Константин Смородин

 

 

* * *

Я не утратил интереса

к тому, что происходит  т а м,

но злобы тёмная завеса

мне открывает стыд и срам:

 

то записные патриоты

плетут пустые словеса,

то обличают нас в два счёта

мажоров злые голоса.

 

И всюду – детская слезинка,

разрушенные города.

Заезженная пластинка

вчера, и снова, и всегда.

 

И если бы не пятна крови

на маскхалатах, на снегу.

И если бы не крики вдовьи:

убейте, больше не могу!

 

И если б не крестов так много,

не взрыв второй уже весны!..

И если бы не слёзы Бога

и не ухмылка сатаны.

 

Но всё ещё горит Одесса,

Аллея Ангелов растёт.

И злобы тёмная завеса

колышется – назад... вперёд...

 

* * *

Что сказать о гражданской войне,

позабыв – какого та года?

Что она продолжает во мне

рвать снаряды, расстреливать сходу?

 

Что она анакондой вдвойне

давит сердце, впивается в рёбра?

Что сказать о гражданской войне?

Что поднять её можно из гроба?..

 

Революция грёз или роз,

революция слева иль справа,

всё равно – революция слёз,

и с изнанки вновь будет кровавой.

 

В чём же дело? А дело – в цене.

Мы живые иль мёртвые души?

Гибнем мы на гражданской войне,

побеждая в себе равнодушье.

 

* * *

Загорелся Ближний Восток,

словно во поле сена стог,

и огонь бежит по снопам,

настигая нас по стопам.

И куда не направишь взгляд –

пред тобою огни горят.

 

Мир горел уже много раз.

Вновь от гари воздух горчит.

Повидали восстания масс,

а теперь – что? Восстанье элит?

Или это в мерцании лет –

нашей глупости огненный след?

 

Говорили нам между строк:

наберётся грехов воз –

и разгневается Бог,

недовольный нами, всерьёз.

И куда теперь ни шагни –

не следы за тобой, а огни.

 

* * *

Темней и печальней Европа.

Всё ближе апофеоз

смывающего потопа

следы христианства без слёз.

 

Последние христиане,

сумевшие уцелеть,

увидят, как встретятся Каин

и Авель, идущий на смерть.

 

И Рыба плеснёт в отдаленье

скользящим лучом золотым,

и Каин падёт на колени,

а Авель заплачет над ним.

 

Исчезнет под водами суша

и станет пустынно-темно,

и будут смотреть равнодушно

холодные звёзды на дно.

 

Всё в мире перевернётся.

Иначе и быть не должно.

Пред тем, как поднимется Солнце,

бывает на время темно.

 

 

Размышления после Нового года

Мы все немножечко не мы

(и немы – заодно).

Выйти из собственной тюрьмы

не каждому дано.

 

И всё бы было хорошо,

но хорошо – не будет, –

всё потому, что год прошёл,

а мы – всё те же люди.

Вновь кто-то осуждён на казнь,

и в камере Обскура

мелькнет, как клякса, расползясь,

несчастная фигура.

А он-то думал, что он – князь,

он – белая ворона.

И вот он осуждён на казнь:

– Казнить! Сорвать корону!..

И эта жизнь не задалась,

оборвалась надежда.

Тюрьма – внутри, а значит – казнь

однажды неизбежна.

 

* * *

Зима или весна?

Всё серебро да злато!..

А тьма едва видна –

предвестье снегопада.

И вот уже простор

сокрыт стеной безбрежной,

и ближний косогор

размыт волною снежной.

Не повернуть назад.

И впереди – преграда.

Не то, чтоб это – ад,

скорей – преддверье ада.

Внизу кипят котлы,

а здесь – стоят и мёрзнут, –

и полыньями – рты,

и ледяные слезы...

 

* * *

Паводок возьми на поводок

и иди гулять, пока не поздно.

Надо же: сегодня день продрог

и осыпал сумрак пылью звёздной.

Надо же: а лужи всё равно

светятся литыми зеркалами,

опрокинув улицу на дно,

фонари сбив с толку – вверх ногами.

 

А в глазах домов тревожный блеск.

Облака, как айсберги, застыли.

И гудит вдали окрестный лес

в бархатном мерцанье звёздной пыли.

 

Подступает – дикое, как волк,

что пришёл на холм, взглянуть на город, –

чувство (взятое как будто в долг) –

радостный, глухой, весенний голод.

 

 

 

Белый город

 

Бел-город, Бел-город.

Снег выпал. Бел город.

Снега нет. Бел-город.

Дождь, лужи. Бел-город.

Почему же – Белгород?

Просто нужен – Бел город.

 

Разбрелись по равнине белые слоны –

меловые холмы,

на спинах некоторых –

зелёные сёдла.

Неподалёку Бел-город стоит,

смотрит на них.

Расплескались вокруг сады-сёла.

 

Хороший край.

Проезжал через Белгород с края.

Благоухал весенний день.

Кружева цветущих дерев раздавались бесплатно.

Белый ли град изнутри?

Не знаю.

А с краю

чем-то напомнил мне рай.

Вернётся ли настоящий рай обратно?

Помню, в Севастополе, сказал мне молодой моряк,

чьи родители переселились сюда из-под Белгорода:

«За хребтом – жизни нет!»

Это значило, что за крымским горным хребтом –

нет ничего интересного.

Понимаю его: парень вырос у моря,

в белом прекрасном городе, в сказочном месте.

Я тогда только что пришёл с мемориального кладбища,

где были похоронены его ровесники – офицеры,

погибшие на подводной лодке «Курск». Уроженцы Севастополя.

Они ушли за хребет и уже попали в настоящий рай.

Но рай земной и рай небесный – места разные, хотя и родственные.

На мой взгляд, земной рай есть везде,

где проходило детство и открывалась красота мира,

где ты свой среди своих, и чувствуешь, что ты здесь – по праву.

Сколько на свете белых городов? Не сосчитать.

В каждом городе есть солнце и есть земля,

в каждом городе есть церковь, где крестят и отпевают.

И это, наверное, самое важное –

есть ли в белом городе белая церковь, с которой

у тебя образуется кровная связь?

Через земную церковь

открывается связь с церковью Небесной.

 

Меловые слоны могут откочевать за любые хребты,

а найденная тобой жемчужина неизбывной благодати

любой город сделает Белым.

 

 

* * *

Слёзы собираются в кулак,

серной кислотой вонзаясь в плоть.

На ладони – язвы. Ах, пустяк!

Всё равно себя не побороть,

 

и не оправдаться, – мол, простак,

жил себе, не ведал, что творил.

Отправляйся в собственный ГУЛАГ,

бей под дых, верёвки вей из жил.

 

Господи! Ведь я не мазохист,

я б хотел оставить всё как есть.

Но последний опадает лист,

стужа лужи превращает в жесть.

Лучше по дороге пострадать,

уплатить по счёту дней лихих,

чем на мытарствах ответ неверный дать,

кулаки разжать, а в них – грехи.

 

Господи! Я знаю – это так!

Сам себя я победить не смог.

Не любовь в моих очах, а страх.

Горечь в ветре... В ветре дымный смог...

 

 

* * *

Осины облетают рано, первыми.

Иуда вправду удавился на осине?

И дерево такое нервное, –

дрожит, касаясь поднебесной сини.

 

Дубы же, как и прежде, полны силами,

их кроны поредели мало.

Быть может, крест голгофский, ставший символом,

был сделан из дубовых балок?

 

Берёзы милые в чистейшем золоте

плывут, как павы, с гордыми осанками.

И в хмурый день берёзы светом полнятся, –

они, наверно, были христианками.

 

 

* * *

Осень пролилась дождём и словно проявилась –

краски заиграли в синей чаше дня.

Ты, быть может, снилась, но скажи на милость:

мы с тобой простились. Помнишь ли меня?

 

Разве так бывает – золото по лужам?

Серый драп дороги, серебро – в грязи.

Чьи воспоминания вылезли наружу?

Всё, что нас связало – умерло, в связи

 

с тем, что неизбежно кончится морока.

Время хоть и зыбко, но с пути не сбить.

Новость на хвосте мне принесла сорока –

дождь со снегом завтра.

Дальше-то как быть?

* * *

Не стоит мучиться и лезть.

Предложена была бы честь.

Не вышло, так не вышло.

Быть может, смысл в этом и есть?

И нет, наверно, смысла

 

усилья делать... Дело в том

(я сохраню надежду в тайне):

жизнь есть зимой и подо льдом, –

придёт пора и лёд растает.

 

Ведь это неизбежно? Так?

Приход весны, а следом – лета?

Всего лишь зиму пережить. Пустяк –

не правда ль – это?

 

Пробьются новые ростки,

проснутся новые желанья, –

и только тронет снег виски

серебряным воспоминаньем.

 

 

 

* * *

И каждый день – алмаз,

алмаз иль бриллиант,

пусть кажется – рубин,

топаз иль сердолик,

но каждый день – алмаз,

алмаз иль бриллиант,

и каждый час – алмаз,

и даже каждый миг.

 

Одна беда – текут

сквозь пальцы камни те, –

сверкали только что,

и вот уже их нет,

и новый час блестит,

сияет в темноте,

на гранях у него

играет тихий свет.

 

Но как же так – текут,

текут, а не летят?

Не превратятся вдруг

в алмазную пыльцу?

Бессильны здесь Эвклид,

Ньютон, Эйнштейн и Кант, –

когда течёт алмаз

слезинкой по лицу.

 

Не открывай лицо!

Сквозь пальцы – каждый час

сияет и течёт –

расплавленный алмаз.

Сияет и течёт!

Не открывай лица!

Ослепнешь, увидав

алмазный блеск венца.

 

 

 

После дождичка в четверг

 

Да, вроде сегодня четверг.

На улице изморозь-дождь.

Какой-то чужой человек

навстречу бредёт. Ну и что ж?

 

Глаза у него грустны.

Блестит от дождя пальто.

Быть может, со стороны

и ты – неизвестно кто.

 

Но если сегодня четверг,

и дождь – сквозь небесный кров,

то значит, и человек

пришёл из иных миров.

 

Не может же всё совпасть,

случиться – и просто так?

Пальто поменяй на плащ.

бредущий сквозь дождь чудак...

 

* * *

Поэт не должен быть – не должен,

он должен всем и все – ему.

Пред временем он растаможен

и брошен, словно свет во тьму.

И если он чего-то просит,

пред Господом упавши ниц,

то Муза промывает просинь

у самых солнечных границ.

И если он сегодня плачет,

то значит – завтра будет дождь.

И пусть за всё душой он платит,

обогащается он всё ж.

И если слово его верно,

и цель внутри поражена,

то следом гибнет терний скверна –

пригодна почва для зерна.