Жизнь и приключения летчика-истребителя (часть 2)

Интернат

 

Месяц спустя Петра Ивановича пригласили в облвоенкомат. Замвоенкома по политчасти подполковник Бунин предложил ему перейти в военную школу-интернат (нечто вроде Суворовского училища страны) на должность командира взвода. В этой школе не было ни одного профессионального военного, а командирами взводов служили выпускники пединститута, которым присвоили лейтенантские звания, и они преподавали различные предметы.

Через три дня, уже в военной форме, Петр Иванович явился в интернат. Правда, директора не было, но его заявление приняла заместитель директора, подписала и представила его командирам рот и взводов.


Командиром роты, в которую должен был входить взвод майора Маклакова, был подполковник Уваров, который сразу показался Петру Ивановичу каким-то скользким. Это чувство не прошло до конца его совместной работы с Уваровым. Петр Иванович так и не мог понять, к какому роду войск тот принадлежал: он служил и в авиации, и в артиллерии, и в морфлоте, а закончил службу в МВД.

Уварову совместно с шестью командирами взводов предстояло после сдачи трех проверочных экзаменов принять 180 воспитанников. Желающих было много, но подавляющее число – из кишлаков. Если в городе в национальных школах большинство детей просто отсиживалось на уроках, то в кишлаках и того не было, дети работали на полях. Но в свидетельствах об окончании восьмилетней школы стояли только хорошие и отличные оценки. Так что общий уровень подготовки едва ли поднимался выше 2-3 классов нормальной школы. Вот из этого-то контингента и нужно было набрать этих 180 воспитанников.

Своих 35 человек Петр Иванович отбирал сам. Нет, не по знаниям, которые были ничтожны, а по глазам. Он пристально смотрел в глаза каждого из претендентов, и если у кого был осмысленный, живой взгляд, того он и отбирал.

Молва среди «абитурьентов» разлетается быстро, как и в любой подобной среде. И поступающие почему-то считали, что попасть во взвод к летчику-майору – это престижно, а потому желающих было очень много. Пока для мальчишек это был предел мечтаний. Петр Иванович собрал их в классе, коротко рассказал о себе, а потом сказал:

– Я пришел к вам, ребята, не для того, чтобы отбыть время и получить зарплату, а для того, чтобы отдать дань Таджикистану, где вырос сам. Теперь я хочу помочь подготовить высокообразованных, грамотных офицеров, которыми я мог бы гордиться. Но в связи с тем, что у вас практически нулевая грамотность, я буду заставлять вас учиться с условием, что за три года вы освоите десятилетку. А это очень непросто. Вот поэтому прошу подумать, какие вас ждут трудности, и, пока не поздно, перейти в другой взвод. Я буду вам помогать, но и спрашивать буду по всей строгости. Так что тот, кто не в состоянии вынести эту нагрузку, будет отчислен. И вообще, ребята, вы восемь лет отдыхали, так давайте поработаем три года со всей отдачей. Только так можно вырвать вас из той темноты, в которой находитесь не только вы, но весь Таджикистан, весь таджикский народ.

Желающих перейти в другой взвод не оказалось. Пока шел набор, Петр Иванович решил познакомиться наконец-то с новым директором. Муким Наимович Атаев к какой-либо военной службе не имел никакого отношения. Бывший инструктор Ленинабадского горкома партии, он был ответственным за наглядную агитацию и пропаганду, а работа его состояла в том, чтобы следить за состоянием огромных портретов членов ЦК КПСС, шеренгой выстроившихся на центральной площади города, и периодически очищать их от экскрементов садящихся на них птиц. А всякая другая работа была ему просто не по силам. Когда же надобность в этой работе отпала, то его сделали директором школы-интерната.
В целом же он был человеком достаточно безвольным, которым в этом интернате могли по-своему крутить личности, более сильные характером. Но все его недостатки прятались под представительной внешностью и умением в нужном месте произносить нужные слова.

– Муким Наимович, – обратился к нему майор Маклаков при первой встрече, – вам необходимо съездить в обком профсоюзов работников образования и выбить 215 путевок для воспитанников на месячный срок в пионерлагерь «Огонек».

– А что нам это даст? – спросил тот.

– Этот месяц мы будем заниматься строевой подготовкой, научим их песням, присмотримся к ним. А самое главное – за месяц эти ребята, приехавшие из разных мест области, даже из дальних кишлаков, не будут выяснять между собой отношения, которые могут доходить и до драк, ссор, неприязни. Все это утрясется, образуются свои коллективы, сплотятся взвода, ребята приучатся отвечать не только за себя, но и за свой взвод, а тем самым укрепится и дисциплина. После возвращения в интернат все эти вопросы выяснения и разборок уже отпадут, и мы спокойно, дружной семьей, приступим к занятиям.

Путевки были получены, взводы укомплектованы, и воспитанников на неделю отпустили домой. За эту неделю разобрались с командным составом. Командиром роты был назначен подполковник Уваров, командиром взвода и по совместительству начальником штаба – майор Маклаков, назначены были и командиры других взводов.

И вот настал день, когда 215 воспитанников собрались в интернате, а потом на автобусах выехали в пионерлагерь «Огонек», расположенный километрах в пятнадцати за городом. Их встретил директор лагеря Абдуллаев и разместил всех по лагерным помещениям. В своем бараке Петр Иванович распределил своих ребят по койкам, назначил временно командиров отделений, старшину взвода. А потом началась работа по обучению ребят заправлять койки, мыть полы. Эту работу не один раз проделал каждый воспитанник. Наконец эти навыки были достаточно твердо усвоены, был назначен дневальный, а тут как раз наступило время обеда. Каждый взвод был построен и все пошли в столовую. Обед был хорошим. Ребята остались довольны, потому что в своих кишлаках, в многодетных семьях питались они очень скудно, и весь рацион зачастую составляли лепешки и чай, да и то не вволю.

После обеда и отдыха майор Маклаков – как начальник штаба – дал задание: провести одиночную строевую подготовку на отведенном каждому взводу определенном месте. Командир роты Уваров только наблюдал за действиями начальника штаба. Занятия продолжались до ужина. После ужина и небольшого отдыха ребят отправили в кино.

После кино состоялась первая в жизни воспитанников вечерняя поверка. После нее командиры взводов докладывали командиру роты Уварову о прошедшем дне, а потом все началось как в обычном воинском подразделении: назначили дневальных, из взвода майора Маклакова определили рабочих на кухню. Правда, директор пионерлагеря вначале был против, так как у него на кухне имелся полный штат поваров и кухонных рабочих, но Петр Иванович объяснил ему, что здесь все должно быть как в армии. А если у некоторых кухонных работников из-за этого не будет работы, то их можно отправить в отпуск на месяц. И охрану лагеря в течение месяца тоже будут нести воспитанники.

Атаев был очень доволен всеми этими переменами и обещал всячески содействовать во всех вопросах. Чем-то это, однако, не понравилось подполковнику Уварову. Очевидно, тем, что он во многих вопросах оказался некомпетентным, а потому – не у дел.

Это был удар по самолюбию Уварова. С Маклаковым они сразу же невзлюбили друг друга. Слишком разными они были людьми. В активности, энергии своего начальника штаба, его деловитости он видел укор собственной беспомощности, угрозу почти несуществующему авторитету, а потому стал изыскивать случаи навредить майору. Первым делом он организовал группу из воспитанников-подхалимов и вменил им в обязанность ежедневную проверку порядка во взводах. И, естественно, низшую оценку получал взвод майора Маклакова, хотя порядок и чистота там были отменными. Эти мелочные уколы мало трогали Петра Ивановича, да и все воспитанники видели явную несправедливость этих оценок, и такая предвзятость стала работать против самого Уварова.

А тут еще однажды после ужина, когда все 215 воспитанников собрались в зале на просмотр фильма, на сцену поднялся майор Маклаков в парадном мундире, увешанном орденами и медалями. Ребята даже рты раскрыли. А он, повернувшись к ним, спокойно сказал:

– Теперь ежедневно перед началом фильма я буду рассказывать вам о том, как я попал в армию, как учился, как служил, как воевал. Я хочу, чтобы вы, когда попадете в училище, станете там учиться и закончите его, были в курсе дела, как себя вести и что делать, чтобы стать достойными сынами и защитниками своего народа.

И он начал говорить. Ребята слушали, затаив дыхание. Когда пролетел час и подошло время кинофильма, все в один голос попросили товарища майора вместо кино продолжить свой рассказ.

– Извините, ребята, но нам с вами предстоит прожить здесь еще 24 дня, так что я успею за это время закончить свой рассказ. Давайте будем смотреть кино, – смеясь, закончил свою речь Петр Иванович. С тех пор не было у него более благодарных и внимательных слушателей, чем эти мальчишки, с которыми этот взрослый, повидавший многое в своей жизни человек говорил как настоящий мужчина.

Между тем после кинофильма наступило время вечерней поверки. Снова был назначен наряд дневальных, наряд на
охрану основных въездных ворот в лагере, определена группа на кухню и уборщиков территории.

Ночь прошла спокойно. В семь утра прозвучал «подъем». Петр Иванович наблюдал, как воспитанники нехотя вылезали из теплых постелей, заспанные и взъерошенные, как вяло строились, переминаясь с ноги на ногу.

Он внимательно посмотрел на каждого и сказал:

– Если вы и в дальнейшем будете так вставать, то я вынужден буду научить вас, как выполнять команду «подъем». И учить буду столько, сколько надо, хоть до вечера, чтобы вы всё хорошо усвоили. А сейчас снова – отбой и подъем по команде, но уже как следует!

Ребята хорошо поняли своего командира, и этот «подъем» был уже значительно быстрее. На четвертый раз, к завтраку, они поднимались почти в пределах нормы. Так, в повседневных заботах протекала лагерная жизнь. Часто в перерывах к майору подходили воспитанники из других взводов и просили принять их к себе. Петр Иванович отговаривал их, говорил, что у него им будет трудно, он очень требователен к своим ребятам. Но все было напрасно, и вскоре взвод майора Маклакова состоял уже из 45 воспитанников.

В других взводах из-за неопытности командиров стали вспыхивать разборки и между отдельными воспитанниками, и между целыми группами в зависимости от района проживания. На это наконец обратил внимание Уваров. Да и то когда уже было поставлено два «фонаря» и расквашено три носа. Подполковник вывесил объявление, в котором на вечер назначался товарищеский суд. Увидев это «гениальное» творение командира роты, Петр Иванович немедленно снял его, зашел в кабинет Уварова и положил это объявление перед ним на стол. Потом сказал:

– Учтите на будущее, подполковник, это не преступники, а дети из разных районов и кишлаков. То, что они немного бьют носы и ставят «фонари», пока вполне нормально. Наша задача – к концу пребывания здесь сплотить их в единый коллектив. Своими же товарищескими судами вы только обозлите их, настроите друг против друга, а тогда положение станет гораздо сложнее.

– Майор, я старший здесь и буду поступать так, как считаю нужным!

– Старший здесь – начальник пионерлагеря, и мне будет очень неприятно, если для сохранения нормальной обстановки в лагере он потребует, чтобы вы покинули лагерь, то есть выгонит вас просто-напросто.

Уваров побагровел, но Петр Иванович уже вышел. А жизнь в лагере проходила своим чередом. После завтрака до обеда – занятия строевой подготовкой, после обеда – час отдыха и физкультура – спортивные снаряды, бег, футбол. И всюду Петр Иванович был со своими воспитанниками: бегал, подтягивался на турнике, играл с ними в футбол, а вечером, надев парадный мундир, целый час рассказывал о жизни армии, об армейской дружбе и взаимовыручке.

Шло время. Ребята стали намного дисциплинированней, однако небольшие конфликты все же случались. Уваров вывешивал карикатуры, грозил выговорами и судами. Не будь Петра Ивановича, он, наверное, устраивал бы эти суды каждый день. Вокруг него крутилась кучка подхалимов, что тешило его самолюбие, хотя как человек недалекий он не подозревал, что эта кучка с ним, пока он – начальник. Это типичная восточная черта – преклонение перед власть имущим. Но все командиры взводов поддерживали майора Маклакова. Уваров же искал любого предлога, малейшего повода, чтобы его унизить.

Как-то раз, когда Петр Иванович вышел от Уварова, к нему подбежал один из воспитанников и четко – по-военному – доложил:

– Товарищ майор, в ворота хотят пройти трое мужчин и одна женщина. Мы их не пропускаем, говорим, что майор запретил пускать на территорию лагеря посторонних людей без разрешения. А один, такой толстый, сильно ругается, но мы все равно не пропускаем!

– Хорошо, идем, сейчас разберемся!

Перед входом в лагерь он увидел работников обкома профсоюза, которому и принадлежал «Огонек».

– Начальник штаба пионерлагеря «Огонек» майор Маклаков. С кем имею честь разговаривать?

К этому времени к ним подошел начальник лагеря и хотел что-то сказать, но Петр Иванович остановил его, попросив не вмешиваться.

– Так я вас слушаю. Кто вы такие?

– Мы трое – инструкторы обкома профсоюзов, а это – председатель обкома Усупова Татьяна Ивановна.

– Прошу, проходите, посетите наш лагерь, вас ждут начальник лагеря и старший воспитатель, а вы, ретивый инструктор, – обратился Петр Иванович к толстяку, – останетесь за воротами. Вы не умеете вести себя с детьми, к тому же вы оскорбили их при исполнении служебных обязанностей.

Инструктор вспылил и двинулся было напролом. Но Петр Иванович сказал:

– Если решите пройти силой, то будете выброшены за ворота и вам будет очень неудобно перед всеми. У вас есть один выход – извинитесь перед ребятами за свое хамское поведение, и если вас простят, то пройдете.

Инструктор побагровел, засопел, но Татьяна Ивановна сказала:

– Извинитесь, Рафик Даниярович, майор прав.

– Извините, ребята, если можете, я был не прав!

– Ну как, извиняете? – спросил Петр Иванович.

– Да! – в один голос откликнулись дежурные.

Вся группа направилась вместе с начальником лагеря в глубь территории. А Петр Иванович построил наряд и поблагодарил за службу. Этот случай стал быстро известен всем, и авторитет майора Маклакова среди ребят еще больше поднялся. Они считали своего майора смелым и справедливым и теперь готовы были не задумываясь выполнить любое его приказание.

Время шло, а стычки между ребятами не прекращались. Тогда Петр Иванович вызвал к себе физрука и поручил ему подготовить соревнования между взводами и между самими воспитанниками сначала по борьбе, потом по боксу и другим видам спорта. До обеда ежедневно проводилась строевая подготовка, заканчивавшаяся прохождением строем с песней. Взвод майора Маклакова исполнял авиационную:

Пропеллер, звонче песню пой,

Неся вразлет стальные крылья...

А после обеда и отдыха начались соревнования по борьбе. Все было обставлено, как на настоящих соревнованиях: были и судьи, и дежурные медики, и, конечно, темпераментные зрители-болельщики. Зрелище было захватывающим, но оно не шло ни в какое сравнение с развернувшимися назавтра соревнованиями по боксу. Это напоминало цирк. Противники, выйдя на импровизированный ринг, улыбались. Улыбались и тогда, когда им надевали перчатки, но улыбки тотчас же слетели с лиц, когда первый из них получил увесистый удар. Тогда он прямо-таки озверел и пошел тараном на своего противника.

Зрители неистовствовали. К концу соревнований насчитывалось штук двадцать фингалов и не менее разбитых носов. Но и спортсмены, и зрители остались довольны. Самое главное – эти соревнования, периодически повторявшиеся, начисто ликвидировали разборки и выяснения отношений за углом.

За время пребывания в лагере ребята довольно хорошо освоили начальную военную подготовку, и к концу смены Петр Иванович пригласил директора интерната на заключительный парад. Приехал Атаев со своими заместителями. Парад прошел даже лучше, чем ожидалось. Парад представлял, как старший по званию, подполковник Уваров. Он был очень доволен этим обстоятельством и ждал похвалы от директора. Но его триумф длился недолго.

После прохождения торжественным маршем воспитанники были отпущены, а командиров взводов директор собрал в Ленинской комнате для подведения итогов пребывания в лагере. Он положительно отозвался о проделанной коллективом работе и в конце отметил, что предложения майора Маклакова превзошли все его ожидания и от имени министерства образования и от себя выносит ему благодарность. Все дружно захлопали, а потом директор спросил:

– У кого есть вопросы?

– Я отказываюсь работать с майором Маклаковым, – поднялся Уваров, – и прошу его убрать из моей роты.

– А он и не будет работать с вами, – ответил Атаев. – Министр просил, чтобы я уговорил майора Маклакова принять первую роту.

Тут уж задумался Петр Иванович. Первую роту составляли воспитанники, проучившиеся в интернате уже два года, но по уровню знаний оставшиеся на одной ступени с вновь набранным составом. И пройти с ними за год десятилетку – задача практически невыполнимая. Поэтому он встал и сказал:

– Я благодарен за оказанную мне честь. Но я знаю свои возможности и уровень подготовки первой роты, и чтобы не быть «козлом отпущения» за чужие грехи, вынужден отказаться от первой роты. Пусть ее возьмет подполковник Уваров, а я согласен взять третью.

– Майор, министр, облвоенком и я сам просим именно вас принять первую роту!

– Хорошо, Муким Наимович, я приму эту роту, но сразу прошу: переведите всех русских командиров взводов ко мне из остальных рот, тогда мы попытаемся выправить эту безнадежную ситуацию.

Так Петр Иванович стал командиром первой роты. Ребята третьей роты, с таким трудом добившиеся зачисления во взвод майора, были огорчены без меры. Несколько человек из них, причем самые грамотные, позже так и ушли из интерната, не смирившись с методами воспитания Уварова.

Смена подошла к концу. Взвод майора Маклакова хорошо освоил курс «молодого воспитанника». Они четко строились, держали строй, пели песни, крепко сдружились, стали коллективом. В последний день пребывания в пионерлагере он собрал своих ребят на лужайке, усадил всех и сказал:

– Дорогие мои ребята! Я очень благодарен вам за то, что вы поверили мне, и сожалею, что вынужден не по своей воле покинуть вас. Я – человек военный и привык выполнять приказы начальства. Но я хочу, чтобы наш интернат не уронил своей чести и стал известен на всю страну, дал Родине много грамотных офицеров-таджиков, которых пока нет в нашей армии. Вы должны понять, что я ухожу от вас, потому что первая рота – это наше лицо, и если его сейчас замазать, то отмываться придется очень долго. Я знаю уровень их подготовки, и чтобы вытащить их на нужную ступень, мне придется работать в три раза больше. Как летчик-истребитель я и прежде не раз рисковал, попадая в сложные условия. Но все же я находил выход даже из более трудных ситуаций, о которых рассказывал вам, и остался жив. Так что поймите меня правильно: я не бросаю вас, и если кто столкнется с трудностями – приходите ко мне со своей болью и радостью. Я всегда вам помогу и порадуюсь вместе с вами. Не забывайте никогда, что вы остаетесь взводом майора Маклакова и должны всегда держать эту марку, особенно в вопросах учебы и дисциплины, перед другими взводами. В конце хочу сказать русское «спасибо» и таджикское «рахмат». А сейчас – собирайтесь. Я сам отвезу вас на автовокзал. 29 августа вы все должны быть в интернате.

Ребята разъехались, а Петр Иванович, возвратившись в город, вместе с другими командирами взводов, которые теперь стали его подчиненными, принялся наводить порядок в жилых помещениях, где располагалась теперь уже его первая рота.

Помещение, где два года жили воспитанники первой роты, повергло его в тихий шок: эти два здания скорее напоминали забегаловку и не выдерживали никакой критики. Нужно было все начинать сначала. Командиры рот, проработавшие с первой ротой два года, уже привыкшие к этому «порядку», были удивлены напористостью нового командира, но постепенно втянулись в ритм работы и стали делать все на совесть. И помещения стали меняться на глазах.

До возвращения воспитанников оставалось две недели. Все жилые корпуса, спальни были приведены в образцовый военный вид. Но вот с Ленинскими комнатами что-то не клеилось. Там были только телевизоры, никакой мебели, голо и неприглядно. Петр Иванович стал уговаривать Атаева купить для Ленинских комнат мягкую мебель, чтобы придать им красоту и уют. Муким Наимович долго отговаривался недостатками средств, но когда майор пригрозил пойти в горком, пригласить одного из секретарей и показать эти сиротливые Ленинские комнаты, директор сдался. Честно говоря, Муким Наимович просто струсил, но на следующий день новую мебель завезли, и командиры взводов потратили еще три дня на ее сборку и расстановку в комнатах.

И вот наконец настал момент, когда Петр Иванович надел свой парадный мундир и приехал автобусом в интернат. Таджики, да и русские в автобусе с любопытством поглядывали на него. С одной стороны, это было приятно, а с другой – несколько смущало: вряд ли кто из пассажиров автобуса представлял, сколько труда, мужества, самообладания стоило заслужить эти ордена и медали, которые теперь сверкали у него на груди.

Но вот и интернат. Петр Иванович входит через проходную, осматривается, подзывает одного из своих командиров и говорит:

– Я буду у директора. Соберите роту и постройте, а потом доложите мне.

Войдя в кабинет директора, Петр Иванович поздоровался и попросил:

– Муким Наимович, через пару часов соберутся воспитанники первой роты со своими родителями. Командиры взводов их построят, сделают перекличку. Мы с вами выйдем. Вы представите меня. Командиры сдадут мне рапорт, я доложу вам, а после вы скажете приветственное слово о начале учебного года. Но вы будете говорить после доклада вам других командиров рот. А потом вы разрешите мне провести воспитанников торжественным маршем перед трибуной на плацу и мимо стоящих преподавателей и родителей. Сейчас распорядитесь собрать в актовый зал всех офицеров и преподавателей, чтобы я мог разъяснить им порядок проведения торжественного открытия нового учебного года.

Этот праздник прошел даже лучше, чем можно было ожидать. Родители были очень довольны и растроганы, видя, что из их неуклюжих чад получились дисциплинированные и подтянутые юноши в военной форме, четко выполняющие команды офицеров.

После парада Петр Иванович вывел свою роту на площадку между двумя зданиями спальных корпусов.

– Товарищи воспитанники! С этого дня я являюсь командиром вашей роты. Сейчас я сам повзводно разведу вас в ваши отсеки. Там вы увидите такой порядок, который вы должны будете отныне неукоснительно соблюдать. Если такого порядка не будет, то я буду строго спрашивать с ваших командиров взводов. Личные вещи сдадите в каптерку. Там они и будут храниться.

Когда он разводил воспитанников взводов по их отсекам, то не мог не заметить безграничное удивление на их лицах при виде строгих рядов тумбочек, идеально заправленных коек, сверкающих чистотою полов и окон. А когда он попросил ребят зайти в Ленинскую комнату, то они не только не осмеливались сесть на диваны или в кресла, но даже прикасаться к ним.

Так поочередно были размещены все шесть взводов. Со следующего дня начинались занятия. Завтраки, обеды, ужины проходили по расписанию.

Первые две недели занятий майор присматривался к своим воспитанникам, к работе командиров взводов, спрашивая пока только за порядок и чистоту. Внешне все выглядело вроде бы нормально. Но в глубине этой жизни все шло по своим законам. После занятий воспитанники занимались немного самоподготовкой, а потом переодевались в граждан-
скую одежду и большая часть их разбегалась кто домой, кто в город, а кто вообще неизвестно куда. После занятий в пятницу все разъезжались по домам, а в понедельник только к вечеру возвращались обратно. В субботу и воскресенье в интернате оставались только сторожа.

Учеба шла так же, как и в любой мусульманской школе. Журналы пестрели «тройками», но Петр Иванович знал, что эта оценка – всего лишь натянутая «двойка». Замдиректора по строевой и физической подготовке был подполковник Гусев, бывший преподаватель военной кафедры какого-то института, и для него эта работа, как говорят таджики, была «бара-бир» – все равно. Он ждал времени ухода на пенсию. Согласно же инструкции, за учебно-воспитательную работу отвечал командир роты.

Видя бесплодность всего учебно-воспитательного процесса в целом для такого специфического учебного заведения, как военная школа-интернат, Петр Иванович решил поломать эту порочную систему. В субботу он собрал после занятий всех преподавателей, не пригласив директора, потому что знал, что тот может просто испугаться напора женщин, которых в коллективе было большинство.

Усадив всех в актовом зале, Петр Иванович начал свою речь:

– Товарищи преподаватели, вот уже две недели я внимательно наблюдаю за учебным процессом, за ход которого я, кстати, отвечаю, и делаю вывод: по-моему, вы не понимаете поставленной перед вами задачи. Вы работаете, как в обычной средней школе, не задумываясь, сколько подготовите, и подготовите ли, студентов в ВУЗы. Выпускникам просто выдаются аттестаты, часто с липовыми оценками, а что с ними будет дальше – вас уже не интересует. Здесь же проблема другая, в корне отличающаяся от привычной вам. Вы – как крестьяне, жизнь которых зависит от того, какой они соберут урожай. По конечному результату определяется их работа. Так и у нас: о нашей работе будут судить по количеству воспитанников, поступивших в военные училища страны, где спрос с них будет строгий и беспристрастный. Вы получаете оклады в два раза выше, чем обычный школьный учитель, а работу выполняете такую же, как и они. Он этого, первого выпуска зависит судьба и престиж нашего интерната. Вы же этого не понимаете.

Как я уже убедился, два года вы просто доводили до воспитанников учебную программу. А ведь многие из них, если не подавляющее большинство, после окончания восьмого класса не знают даже таблицу умножения. И спустя два года сдвигов с этой мертвой точки практически нет. И кто из вас сможет сейчас ответить, какое количество выпускников этого года поступит в военные училища? Наверное, никто не ответит, потому что при такой системе подготовки не поступит никто.

Но положение надо в корне изменить и с честью выйти из создавшейся ситуации. Для этого надо полностью перестроить программу преподавания, чтобы наверстать упущенное. Теперь вместо 45 минут самоподготовки с ребятами надо заниматься с утра до вечера. Я знаю, у каждого из вас есть семья, нагрузка будет очень тяжелой. Но мы должны вынести ее. Кто не сможет вынести этого, то пусть идет к директору и напишет заявление об уходе. Без работы вы не останетесь, в Ленинабаде много школ, где вас с радостью примут. А сюда за такую зарплату я найду тех, кто будет работать по нашим требованиям. У меня всё. Прошу вопросы.

Тишина была полная. Потом встала учительница математики, могучего телосложения женщина, во взгляде которой читалось ощущение превосходства и снисходительности.

– Вы, товарищ майор, не знаете основ педагогики, а пытаетесь диктовать нам, как учить детей!

– Товарищи преподаватели, мне безразлично, какими методами и способами вы будете учить воспитанников. Мне нужно, чтобы они знали учебный материал, именно знали, а не просто прошли за 11 класс. А для этого, может быть, со многими надо начинать именно с таблицы умножения. Вот для чего нам и понадобится такая напряженная работа с воспитанниками.

Поднялась завуч по учебной работе, та самая, которая принимала заявление Петра Ивановича при приеме на работу:

– Когда нас собирал генерал, то он сказал, что мы должны наших ребят научить сносно говорить по-русски, а в училище их примут.

Петр Иванович улыбнулся и спросил:

– Вы хоть представляете учебную программу военного училища? Это та же институтская программа с ее высшей математикой, начертательной геометрией, теоретической механикой и прочим, плюс специальная военная подготовка. А судя по вашим словам, по словам вашего генерала, в училищах ждут не дождутся наших таджичат, и уже клетки приготовили для всеобщего обозрения. Да если их и примут, то они продержатся только до первого семестра. И пойдут они по вашей милости служить в армию солдатами. Зачем же людям так жизнь ломать? Ведь служить-то им придется на год больше, чем обычному призывнику.

Тут поднялся общий галдеж, раздались крики, что они не согласны так работать, будут жаловаться и прочее.

– Товарищи преподаватели! – остановил их Петр Иванович. – Жаловаться – это ваше право, но с завтрашнего дня будете работать по графику, который я составлю. Там будут учтены и время самоподготовки ребят, и свободное время. Я вам гарантирую их стопроцентную явку, что в такой работе тоже немаловажно. Постараюсь заинтересовать их так, чтобы они сами учились и заставляли учиться в своих взводах любого лодыря.

Шум и возражения продолжались. Петр Иванович понимал, что вступил в конфликт со всем коллективом, который до сего времени диктовал свои условия. Он знал, что противостояние потребует от него много терпения и нервов, понимал, что его могут не понять и там, наверху, могут и просто вы-
гнать. Но он сознательно пошел на это, потому что любил военную службу и хотел помочь своей маленькой республике, где он вырос, подготовить свои, национальные, грамотные офицерские кадры.

На вечер он наметил еще собрать командиров взводов своей роты, чтобы поговорить с ними по-отцовски, довести до них важность задачи, обговорить режим работы, наметить пути обеспечения стопроцентной явки воспитанников на занятия и самоподготовку. Он сидел и думал над этими проблемами, когда вошедший дежурный передал, что его срочно желает видеть директор школы.

Уже войдя в кабинет Атаева, он сразу понял, что жалобщики его опередили. Тот находился явно не в духе и с ходу начал:

– Вы, товарищ майор, своими не согласованными со мной действиями взбудоражили всех преподавателей интерната. Я предлагаю вам извиниться перед ними и пусть они спокойно работают.

– А вы что, Муким Наимович, предлагаете похоронить интернат сразу после первого же выпуска, когда ни один воспитанник так и не сможет поступить в военное училище? Нет, я не буду извиняться перед людьми, которые не понимают цели создания интерната и недобросовестно относятся к своей работе согласно их обязанностям и правам. Я отвечаю за учебный процесс, то есть за знания воспитанников. Вы же, возможно, не понимаете, к какой катастрофе идет интернат. Вы ведь знакомились с документацией Бакинского интерната, который организовался на год раньше нашего. Его результаты плачевны: из 250 воспитанников в училище поступили только пять человек. Я хочу, чтобы моя работа дала хороший результат, чтобы я видел ее и мог ею гордиться. Я обдумал все варианты, и предложенное мной – единственное, что необходимо именно сейчас. Потом будет поздно. Сейчас машина уже запущена. Предстоит выдержать еще два боя. Первый бой – уговорить, убедить ОблОНО, второй – министерство просвещения. А вас я не проинформировал спе-
циально, потому что был уверен, что вы меня поддержите, но не хотел выставлять вас против всего коллектива и взял весь огонь на себя. Если я одержу победу, то вы будете на высоте. Если же меня побьют, то вы меня просто уволите и будете не виноваты. Если вы уволите меня сейчас, то придется столкнуться с облвоенкоматом и министерством обороны республики, потому что они меня сюда направили и просили помочь навести порядок. Так что подумайте и потом примите решение. А я пока пойду решать вопрос с командирами взводов о стопроцентной посещаемости занятий воспитанниками, методах заинтересованности самих воспитанников.

Потом я без вашего опять же участия соберу всех до единого воспитанников-выпускников, командиров их взводов, и мы совместно с ними будем решать вопрос успеваемости. Извините, я не приглашаю вас, потому что в вашем присутствии все начнут чувствовать себя скованно, а разговор пойдет по душам и начистоту. О результатах я доложу вам после.

С этими словами Петр Иванович вышел, оставив растерявшегося директора размышлять о только что услышанном.

Командиры взводов уже ждали его в кабинете. Когда он вошел, они все встали, чему в душе Петр Иванович искренне порадовался: начинала сказываться военная этика.

– Прошу садиться, товарищи офицеры! Прошу всех вас со всей серьезностью отнестись к моим словам. Мы уже проделали большую работу: превратили «свинарники» в отличные спальные помещения, Ленкомнаты – в прекрасные комнаты отдыха, и ребята, соответственно, стали вести себя культурно. Это нужно поддерживать А теперь мы должны выполнить еще более трудную и сложную работу: обеспечить абсолютную явку воспитанников на занятия, заинтересовать их в стремлении учиться. Для этого я прежде всего хочу, чтобы ни один воспитанник без разрешения никуда не уходил. А перед началом каждого урока командир должен представлять каждому преподавателю свой взвод в полном составе, докладывать о наличии воспитанников. Потом он может уйти с урока. Самоподготовку организовывать и приглашать на ее проведение преподавателей тоже будете вы. Вы же будете там с воспитанниками до отбоя и только после доклада дежурному по интернату можете быть свободны. К началу же занятий утром все должны быть на своем месте. И это будет продолжаться до тех пор, пока вы не заручитесь поддержкой и доверием своих воспитанников и не научите своих младших командиров и старшин в отдельных случаях заменять вас. В любом случае порядок и дисциплина в ваших взводах, а также посещаемость и успеваемость ребят будет под вашу ответственность. Когда же вы будете уверены в деятельности младших командиров, тогда можете являться к 14 часам. Я не зря собрал в первую роту только русских офицеров. Дело слишком ответственное, я надеюсь на вашу помощь и поддержку. Когда мы установим твердый порядок во всем, тогда я составлю для вас график дежурств и у вас появится свободное время. Я же сам буду находиться здесь от подъема до отбоя. Если же кому-либо надо будет отлучиться или нужен будет день для неотложных личных дел, то я сам вас заменю. Вопросы есть? Нет? Ну, тогда порядок. Теперь об успеваемости. Об этом мы будем говорить со всеми. Сейчас приведите воспитанников роты, даже дежурных, в актовый зал, а через полчаса я приду туда. А пока все свободны.

Через полчаса Петр Иванович вошел в зал. Офицеры и воспитанники встали. Поднявшись на сцену, он сказал:

– Прошу всех садиться. Дорогие ребята, до сих пор мы с вами решали в основном вопросы дисциплины и благоустройства.
Мы их и впредь будем решать. Но сейчас у нас есть новые задачи. Дисциплина у нас хотя и немного наладилась, но она далека от нормы. Вместе с командирами я несу за каждого из вас персональную ответственность. Поэтому приказываю: в воскресенье всем ехать домой и отвезти гражданскую одежду. Будете ходить только в интернатской форме. Если кто этот приказ не исполнит, то все гражданские вещи будут отобраны и сожжены.

Зал приглушенно загудел, недовольный словами командира роты.

– Спокойно, ребята! Я еще не дошел до самого главного. Вы смотрите фильмы, которые мы вам показываем, о военной технике, о службе, о порядках в армии. Но пока еще не осознаете, что именно работе с такой техникой вы как будущие офицеры будете обучать своих солдат. А ведь с такими знаниями, как у вас, вы даже не сможете сами поступить в военное училище, и придется вам возвращаться назад в свои кишлаки, где вас ждут офицерами. Вы же опять возьметесь за кетмень и пойдете на хлопковые поля, и все соседи будут смеяться над вами. Конечно, будет очень обидно. И мне жаль вас! Вы, честно говоря, просто два года проваляли здесь дурака. Остался еще год. Так вот, за этот год вы должны наверстать упущенное.

Именно для разговора об этом я собрал вас сюда. Надо поработать как следует. В этом вам помогут ваши командиры и преподаватели. Я за этим буду строго следить, и те воспитанники, которые получат на неделе двойку и к выходному не исправят ее, домой к родителям не поедут. Кстати, о поездках домой: отъезд только в субботу после занятий и только 30 процентов личного состава. Нарушители, получившие взыскания, и двоечники домой не поедут. Отъезд только по увольнительным запискам после построения и проверки формы одежды. Увольнительную записку, подписанную отцом, по возвращении сдаете командиру взвода. Возвращение – к 14 часам в воскресенье. Отпуск в учебные дни только по чрезвычайным уважительным причинам и только с моего личного разрешения по ходатайству взвода. Остающиеся на выходной в интернате занимаются самоподготовкой и хозяйственными работами. Тот, кто уедет самовольно, будет исключен из интерната.

Теперь о более приятном. Я думаю, что мы скучно живем. Так вот, теперь вместо одного дня кино будем показывать три раза в неделю. Потом, у нас в интернате есть автобус. Устроим соревнования между взводами. Тот взвод, который будет иметь лучшую успеваемость, меньшее количество нарушений, поедет на экскурсию вначале по близлежащим военным училищам – в Ташкентское пехотное, Самаркандское автомобильное, Чимкентское танковое. А потом будем решать, куда дальше. Выезд будет организован еженедельно. Если это далеко, то выезжать будем в субботу, возьмем сухой паек, спать будете в автобусе, а мы с водителем будем поочередно вести автобус.

Какие будем еще проводить мероприятия, решим в процессе нашей дальнейшей жизни, которую мы должны сделать интересной. Сейчас объявляю конкурс на лучшую Ленинскую комнату и на лучшую каптерку. Материалами вы будете обеспечены, а мы с командирами взводов займемся оформлением коридоров и фойе здания, места дневального. В дальнейшем у меня есть задумка создать класс профориентации. Для этого мы попросим военные училища Союза прислать нам свои проспекты, программы, другую документацию, необходимую для поступления в училище, и вы тогда будете сами выбирать, куда поступать. Но это пока в будущем. А сейчас надо вплотную заняться тем, о чем я говорил сейчас.

На следующий день работа началась как-то не так. Учителя шептались по углам и обходили его стороной. Петр Иванович знал, что так бесконечно продолжаться не будет, назревал взрыв, но машина уже была запущена и отступать поздно. Да он и не хотел отступать, не хотел менять о себе мнение подполковника Уварова, который как-то сказал: «Этому истребителю что-то говорить и доказывать бесполезно, у его самолета заднего хода нет».

Зато его ребята сразу как-то оживились, у них горели глаза. Даже наметился взвод-победитель, и в воскресенье вместе с замдиректора подполковником Гусевым взвод выехал в Ташкент. Областной военкомат и директор помогли с материалами, и работа по оформлению Ленинских комнат, коридоров шла полным ходом. Воспитанники работали с удовольствием и азартом.

Преподаватели с неудовольствием отнеслись к оживлению работы. Они видели, что план майора начинает осуществляться и что в случае его успешного выполнения их ждет далеко не легкая жизнь. Но сдавать свои позиции они не собирались и предприняли первые угрожающие действия. В среду появилась комиссия из ОблОНО, которую возглавляла заместитель заведующего ОблОНО М.Махмудова. Вела она себя властно и вызывающе. Майора Маклакова и его командиров взводов пригласили в актовый зал. Когда они вошли, то увидели почти всех преподавателей, которые высокомерно улыбались, предвкушая победу. Директора не было, он срочно «заболел».

За председательским столом сидела красивая, с резкими чертами лица, таджичка, во взгляде которой сквозило явное пренебрежение и высокомерие. Как только Петр Иванович и его офицеры сели на свои места, она без какого-либо вступления с ходу начала:

– Вы, майор, должны отменить все свои приказания и не лезть в учебный процесс, в противном случае...

Петр Иванович не дал ей договорить, встал и сказал:

– Извините, во-первых, вы сразу говорите чушь, а во-вторых, кто вы такая? Если вы хотите как представитель ОблОНО разговаривать со мной, то представьтесь, пригласите меня сначала в кабинет, мы с вами сначала разберемся в сути дела, примем решение. А устраивать здесь цирковое представление со зрителями я вам не позволю. Командиры первой роты, встать! Прошу выйти и выполнять свои обязанности!

В зале застыла мертвая тишина, пока Петр Иванович с офицерами выходили в дверь. Уход с ним офицеров порадовал его, потому что командиры поверили ему и перестали быть футбольными мячами, которые мог пнуть любой преподаватель в юбке. Что происходило в зале после их ухода, Петр Иванович не знал, но после этого случая больше половины преподавателей встали на его сторону. Не сдавались только некоторые, к сожалению, те, чьи предметы выносились на вступительные экзамены в училищах.

Между тем преподаватели дивились старанию и поведению воспитанников. Если раньше они спокойно воспринимали двойки, то теперь это сопровождалось уговорами не ставить «неудов» и обещаниями исправить их, а если преподаватель оставался непреклонен, то некоторые даже плакали. Стопроцентной была и посещаемость. Но противники майора торопились, и через месяц директор вызвал его к себе в кабинет, где, бледный и с трясущимися руками, сообщил, что к ним приезжает министр просвещения республики с комис-
сией по поводу жалобы группы преподавателей и ОблОНО.

– Не расстраивайтесь, Муким Наимович! Наш уговор остается в силе. Я принимаю все на себя, и если вы увидите, что я тону, то разрешаю вам меня дотопить. Вы останетесь на плаву. Но знайте одно: моя рота уже не может, да и не хочет повернуть в прежнее русло. И если я даже вынужден буду уйти, то мои начинания останутся жить.

Петр Иванович решил, что если он станет оправдываться и говорить о своей работе, то он проиграет. Нужно было придумать что-то дерзкое, но корректное. И он придумал. Но прежде всего написал отчет о проделанной работе и о ее результатах, потом отпечатал аж в двенадцати экземплярах, а затем сказал своим командирам, что очень устал, и уехал домой.

Утром, поднявшись пораньше, он привел себя в порядок и на своей машине поехал в интернат. Жизнь в интернате шла своим чередом, но в воздухе чувствовалось какое-то напряжение. К концу дня прибыла комиссия. Петр Иванович не был знаком с министром, поэтому вместе с директором встречать его не поехал. Сразу после обеда, устроенного для комиссии, собрался педсовет. Петр Иванович сидел в зале со своими командирами. Он, конечно, волновался, но вида не показывал. В президиуме сидел министр Султанов Ш.М., довольно молодой еще человек со спокойным, интеллигентным лицом и умными глазами. Установилась тишина и он начал:

– Уважаемые товарищи! Мы приехали сюда согласно жалобе группы преподавателей вашей школы в ОблОНО. Разрешите, я ее вам зачитаю.

Петр Иванович не вслушивался во все то, что выливали на него в этой жалобе. Но где-то в середине этой писанины встал подполковник Гусев, замдиректора по воспитательной работе:

– Извините, Шукур Муллобаевич, что я вас прервал, но слушать всю эту гадость у меня уже нет сил. Я знаю этого командира роты всего полгода, и с его приходом жизнь в интернате круто изменилась к лучшему. Он за месяц сделал то, над чем я безуспешно бился два года. Воспитанники его между собой называют «наш батя» и стараются во всем подражать ему. Здесь каждый из нас имеет свою кличку, но звание «батя» из нас никто не смог заработать. Так что я прошу эту жалобу прекратить читать, потому что многим слушать все это неприятно и неудобно за тех, кто ее написал.

Министр смотрел в зал. Зал молчал. Тогда встал Петр Иванович.

– Товарищ министр, я и есть тот майор, на которого написана жалоба. Я все же прошу дочитать ее до конца, сообщить, кто ее подписал, а потом дать мне слово.

Министр удивился смелости майора и продолжил чтение, а потом дал слово майору Маклакову. Петр Иванович понял, что инициатива теперь в его руках. Он четко подошел к столу комиссии и положил перед каждым по одному экземпляру своего отчета.

– Товарищ министр, я не стану распространяться о проделанной работе. Отчет о ней перед вами. Прочтите, если найдете время и посчитаете нужным. Сейчас же я хочу предложить маленький эксперимент. Возможно, вы не обратили внимания на подписи в конце жалобы. А подписали ее те преподаватели, чьи дисциплины выносятся на вступительные экзамены в военные училища. Вначале небольшая информация. У меня 180 выпускников-воспитанников. По моим данным, только десять из них смогут сдать теоретические экзамены, да и то на тройку, в военные училища. Из этих десяти восемь русских и только двое таджиков. Так вот, если каждый из подписавших жалобу сейчас встанет и заявит, что при их методах работы они ручаются за поступление в училище хотя бы 50 процентов воспитанников первой роты к концу учебного года, но им в этом мешает майор Маклаков, то я прямо сейчас ухожу с работы и даже не приду за расчетом. И тогда отпадет надобность дальше разбирать эту жалобу.

Молчал зал, молчал министр. Видимо, он впервые видел такого чудака, да еще в военной форме. Наконец улыбка тронула глаза министра:

– А что, это идея! Правда, мне непонятно, почему майор занизил процент поступления – из 180 выпускников всего 90 ребят? Значит, дела действительно так плохи? Но все же я хочу выполнить просьбу майора до конца. Прошу встать и дать гарантию поступления хотя бы 50 процентов выпускников!

Все сидели тихо. Никто не вставал. Прошло несколько минут. Министр встал, подошел к Петру Ивановичу и пожал ему руку:

– Извините, майор, что я привез на вас все свое министерство. Но вы не испугались, а посему я при всех разрешаю проводить свою линию, а если кто не согласен с вашими указаниями... Что ж, мы никого не держим. Они будут уволены по статье, а если надо, с моей подписью. И вряд ли после этого такой преподаватель найдет в Таджикистане себе работу. Так что, если будет трудно, звоните прямо ко мне. Помогу, чем смогу.

– Разрешите идти, товарищ министр?

– Идите!

Петр Иванович скомандовал своим офицерам и вместе с ними вышел из зала. Когда они вышли из здания, то Петр Иванович увидел всех своих 180 воспитанников, стоявших на площадке в четком строю.

– Старшина роты, доложите, что здесь делают воспитанники?

– Товарищ майор, мы узнали, что приехал министр и вы уходите из интерната, и мы пришли просить его, чтобы вы остались.

У Петра Ивановича чуть слезы не навернулись на глаза, но он сдержал себя, а потом сказал:

– Я вам очень благодарен, ребята, ведь я хочу, как лучше для вас, и ничего противозаконного не совершил. Министр понял меня и поблагодарил за работу.

Раздались аплодисменты, мальчишки радостно загалдели, и в это время вышел министр. Петр Иванович подал команду, строевым шагом подошел к нему и доложил:

– Товарищ министр, воспитанники первой роты в количестве 174 человек построены на самоподготовку, 6 человек в наряде!

– Вольно! – сказал министр. – Ну что, ребята, пришли спасать своего командира? Это я приветствую. Но, как я понял, ваш командир и сам себя в обиду не даст, и вас защитит. И вы должны ему верить.

Он повернулся и вместе со своей свитой пошел в кабинет директора. Больше Петр Иванович с ним не встречался, но преподаватели после этого стали работать в полную силу, натаскивая воспитанников. Никто не хотел терять, в общем-то, неплохую работу. Даже профсоюз молчал по поводу переработок.

Тем временем Петр Иванович направил письма в 120 военных училищ, и оттуда стали поступать программы, проспекты. Коридоры, фойе были увешаны стендами с этой документацией. Теперь надо было подумать о создании класса профориентации. Экскурсии в разные города для победителей соревнований продолжались. Побывали уже в Самарканде, Бухаре. С дисциплиной тоже был наведен порядок.

 

В 6-30 Петр Иванович выехал в интернат, провел развод, отправил ребят на занятия и зашел к директору. В его кабинете в это время был начальник политотдела области полковник Бунин. Поздоровавшись, Петр Иванович сказал:

– Вот хорошо, что я вас застал. Дело вот в чем: нам нужны полированные отходы с мебельной фабрики, но так как вы не в состоянии их достать, то я прошу...

– Как это я не в состоянии? – тут же вскинулся полковник. – Да я...

– Не надо, полковник, не обижайтесь, но из того, что вы обещали, вы ничего не сделали, так что помолчите и выслушайте: мне для оформления класса профориентации надо листов сто фанеры, столько же стекла и бочку лака, а также паяльную лампу. Тогда этот класс будет гордостью Ленинабадской области, и вы будете направлять сюда седьмые классы на экскурсию, а я буду проводить агитацию по поступлению в наш интернат.

Проходили дни. В первой роте работа по оформлению Ленинских комнат, учеба, различные соревнования, экскурсии по их итогам шли своим чередом. Но в других ротах совершенно ничего не делалось, ребята жили, как в сараях, слонялись по городу, убегали домой, родители привозили их назад и вели не в кабинет директора, а в кабинет майора Маклакова, потому что дети признавали только его. Это отнимало много времени, но он не мог отказать им в помощи.

Часто стали приезжать и родители выпускников. У этих был один главный вопрос: почему их сыновья стали редко приезжать домой. Петр Иванович отвечал, что плохо учатся, нарушают дисциплину, что с этим надо разобраться. И родители разбирались, вплоть до ремня. Приезжали родители и с просьбой разрешить женить сына, потому что сын заявил, что если майор разрешит, то он женится. И Петр Иванович убеждал их, что хоть он здесь и ни при чем, но рано еще женить сына, ведь ему предстоит еще учеба здесь и, возможно, учеба в другом городе. А ведь парню только 18 лет. Родители соглашались и уезжали довольные. Свадьба откладывалась.

Петр Иванович работал в интернате с утра до вечера. Там все шло так, как он хотел. Класс профориентации был оформлен, но ребята настояли, чтобы там был стенд, отражавший боевой путь их командира. Петр Иванович принес фотографии, и ребята повесили этот стенд на самом видном месте.

Из школ военруки привозили семиклассников. Петр Иванович проводил их по интернату, рассказывал, как учатся воспитанники, как живут, и потом вел их в класс профориентации. Этот класс был его гордостью. Ребята были довольны и увиденным, и рассказами майора. Это его радовало.

Преподаватели с опаской поглядывали на деятельность майора, но работали, не считаясь со временем. Его воспитанники на глазах преображались. Но сокрушительный удар они нанесли сначала «русоведам», а потом и всему преподавательскому коллективу, когда им была задана тема сочинения: «На кого вы хотели бы быть похожим в своей жизни». Подавляющая часть воспитанников роты написала, что они хотели бы походить на своего командира роты майора Маклакова и прожить свою жизнь так же, как он. Но только
не знали они, что не везло их командиру в семейной жизни: он имел четырех детей, но не мог их воспитывать, а только выплачивал алименты. И что росли эти дети без отца не по его вине, хотя он всеми силами хотел бы быть им настоящим отцом. И «батей» называли его не родные дети, а 180 совершенно посторонних ребят.

Вместе с военкоматом Петр Иванович затребовал разнарядку по училищам, и ему ее прислали. Теперь предстояла кропотливая работа по распределению выпускников согласно этой разнарядке. Работая с ними, он заметил, что многие из них не совсем здоровы. И добился от военкомата создания комиссии по проверке здоровья своих воспитанников. Медицинская комиссия, выполняющая свою работу скрупулезно, выявила, что 45 из них вообще не пригодны к военной службе. Их решили оставить до конца года, чтобы выдать аттестат зрелости.

Однажды в интернат нагрянула комиссия во главе с генерал-полковником Тукачевым. Когда генерал посетил спальные корпуса третьей и второй рот, то гнев его был ужасен. Сразу же были уволены и Уваров, и командир второй роты. Генерал устроил разгон директору, угрожал увольнением его заместителям, обещал, что закроет эту лавочку.

Наконец разъяренный генерал направился в первую роту. Этот тучный человек стремительно шагал по плацу, его свита еле поспевала за ним.

И вдруг, подойдя ко входу в корпус, он в изумлении остановился: площадка и сам вход были чистыми и аккуратными, а от дверей отделился майор и четким строевым шагом подошел к генералу:

– Товарищ генерал-полковник, вверенная мне рота в количестве 180 человек находится на занятиях. Доложил командир роты майор Маклаков!

– Здравствуйте, майор! Рад услышать хоть один правильный рапорт, – и он подал Петру Ивановичу свою холеную руку.

– Прошу, товарищ генерал, посмотреть, как мы живем.

– Ну давай, майор, веди, показывай свое хозяйство!

Не успели они войти в вестибюль, как прозвучала команда: «Смирно!» и дежурный воспитанник, немного волнуясь, но четко доложил о состоянии дел. Ребята впервые видели столь высокое начальство, но уроки их командира дали прекрасный результат. Осмотр двух зданий с отличной наглядностью, Ленинскими комнатами с мягкой мебелью, красочными стендами в коридорах и фойе, спальнями с идеально заправленными постелями привел генерала в благодушное настроение. Особенно понравился ему класс профориентации. Выйдя на улицу, он сказал:

– Молодец, майор, ты спас эту школу. А то я уж хотел ее разогнать! Но признайся по совести, в своей эскадрилье ты делал стенды не из фанеры? Я знакомился с твоим личным делом комэска.

– Так точно, товарищ генерал, там я делал их из пластика, но там у меня был спирт в неограниченном количестве, а здесь ничего нет, вот и приходится пользоваться подсобными материалами, да еще головой.

– Все равно спасибо, майор! – и генерал еще раз подал ему руку.

Рядом стоял улыбающийся и довольный Атаев. Генерал сел в «Волгу» и уехал. А после занятий Петр Иванович собрал преподавателей.

– Товарищи, сейчас вы работаете хорошо, но того результата, что я хочу, мы не достигнем – нет времени. Поэтому я принимаю решение: второстепенные предметы, не выносящиеся на вступительные экзамены в училищах, надо не отменить, но перевести на самоподготовку. Это касается, например, географии, биологии, таджикского языка и некоторых других. На самоподготовке преподаватели этих дисциплин должны присутствовать и по ее результатам аттестовывать воспитанников и выводить им оценки. Основное внимание сейчас переносим на русский язык, математику, физику, химию и историю. Времени почти нет, тут уж не до жиру, быть бы живу.

Одни предметники насупились, а другие прямо увяли: предстояла каторжная работа, но они хорошо помнили слова министра и приготовились нести это тяжкое бремя.

Время подходило к госэкзаменам. Петр Иванович днями и вечерами пропадал в интернате, ел вместе с воспитанниками и домой приходил только ночевать, благо жил неподалеку. Дома его никто не ждал, и он сразу валился в постель и мгновенно от усталости засыпал. Ребята активно готовились.

Но тут, как гром среди ясного неба, обрушился приказ министра обороны, согласно которому должность командира роты он забирает под свою опеку, а из Душанбе к ним направляются кадровые офицеры. Прибыли несколько лейтенантов, возраст которых явно говорил, что это народ уже неперспективный и их сюда просто пристроили. Делать нечего, надо было сдавать свою должность. Но облвоенкомат своим решением немного продлил срок его работы, потому что Петр Иванович договорился с военторгом Душанбе, и те обещали выдать для воспитанников 500 пар офицерских
ботинок, и их надо было получить. Кроме того, воинская часть также обещала ему выдать учебные мины, гранаты и пушку. За всем этим в один из дней они с водителем Алимом отправились на грузовике в Душанбе через горы и два перевала.

Дорога была красивая и очень опасная. В Душанбе приехали к вечеру. В гостинице мест не нашлось, и они поехали в штаб части, где Петр Иванович объяснил ситуацию, и их разместили в казарме. Машину сдали под охрану. Поужинали в солдатской столовой и легли спать. Утром получили обувь, отобрали учебные мины и гранаты. Нужно было получить еще и пушку. Но воинский склад, где эта пушка находилась, располагался за 45 километров от Душанбе.

Когда они приехали к этому складу и зашли в него, то удивились обилию всевозможной военной техники. Но к их удивлению, никакой охраны они не могли найти. Можно было взять и просто вывезти любую пушку, и этого никто бы, наверное, не заметил. Но Петр Иванович не стал этого делать. Надо было оформить все законным порядком. После долгих поисков часовой наконец был обнаружен. Часовой, который по уставу и разговаривать-то не имел права ни с кем, оказался парнем компанейским и разговорчивым и решил помочь майору. Он позвонил в караульное помещение, но там ему ответили, что начальник караула спит и будить его никто не собирается.

Перед входом в караульное помещение, которое находилось километра за четыре от склада, их остановил часовой. На вопрос майора, где начальник караула, часовой объяснил, что старший лейтенант не велел его будить. Это нахальство вывело Петра Ивановича из себя. Он сел за руль машины и стал непрерывно сигналить. Наконец это надоело старшему лейтенанту, и он соизволил выйти.

– Майор, ты что это концерт закатил?

Когда возмущенный Петр Иванович высказал все, что он думает об этом, старший лейтенант лениво спросил:

– Майор, хочешь, я просто набью тебе морду? Но я вижу, что ты человек заслуженный, и потому прошу: поезжай на этот склад, бери любую пушку и вези ее хоть к себе на дачу. До свиданья, – он повернулся и опять пошел спать.

Ничего не оставалось делать, как следовать этому совету. Он подъехал к складу, подцепил понравившуюся ему пушку и поехал в штаб. Дежурный пропустил его к генералу, который встретил майора приветливо, не глядя подписал документы и сказал, что если что-то еще потребуется, то он поможет.

– Спасибо, товарищ генерал, за вашу доброту. Но не обижайтесь – по-моему, армии уже не существует. Когда я уходил, она разлагалась, а сейчас ее просто нет!

– Извини, майор, и не расстраивайся. У тебя пенсия есть, у меня тоже, и мы с тобой просто закроем глаза на этот бардак, потому что ничего изменить я не в силах. До свиданья, счастливо доехать до Ленинабада.

На выезде из Душанбе их остановил работник ГАИ. Лейтенант представился майору и попросил документы на эту технику. Тот, смеясь, сказал:

– Лейтенант, там в мешке лежат мины, снаряды, гранаты. Если кто тебе мешает, покажи направление, и я пальну туда из пушки. Пусть знают наших!

– Поезжайте, товарищ майор, счастливо доехать до Ленинабада! Не свалитесь в пропасть, а то много работы будет – вытаскивать вас оттуда.

Вечером они были в интернате, всё поставили в гараж и ушли по домам. Утром, построив свою роту, Петр Иванович раздал каждому воспитаннику по паре офицерских ботинок. Директор начал было возражать, он хотел отдать обувь другим ротам, мотивируя тем, что выпускники доходят и в старой. Но Петр Иванович не согласился:

– Нет, Муким Наимович, обувь я доставал для своих, а у других рот есть свои командиры, пусть они и достают.

Теперь он приступил к подготовке передачи роты новому командиру, лейтенанту Приходько. Приказ есть приказ, и его надо выполнять. Через неделю рота должна быть передана Приходько.

И тут началось что-то невероятное. Он сидел в своем кабинете и готовил документы, а за его спиной тихонько, без шума входили, рассаживались на диване, на стульях, а кому не хватило мест – на корточках на полу. Они не задавали никаких вопросов, не разговаривали и не шумели. И это молчаливое сидение продолжалось до тех пор, пока Петр Иванович не заканчивал работу. Он вставал из-за стола, говорил «до свиданья» и шел по коридору до выхода. А его воспитанники так же тихо поднимались и шли за ним до самой двери, потом молча расходились по своим взводам. Ему было очень жаль этих ребят, которым он отдал безоглядно целый год своей жизни, но приказ было не изменить. В один из таких дней его вызвал к себе директор и предложил взять самый отстающий взвод в интернате.

– Вы что, Муким Наимович, смеетесь надо мной? Мне, старшему офицеру, летчику, подчиняться пехотному лейтенанту,
которого просто по недоразумению не выгнали из армии? Нет, спасибо! Я себе цену знаю и на такое унижение не пойду никогда, ни при каких обстоятельствах.

Получив расчет и выйдя из корпуса, он был просто потрясен увиденным. Было время занятий, но все три роты стояли в строю по стойке смирно во главе со старыми командирами взводов и рот. Вначале он хотел тихо уйти из интерната, но потом взял себя в руки, встряхнулся и четко поздоровался:

– Здравствуйте, дорогие воспитанники!

Строй дружно ответил.

– Вы меня растрогали до глубины души тем, что пришли проводить. Я всегда относился к вам, как к своим детям, ваши радости и неудачи были и моими. Как сложится ваша жизнь – известно только Аллаху. Но я прошу вас отнестись самым серьезным образом к своим занятиям. Станете вы офицерами или нет, но из той тупости, что окружала вас в ваших кишлаках, вы должны вырваться. Возможно, это и будет началом цивилизации Таджикистана. Спасибо за ту честь, что вы мне оказали! – и Петр Иванович поклонился строю, сняв фуражку. Потом, надев ее, строевым шагом прошел вдоль строя и вышел за ворота интерната.