смотрел на обломок скалы. Все с напряжением следили за ним и с надеждой ждали результата.

– Есть! Мужики-и-и – е-е-есть! – восторженно воскликнул Илья. – Я нашёл эту точку! Теперь нам надо измерить расстояние... Надо посчитать шаги и их количество разделить на два.

– Илья, а почему надо разделить на два? – удивлённо спросил Фёдор.

– Понимаешь, Федя, – Илья бережно спрятал компас в карман куртки, – пятьдесят сантиметров – это средняя длина шага... Шире, я думаю, по такой просеке не шагнёшь... Два шага – это один метр... Поэтому мы сразу определим ширину реки в метрах... Вот и всё...

– Понятно, Илья. – И Фёдор, считая вслух шаги, направился к Илье.

– Всё, Демьян Ерофеич! – Илья торжествовал. – Ширину реки мы знаем, теперь нам надо выбрать ёлку и срубить её так, чтобы она упала поперёк реки, – и он стал оглядываться, выбирая подходящую ель.

– Илья! – окликнул его Денис. – Смотри, вот эта подойдёт? – и он указал на одиноко растущую ель. – Смотри, какая она высокая... выше всех. Я думаю, она подойдёт! – А как ты её измеришь? – Денис подошёл к ели, похлопал ладонью по её шершавой коре.

– Денис! А какой у тебя рост? – окликнул его Илья.

– А чёрт его знает! Ну, наверно... метр семьдесят будет... А может, и больше... – неуверенно ответил Денис. – Я вообще-то уже давно свой рост не измерял... Илья! А зачем тебе знать мой рост, если ты говорил, что надо измерить высоту ёлки?

Лесники растерянно посмотрели на Илью, на Демьяна Ерофеича и переглянулись.

– А мы сейчас тобой, Денис, эту ёлку измерять будем! –
засмеялся Илья.

Все улыбнулись и с удивлением посмотрели на Дениса и на Илью.

– Это... как? – растерянно оглядываясь, спросил Денис и, высоко задрав голову, посмотрел на вершину ели.

Илья срезал ножом тоненький прутик и обрезал на нём все веточки.

– Вот этим прутиком мы и будем измерять ель. –
Он торжественно показал прутик лесникам и обратился к Денису: – Денис, подойди ближе к ёлке и стань рядом с ней... Вот так!

Лесники в недоумении переглянулись, но промолчали, ожидая, что будет дальше. Илья взял в руку прутик и, обратившись ко всем сразу, пояснил:

– Вот сейчас я возьму прутик так, чтобы мой палец был на уровне земли, а вершина прутика – на уровне головы Дениса.

Илья сжал пальцы в кулак и вытащил из него прутик, прижав его поднятым вверх большим пальцем. Вытянув вперёд руку и держа её перед собой, он стал примериваться этим прутиком на стоявшего у ели Дениса.

– Теперь, – продолжал Илья, – надо заметить, на каком месте ствола ели оказалась голова Дениса, и от этого места снова измерим, но уже палец надо держать не на уровне земли, а на уровне головы Дениса. И снова отметим, где на стволе ели будет верхний конец прутика... И так до самой вершины... – Илья растерянно посмотрел на лесников... – Понятно?

Демьян Ерофеич усмехнулся и покачал головой:

– Ну, надо же! Ты, Илья... – он не нашёл нужных слов и поднялся с валёжины. – А теперь, если я правильно тебя понял, надо просто умножить рост Дениса на количество этих... самых прутиков, и тогда мы определим высоту ёлки?

– Совершенно точно, Демьян Ерофеич!

– Тогда почему мы стоим? – Демьян Ерофеич посмотрел на лесников. – Сейчас Василий, Фёдор, Вадим и я – рубим эту ель, а вы, – он обернулся к Назару, – ты и... ты, Андрей, срубите... – Демьян Ерофеич огляделся, – вот этот тонкий ясенёк... Срубите на нём все ветки, но так, чтобы в вершине его была крепкая рогатулина.

Захар с удивлением посмотрел на Андрея, потом на
Демьяна Ерофеича. Перехватив его взгляд, он пояснил:

– Когда срубленная ель станет падать, то, не успеют её нижние ветки коснуться воды, как её сразу же развернёт сильным течением, и как она ляжет тогда – одному богу известно... Но вершиной до другого берега она не достанет, это точно... А мы этой рогатулиной будем направлять падение ели немного вверх по течению реки. Понятно? – Демьян Ерофеич посмотрел на лесников: – Ну, а коли понятно, тогда за дело!

Второй команды лесники ждать не стали.

Смахивая с лица капли дождя, они с каким-то диким упорством врубались топорами в податливую древесину. Захар и Андрей по команде Демьяна Ерофеича упёрлись рогатулиной в ствол ели и давили, сколько хватало сил.

Ель слегка качнулась, потом с глухим треском стала падать, сначала медленно, а потом всё ускоряя своё падение, ломая деревья и подминая под себя кустарник. И едва только её нижние ветви коснулись воды, как сильным течением ель развернуло и она рухнула поперёк реки, подняв фонтан брызг.

Расчёт Демьяна Ерофеича оказался верным: ель упала вершиной немного выше обломка скалы, и её тут же напором воды прижало к нему, с глухим треском обламывая ветви. Мутные потоки воды сгибали их в дугу, и к ним тут же стало прижимать с подмытого берега кустарники и лесной мусор. Ствол ели дрожал и раскачивался, сопротивляясь натиску воды, и вода, вспениваясь и клокоча, перехлёстывала через него.

Захар взмахом топора прорубил в кустарнике проход и поднялся на ствол ели. Держась за ветки, он шёл по стволу ели к противоположному берегу и сильными ударами топора вырубал те из них, которые будут мешать проходу.

Спрыгнув на берег, он обернулся:

– Ну, чего вы стоите? Давайте по одному, только быстро!

Лесники, держась за ветви, осторожно и быстро стали переходить, стараясь не оступиться.

Ствол ели дрожал под напором воды и раскачивался под ногами, прижатые к её веткам кустарники и лесной мусор уже образовали запруду, которая с каждой минутой всё увеличивалась. И чем дальше к вершине, тем сильней дрожала и раскачивалась ель, и теперь уставшим и измученным людям, чтобы не сорваться в воду, приходилось наклоняться и, придерживаясь за тонкие, короткие вершинные ветки, преодолевать последние самые рискованные метры к своему спасению.

Демьян Ерофеич стоял у комля ели и ждал, пока все перейдут на другой берег. Сейчас он оценил степень опасности, которая грозила им, и смог представить её последствия. Он чувствовал, что его ноги уже в воде, и берег, где они стояли всего какой-то час назад, уже заливали пока ещё робкие мутные потоки воды. Он видел, как под их натиском склонялись высокие стебли травы, скрываясь под грязной пеной.

– Демья-ан Ерофе-е-е-ич! – громкий протяжный окрик заставил его оглянуться. Лесники кричали ему, пытаясь перекричать друг друга, шум дождя и ветра, и что-то показывали руками. Переворачиваясь и цепляясь ветками за каменистое дно, к ним медленно приближалось большое дерево. Его, видимо, вывернуло с корнем с подмытого водой берега.

Засунув топор за пояс, Демьян Ерофеич поднялся на ствол ели и быстро, насколько это было возможно, стал переходить, крепко держась за ветви.

Он прикинул в уме, успеет ли проскочить на тот берег до того, как плывущее дерево всей своей массой ударит по стволу ели. Что может произойти после этого, думать не хотелось...

Демьян Ерофеич был уже у самой вершины и наклонился, крепко ухватившись за тонкие ветки, когда сильный, упругий удар потряс ствол ели. Не удержавшись, он резко навалился на ветки, поранив лицо об острые хвоинки. Ель провернулась и затрещала, её вершина не выдержала и сломалась. Теперь, потеряв опору на противоположном берегу, под напором воды и дерева, ель стала быстро разворачиваться вершиной вниз по течению...

Демьян Ерофеич не удержался и упал в воду, успев при падении крепко ухватиться за ветви. Он почувствовал, как ноги потеряли опору и его вместе с елью медленно затягивает к середине реки на стремнину.

Продолжая двигаться по течению, ель стала медленно проворачиваться вокруг продольной оси, накрывая его ветками и погружая в пучину...

Сделав глубокий вздох, Демьян Ерофеич пытался поднырнуть под ветки, чтобы избежать этой страшной западни, и вдруг почувствовал, как сильные руки рванули его из-под ветвей и вытолкнули на поверхность.

Он резко выдохнул и обернулся: прямо перед собой он увидел напряжённые лица Захара и Фёдора...

Сильный напор воды подхватил их и понес вдоль берега, затягивая в водовороты.

Демьян Ерофеич чувствовал, что слабеет, а холодная вода сковала движения и лишила возможности сопротивляться... Он стал с головой погружаться в воду, но чьи-то сильные руки его снова вытолкнули на поверхность и сквозь мутные потоки воды, заливающие глаза, он увидел перед собой Вадима, а с берега им на помощь в воду бросились Денис и Пётр...

Сбивая в кровь руки об острые камни, они вытащили на берег Демьяна Ерофеича и сами, обессиленные, упали на землю, тяжело и с надрывом дыша. Илья и Василий Незнамов подхватили его и оттащили подальше от воды, бережно усадили на камень, поддерживая с обеих сторон...

Демьян Ерофеич хотел что-то сказать, но закашлялся и махнул рукой. Слова здесь были уже не нужны: всё, что сейчас произошло, невозможно было выразить никакими словами... Он обернулся и посмотрел на реку: Катэн грозно бурлил, вспучиваясь водоворотами, неся на себе лесной мусор, кустарники и клочья грязной пены. Треща ветками, мимо них медленно продвигалось дерево. Обнявшись ветками с елью, оно прижимало её к берегу и при этом медленно разворачивалось поперёк реки.

Демьяна Ерофеича била нервная дрожь и от пронизывающего насквозь холода, и от всего пережитого...

Кто-то взял его за локоть. Он оглянулся: перед ним, наклонившись, стоял Захар:

– Демьян Ерофеич! Вы не сидите так – простудитесь! Поднимайтесь, нам надо идти!

Опираясь на руки Захара и Василия, Демьян с трудом поднялся. Дрожа от холода, он пытался идти, но ноги, ставшие вдруг ватными, его не слушались и он снова сел на камень.

– Ты как, Ерофеич? Сможешь идти? – Наклонившись к нему, Захар пристально смотрел ему в глаза.

– Сейчас, Захар, сейчас... – Демьян Ерофеич не должен был, не имел права показать молодым свою слабость и немощность. – Сейчас, Захар, сейчас... Я только воду из сапог вылью...

Он наклонился, с трудом снял сапоги, вылил из них воду и стал выжимать портянки. Демьян Ерофеич оглянулся: лесники уже сделали то же самое и терпеливо ждали его.

– Ну что, мужики? Пора... – Захар и Вадим поднялись по откосу первыми и подали руки Демьяну Ерофеичу, следом за ними поднялись остальные...

Теперь они шли косогором и цеплялись руками за тонкие стволики деревьев и кустарник, чтобы не оступиться на мокрой траве и раскисшей под дождём почве.

Саднили содранные в кровь ладони, жгли колючки элеутерококка, вонзившиеся через мокрую одежду в тело, но лесники упорно продолжали путь, поддерживая друг друга, одержимые только одним желанием: дойти до спасительного жилья...

Сгустившиеся сумерки, обильно пропитанные дождём, заставили лесников остановиться. Обессиленные, они тяжело опустились на сырую землю.

Разделив последние две банки перловой каши на всех, они запили их последними каплями воды из фляжек. Нечеловеческая усталость, которая накопилась за эти промозглые дни и холодные бессонные ночи, навалилась на них и, не имея сил сопротивляться ей, лесники забылись в тяжёлом полубреду...

Робко и нехотя подкрался рассвет, проявив сквозь серую пелену моросящего дождя силуэты деревьев и кустарников, тесно сжавшихся в комок усталых и измученных людей.

Поддерживая и помогая друг другу, они поднялись, разминая затёкшие ноги. Сняв обувь и вытряхнув из неё попавший мусор, лесники выжали носки. С трудом натянув на ноги сырую обувь, они немного потоптались на месте – не жмёт ли где – и снова тронулись в путь.

На левый берег Катэна лесники старались не смотреть: речная пойма, по которой они шли вчера, теперь была сплошь залита водой. Среди мутной воды торчали островки прибрежных тальников, наклонившиеся под сильным течением, да густым частоколом торчали из воды деревья. И дальше, за ними, насколько только можно было видеть – мутная с клочьями грязной пены вода... вода... вода...

...Подувший лёгкий ветерок разогнал тучи, дождь постепенно стал ослабевать, пока не прекратился совсем. В разрыве туч стыдливо выглянуло солнце, бросив свои косые лучи на умытую проливным дождём тайгу, заиграло яркими бликами на мутной воде Катэна.

Спустившись в распадок, лесники вышли на ключ Якпани, берущий своё начало с водораздельного хребта между Катэном и рекой Ко. Звонкое журчание воды ещё больше обострило чувство жажды, но пить этот коктейль из воды, мути и лесного мусора было невозможно.

– Всё, мужики, привал! – идущий первым Захар остановился и обернулся к товарищам. Лесники устало опустились на землю.

Вадим достал из рюкзака котелок и, сняв с себя рубашку, несколько раз свернул её и накрыл котелок. Потом опустил его в ключ и подставил под клокочущие струи мутной воды.

– Что будем пить, мужики? – Вадим с улыбкой обернулся к товарищам. – Кофу, какаву или компот? – улыбаясь, он специально, в шутку, искажал слова. – А мне больше и предложить вам нечего... – Вадим оглянулся на Захара. – Последнюю банку консервов мы съели ещё вчера утром, а наш неприкосновенный запас остался у Николая и Геннадия.

– Мне лучше чай... желательно – купеческий, – оценив шутку Вадима, обернулся к нему Захар, – и ещё лучше – семь раз кипячёный!

– Демьян Ерофеич, а вы что будете пить? – Вадим поднял котелок и снял с него рубашку. Заглянув внутрь, он недовольно скривил губы: – Не очень стерильно, но, думаю, не смертельно...

Протянув котелок Демьяну Ерофеичу, он улыбнулся:

– Ваш чай, уважаемый! И, похоже, очень даже кипячёный, – он показал на ключ, – ни в одном котелке так вода не бурлит...

– А ты? – Демьян Ерофеич взял из рук Вадима котелок.

– Пейте, Демьян Ерофеич, мы потом... – Вадим улыбнулся. – Мы успеем ещё напиться, воды вон сколько... – и он кивком головы показал на ключ.

По очереди сделали по несколько глотков, стараясь хоть немного утолить жажду...

– Демьян Ерофеич, – Захар скинул на землю рюкзак и стал снимать с себя рубашку, – я предлагаю сейчас раздеться и выжать одежду... Слегка влажная одежда на наших спинах сама высохнет... да и солнышко нам в этом поможет... Это первое...

– А что на второе? – Фёдор Головач энергично выжимал снятую с себя рубаху.

– А на второе... – Захар снял сапоги и стал выжимать портянки. – У меня есть предложение – вывершить... этот ключ Якпани и перевалить в Песчаный...

– Погодь, Захар, погодь чуток, – Демьян Ерофеич обернулся к нему, продолжая выжимать рубашку. – Твою задумку я понял, Захар... Ты предлагаешь перевалить через водораздел, выйти на Песчаный, спуститься по нему и выйти на дорогу, что леспромхоз пробивает в верховья реки Ко?

– Да, Демьян Ерофеич! – Захар энергично выжимал брюки. – Да! Этот переход будет для нас последним и трудным, но зато самым коротким... Дальше мы пройдём по дороге до выхода ключа Янизовани, где дорожники сейчас строят мост...

– И с ними, или на их машине, можно уехать домой, – продолжил Вадим. – Я тебя правильно понял, Захар?

– Совершенно верно, Вадим... – Захар уже одевался. – И надо срочно сообщить в Бичевую о том, что потерялись Николай и Геннадий...

Лесники резко обернулись к Захару.

– Ну, что вы на меня так все смотрите? – в голосе Захара звучало плохо скрытое раздражение. – Николай не понял простую истину, что выжить мы сможем, если только будем все вместе... Он показал свою самоуверенность и беспечность, и я не думаю, что они смогут благополучно выйти на «Бедовый»... И дай-то бог, чтобы я ошибся...

Ему никто не возразил. С момента ухода Николая и Геннадия от группы они ещё надеялись, что с ними ничего не случится и их выбор был оправдан. Но сейчас один только вид залитого водой левого берега Катэна не оставил ни малейшей надежды на это. Теперь постоянно растущая тревога за судьбу своих товарищей и в то же время какое-то необъяснимое чувство вины перед ними уже не покидало их.

Боясь себе в этом признаться, каждый из лесников втайне надеялся, что с Николаем и Геннадием всё будет благополучно и они рано или поздно найдутся...

Высоко в лазурном небе громоздились кучевые облака, освещаемые ярким солнцем, лёгкий ветерок едва слышно шелестел мокрыми листьями, сверкающими яркими бликами. Влажный воздух, насыщенный испарениями прогретой солнцем земли, был сверху донизу пропитан ароматом цветущих растений.

Распустила бутоны липа раскидистая; белели шаровидные зонтики соцветий элеутерококка и крупные белые цветки чубушника; на лесных прогалинах выставила крупные соцветия многочисленных зонтиков кремово-жёлтых цветков аралия маньчжурская; то здесь, то там попадались лианы актинидии коломикты. Она уже отцвела и теперь её листья сменили белую окраску на малиново-розовый окрас, делая её неповторимо красивой.

Но лесники шли уже без остановок, не замечая ни всей этой красоты, ни своей усталости, считая оставшиеся до посёлка последние километры...

...Ни на второй день, ни на третий, ни в последующие дни Николай Шибанов и Геннадий Павлюк, как они обещали, на мастерский участок «Бедовый» не вышли. Не пришли они и через месяц...

От всех участников тушения лесного пожара были взяты объяснительные о потерявшихся рабочих лесопункта. Были предупреждены все, кто мог подниматься на моторных лодках вверх по Катэну.

Силами лесопункта и лесничества были предприняты запоздалые поиски, но они оказались безрезультатны...

Что, где и когда произошло с Николаем Шибановым и Геннадием Павлюком, знает только грозный и коварный Катэн. Но он умеет надёжно хранить свои страшные тайны...

Рисунки автора