Вдогонку за солнцем

Котлов Юрий

 

Повесть[1]

(журнальный вариант)

 

Глава первая

ВСТРЕЧА НА КЛАДБИЩЕ

 

Началась эта невероятная, почти фантастическая история 20 мая: в тот день мы допоздна засиделись у друга в соседнем селе. За разговорами и за игрой в карты на сеновале, где мы втроем уютно устроились на колючем прошлогоднем сене, время летело незаметно. Лишь взглянув на свои «командирские», я понял, что увлеклись чересчур: зеленоватые кончики стрелок подбирались к двенадцати.

К тому времени мы успели сыграть тридцать партий и вели строгий подсчет. Колян Мышкин остался в «дурачках» шесть раз. Я — три. А Вовчик, соответственно, двадцать один. Мы с Мышкиным всячески жульничали и то и дело прятали «лишние» карты в отбой. Вовчик ничего не замечал. Играл он, как всегда, невнимательно, бестолково и никак не мог понять, отчего два его соперника дружно перемигиваются и весело ржут.

Когда же я поднялся и заикнулся о том, что пора, мол, и домой чесать, тут-то Вовчик и проявил свой гнусный характер, заявив: «Пока я с вами не расквитаюсь, про дом можешь позабыть».

Пришлось засесть за карты снова. Очень скоро мы довели счет Вовчика до тридцати, свой при этом не изменив, и только после этого тридцатикратный «дурак» добровольно изъявил горячее желание отправиться домой. Видимо, остаться тридцать раз его устроило больше, нежели двадцать один.

Колян проводил нас до околицы, и мы с ним распрощались.

— В школу завтра пораньше приходи, Мышь,— напоследок сказал ему Вовчик.— Перед экзаменом успеем пару конов перекинуться.

Молча кивнув в ответ, Мышкин повернул к дому.

Возвращаться нам с Вонвиком предстояло вдвоем в полнейшей темноте. А темень стояла такая, что шли, буквально, наощупь. Дорогу мы помнили наизусть, и это помогало. Пробегая от одного села к другому, разбитая грунтовка прямиком выводила нас домой, огибая по пути лишь кладбище. Идти нам нужно было около двух километров. Именно такое расстояние разделяет два села. На эти два села всего одна школа, и находится она в нашем селе. Мы вот идем ночью, а Мышкину придется завтра, как, впрочем, обычно тащиться чуть свет. Дождь ли, снег ли, вставай в шесть утра, а то и раньше, и чапай в эту треклятую школу за два километра. Не позавидуешь ему.

Поравнявшись с кладбищем, мы прибавили шагу. Изредка я испуганно косился в сторону могил. Я вообще не выношу кладбищ и разных там покойников. И всегда почему-то в такие жуткие моменты мне лезут в голову разные мрачные мысли и вспоминаются страшные случаи и истории, которых большей частью я наслушался от Вовчика. Его хлебом не корми, дай только какие-нибудь ужасы выдать. И выдает он их обязательно в самое неподходящее время. А я этого терпеть не могу. Наверное, в глубине души я чуть-чуть трусоват.

Еле различимые кресты и редкие памятники, в окружении черных кустов и деревьев, стали выглядеть еще зловеще, стоило выплыть из мрака луне. Она хитро и с каким-то ехидством подмигивала нам, когда пробегавшие по небу тучи на мгновение заслоняли ее.

Зная о моей излишне впечатлительной натуре, Вовчик нарочно принялся рассказывать очередную «ужасную» историю, которую, несомненно, сам, подлец, на ходу и сочинял. Фильмов ужасов насмотрелся, ужасных книг начитался, страшных историй от кого-то наслушался, смешал все воедино, и полученной смесью потчует меня, разбавляя ее собственными выдумками.

Неожиданно я вспомнил, что бабка Вовчика похоронена как раз на этом кладбище, поскольку других на всю округу нет, и ему одному приходится, так сказать, обслуживать несколько сел и деревень — кто где помер, всех сюда тащат. В голову мне пришла сумасбродная идея — проверить, действительно ли Вовчик такой неустрашимый, каким хочет казаться, или же это только слова.

— Слушай,— сказал я ему,— что-то мне кажется, ты на бабкиной могиле давно не был. Может, сейчас самое время это сделать, а?

С близкого расстояния, при неярком свете луны, я заметил, как побледнело конопатое лицо Вовчика. Надо думать, он не пришел в восторг от этой мысли. Но в то же время он ничем не выказал своего страха. Он даже не попытался предпринять каких-либо отмазок или уверток для того, чтобы уклониться от одиночной прогулки по ночному кладбищу.

— И правда, давненько я там не был,— спокойно сказал он. И не успел я моргнуть глазом, как он свернул с дороги и, промелькнув между крестами, через секунду растворился в темноте. Оставил, подлец, меня одного.

Оставалось ждать. Изругав на чем свет стоит и Вовчика, и себя за то, что меня посетила такая подлая идея, я присел на дороге на корточки и стал смотреть на кладбище.

Кусты и деревья ветер качал так сильно, что со стороны могил то и дело доносились странные шорохи и непонятные звуки, заставлявшие мою трусливую душонку позорно скрываться в глубине пяток. Мне казалось, возле крестов что-то мелькает — как будто бы кто ходит. Воображение рисовало мне на редкость несимпатичные физиономии обитателей полуночного кладбища.

Было прохладно. Я начал мерзнуть, и, чтобы согреться, принялся прохаживаться взад-вперед. Каждую секунду смотрел на светящийся циферблат. Без десяти час наконец-то откуда-то сбоку раздался голос Вовчика.

— Петрович, иди сюда,— негромко позвал он.

От неожиданности я вздрогнул, не соображая, чего это он не выйдет сам.

— Ты где? — спросил я.

— Здесь, иди сюда.

Вовчик сидел на корточках, облокотившись на перекладину деревянного креста. Он часто дышал, как после продолжительного бега, и было видно, что он чем-то взволнован. Его пальцы нервно теребили и отрывали сморщенные листочки от давнишнего бумажного венка, висевшего на кресте.

Я шлепнул его по рукам, и он спрятал их в карманы.

— Петрович... я тебе сейчас такое расскажу... такое... Петрович, ты не поверишь...— слова вырывались из него со свистом, сквозь прерывистое дыхание, словно воздух из проколотой автомобильной камеры.

— Там такое... такое, Петрович, ты не поверишь,— повторял он.

— Да что ты заладил: «там, там, не поверишь...» Говори, тогда поверю,— не выдержал я.— Что, бабуля там тебя встретила или кто-то еще из почивших родственников?

— Нет, там не бабуля... Там — НЛО!

— Что? Какое еще такое НЛО в один час ночи? Рехнулся?

— Простой НЛО. Неопознанный Летающий Объект. Круглый! Светится, и...

Не договорив, Вовчик вскочил на ноги, схватил меня за руку и по уже знакомой ему дороге потащил за собой. Ловко минуя кресты, памятники и лавочки возле них, он быстро пробирался вперед. Я, не успевая за ним, натыкался на всевозможные препятствия, спотыкался и цеплялся свитером за торчавшие отовсюду крючеподобные ветки.

Несколько раз я спросил, куда он меня тащит, но ответа так и не дождался.

На другой стороне кладбища, не доходя нескольких метров до края, Вовчик сбавил шаг и, пригнувшись, пошел, осторожно переставляя ноги — видно, боялся, что под ногой может хрустнуть какая-нибудь сухая ветка. Я тоже пригнулся медленно и молча следовал за ним.

За кладбищем находился совхозный луг. На него-то мы и попали, пробравшись сквозь стену акаций.

Вовчик сразу же присел в сухой, жухлой траве.

Я послушно опустился рядом.

— Ну, и что дальше? Куда меня привел, чучело?

Не отвечая, Вовчик взял меня за уши холодными руками и развернул голову.

И тут я увидел... я увидел...

Вовчик немного ошибался, когда говорил, что НЛО — круглый. Скорее он походил на огромную, перевернутую вверх дном тарелку. Низ «тарелки» не касался земли, и невозможно было понять, то ли она опирается на невидимые опоры, то ли неподвижно висит в воздухе. По краям «тарелки» на небольшом расстоянии друг от друга мигали разноцветные огоньки.

— Да это же «тарелка летающая»! — вырвалось у меня.— Чего это она тут делает?

Вовчик наконец-то отдышался и начал рассказывать:

— Только стал я, Петрович, подходить к бабкиной могиле, как вдруг возьми и глянь на небо. И за каким дьяволом взглянул — пес меня знает. Штуковина и висит над башкой, объект этот самый. Сперва он, наверно, очень далеко был, уж больно маленьким казался, а эти огоньки разноцветные вообще едва виднелись. Потом снижаться начал, да как быстро! Ну, и только он, значит, приземлился, я тут же за тобой рванул. Думаю, Петрович тоже «летающей тарелки» не видал ни разу, пусть полюбуется.

В «тарелке» образовался проем, вроде дверного, только гораздо шире и ниже. Внутри горел свет. Не очень яркий, но и не очень тусклый. Нормальный.

Из проема по одному появились какие-то существа и ступили на землю. Было их трое. Оказавшись вне своей «тарелки», они некоторое время постояли рядом, будто посовещавшись, а затем направились в нашу сторону.

Разделяло нас с ними метров 20—30, не больше. Поэтому нам удалось достаточно хорошо их разглядеть. Маленького роста, приблизительно около одного метра двадцати сантиметров, они были похожи на невысоких, худых до невозможности людей. Две руки, две ноги и одна голова. Все они были в костюмах или комбинезонах приятного серебристого оттенка. Комбинезоны-скафандры плотно облегали тела прищельцев, а на груди у каждого поблескивал маленький огонек. Он был то розовый, то голубой, а то и фиолетовый. Цвет менялся каждую секунду.

Чего не удалось увидеть — так это их лиц. По-моему, они были в масках или шлемах. На месте лица блестело что-то гладкое, ровное: ни губ, ни глаз, ни носа.

В груди у меня что-то сгустилось и застыло, когда эта троица стала приближаться к нам. Я едва не вскочил на ноги, чтобы задать деру. Так бы припустил, ни один бегун инопланетный не догнал. Почему-то мне показалось, что они нас заметили и направляются именно к нам. Вовчик, видимо, это почувствовал. Он сунул мне под нос свой кулак, потом навалился и прижал меня к земле. Ладонью зачем-то зажал мне рот.

Нлошники — буду называть их так — приблизились и... прошли рядом. Причем, прошли так близко, что один из них чуть не наступил мне на руку, которую я поспешил отдернуть. До сих пор удивляюсь, как это они нас не заметили. Растяпы.

Миновав узкий проход в зарослях акации, они очутились на кладбище.

Лежа на холодной, отдающей сыростью после дождя, земле и, чувствуя на себе тяжесть Вовчика, я задрал голову и смотрел во все глаза. Снизу мощно тукалось в землю сердце, сверху сопел и громко шмыгал Вовчик.

Шедший впереди нлошник держал в руках — или лапах — предмет, похожий по форме на обыкновенный электрический фонарик. И пользовался он им как фонариком: освещая фиолетовым светом попадавшиеся на пути могилы, выбирал дорогу.

«Что, не видите ни черта в потемках? То-то...» — подумал я почему-то со злорадством.

Неслышно переступая маленькими серебристыми сапожками, нлошники прошли дальше и скоро исчезли в глубине гостеприимного, так сказать, кладбища. Кому не лень — все заходи, всем радо. Вовчик сполз с меня. Мы приподнялись.

— Все сходится,— сказал он.

— Что сходится? — спросил я.

— Все. И рост, и цвет, и огонек на груди. Зеленые человечки. Книжку читал я про эти «тарелки», а ее обитатели описывались такими, как мы сейчас увидели.

— Какие же они зеленые, Вовчик? Они серебристые!

— Ну и что, что серебристые? Там, в книжке, тоже было сказано, что они серебристые — очевидцы, вроде нас, так описали их. Но называют-то их зелеными человечками.

Нлошников не было видно. Один раз, правда, мелькнул и тут же пропал фиолетовый луч. С противоположной стороны продолжал перемигиваться бортовыми, так сказать, огнями тарелкообразный неопознанный летающий объект. Раскрытый вход испускал прямоугольник света. Соблазнительно так испускал.

— Куда это они, интересно знать, пошли? — в раздумье проговорил я, расправляя онемевшую спину.

— Это не так важно,— отозвался Вовчик.— Интереснее сейчас совсем другое.

— И что же?

— Остался ли еще кто-нибудь в «тарелке» или нет. Вот что.

— Если кто и остался, что с того?

— А то! — раздраженно огрызнулся Вовчик.— Если там кто-нибудь остался, то это очень плохо.

— Почему? — удивился я. Раздражение Вовчика было мне непонятно.

— Сейчас узнаешь...

И Вовчик быстро и решительно направился к «тарелке», показав жестом, чтобы я шел за ним.

Честно говоря, мне не очень хотелось туда идти, если поточнее, то не хотелось совсем. Но еще больше мне не хотелось снова оставаться одному. И я пошел следом за этим балбесом.

До «тарелки» оставалось не более пяти шагов, как вдруг Вовчик остановился. Я, не желая показывать, что мне страшновато, уверенно двинулся к люку. Или входу — не знаю, как правильно.

Вовчик схватил меня за шиворот.

— Погоди, не торопись.

— Чего ждать? Пошли...

— Погоди, говорю тебе,— сердито повторил Вовчик.— Еще там, в книжке, я вычитал, что вокруг НЛО обычно бывает защитное поле. И, если это поле не вымысел, оно может пребольно нас шлепнуть. А еще было написано, что один мужик тоже хотел подойти к «летающей тарелке», но этого любопытного так звездануло, что он на всю жизнь придурком сделался... Хотя что-что, а это-то тебе, Петрович, не грозит. Если ты уже и так с придурью, то...

— Заткнись, умник,— перебил я его.— И говори, что предлагаешь.

Предложил Вовчик вот что. Вытянув перед собой правую руку с растопыренными пальцами, он медленно пошел в сторону раскрытого входа в «тарелку». Я в это время крепко держал его за ворот куртки.

На наше счастье, или наоборот, силового поля не было, и мы благополучно прошли до этого самого входа. Вовчик шел впереди, с вытянутой рукой, готовый в любую секунду ее отдернуть. Я плелся сзади и был готов в любой момент в случае чего выдернуть Вовчика, так сказать, в незащищенную зону.

Заглянув внутрь, мы увидели, что в «тарелке» никого нет. Порог был расположен очень низко, и мы без труда запрыгнули на него.

Нашим глазам открылось приличных размеров округлое помещение с низким потолком, за который мы едва не задевали головами. Откуда-то с потолка, где, кстати, не было заметно никаких светильников, лился легкий рассеянный свет. Он освещал три глубоких кресла и небольшой пульт с множеством кнопочек и двумя или тремя горевшими глазками. Глазки были зеленого цвета.

Я тупо смотрел на эти зеленые глазки и не мог себе представить, что может случиться через несколько минут. Но что должно было произойти, то произошло. И винить в этом, кроме самих себя, некого.

Планов или каких-либо, так сказать, иллюзий, связанных с этой «летающей тарелкой», у меня не возникало. Ни о чем таком я и не думал. Просто мне было интересно. Интересно заглянуть внутрь, посидеть в кресле и потрогать все своими руками. Интересно побывать в настоящей «летающей тарелке». Ведь не каждый день подворачивается такая возможность, и было бы глупо ею не воспользоваться. Не думаю, что кто-нибудь из вас отказался бы от такого случая. Сто раз уверен в том, что вы тоже бы забрались в эту «тарелку». «Посмотрим и уйдем,— думал я.— Потом будет чем на улице похвалиться. Хотя, наверно, никто и не поверит».

Что в то время думал Вовчик, я не знаю, но все больше убеждаюсь, что стоило ему только переступить порог «летающей тарелки» и уходить он уже решительно не собирался. Втиснувшись в среднее кресло, он утонул в нем, а глаза его заблестели странным блеском.

Я, прохаживаясь по «тарелке», рассматривал внутреннее убранство НЛО, которое, надо сказать, не блистало разнообразием. Начинаясь над пультом и заканчиваясь под потолком, по полной окружности «тарелки» тянулся обзорный экран. Или иллюминатор. Тоже не знаю, как это правильно назвать.

Одним из достоинств этого экрана было то, что снаружи через него в «тарелку» невозможно было заглянуть. Изнутри же все прекрасно видно. Даже ночью. Действовал экран, видимо, по принципу зеркальных очков: надев их, человек видит все, но в то же время его глаз невозможно разглядеть. Но это так, к слову. Сравнивать экран «летающей тарелки» с зеркальными очками — это то же самое, что сравнивать саму «тарелку» с первым летальным агрегатом братцев Райт. Бессмысленное занятие.

Потом я подошел к выходу и полюбопытствовал, какова толщина стенок «тарелки». Толщина серого материала была приличной, сантиметров с двадцать. Дверь мне не удалось обнаружить. «Наверно, снаружи находится»,— подумал я.

Я выглянул, но и снаружи не увидел никакого подобия двери или крышки, чтоб закрывать вход в «тарелку». Зато отчетливо услышал какой-то писк и глухой удар. Я быстро взглянул в сторону кладбища.

Вышедшие из кустов акации нлошники увидели меня в светлом проеме, и это, наверняка, им не понравилось. Они суетились и пищали, неприятно и громко. На земле, возле их ног, лежал продолговатый предмет. Это был гроб. Видимо, он-то и издал глухой звук, когда ударился об землю. Лежал он на боку, а крышка съехала немного в сторону.

Избавившись от громоздкой ноши и посуетившись, нлошники бросились к «тарелке». Да как шустро.

А я, увидев их, до того растерялся и перепугался, что не знал, как мне быть и что предпринять: то ли криком предупредить сидевшего спокойненько в кресле Вовчика, то ли выпрыгнуть к чертям собачьим из «тарелки» и задать стрекача. Разумеется, в направлении противоположном нлошникам. И, честно признаюсь, второй вариант был тогда мне больше по душе. Чуть не смалодушничал. Чуть не бросил друга.

Наконец-то я выбрал то, что должен был выбрать.

— Вовчик, нлошники возвращаются! — еле ворочая сухим деревянным языком, не то закричал, не то просипел я, бросившись к Вовчику.

Молниеносно он вскочил с кресла.

— Уже?

— Уже!!!

Вдвоем мы устремились к выходу, но в проеме, который выводил из «тарелки» на улицу, остановились. На раздумья у меня ушло несколько драгоценных секунд или даже минут, и теперь хорошо было видно, что, стоит нам покинуть «тарелку», мы неминуемо попадем в руки — или лапы — ее хозяев. Нлошники перестали пищать и суетиться, и, разделившись, спокойненько подходили с трех сторон, отрезав нам все возможные пути к бегству.

Чего только я не успел передумать за те секунды, пока нлошники плавно, словно в замедленном кино, приближались к нам. Чуть ли с жизнью не простился. Ей-Богу, не вру!

С каждым их шагом в груди у меня холодело все больше и больше…

И тут я вспомнил, что когда мы только вошли в «тарелку», то внутри, возле самого выхода, я заметил большую красную кнопку, но не успел выяснить, для чего она. Теперь было самое время это сделать. Тем более, что находилась она от меня в каких-то сантиметрах. Я с силой надавил на нее ладонью.

Откуда-то сбоку прямо из стенки бесшумно выплыла дверь, намертво встав на свое место. И я понял, что мы спасены. Верх этой двери сливался с экраном, а низ был серого цвета.

— Молодец, Петрович! — удостоил меня похвалы Вовчик.— А то я уж чуть в штаны не наложил. Пес их знает, что бы они сделали с нами, попади мы им в лапы.

И в то же мгновение раздались удары. Немного опоздавшие нлошники дружно забарабанили по «тарелке». Судя по ударам, силы у них хоть отбавляй. Правда, неизвестно, чем это они так здорово стучали. Может, головами? Особенно они налегали на ту часть «тарелки», где находилась дверь.

— Наверно, ключи дома забыли,— спокойненько заметил я, хотя всего меня внутри так и трясло.

Прижавшись носом к экрану, Вовчик попытался разглядеть нлошников, но высота экрана и маленький рост плюгавеньких владельцев «тарелки» не позволяли это сделать. Вовчик прижался к экрану и крикнул:

— Кому сказал, убирайтесь! Никого нет дома! Петрович, вызывай милицию!

«Горе-пришельцев» его слова не убедили. Наверно, они их не услышали. Они продолжали колошматить по «тарелке» все сильнее и сильнее, отчего она стала слегка, будто на волнах, покачиваться.

Со словами «И за борт ее бросает...» Вовчик уселся в среднее кресло, подмигнул мне и склонился над приборной доской. Или над пультом управления. Как вам будет угодно.

Я подошел к нему и схватил его за руку в тот момент, когда он пытался нажать на одну из кнопок. Под кнопкой была маленькая табличка, изображавшая «тарелку» (это нетрудно было понять), а вокруг нее какой-то круг или кольцо.

— Ты чего собрался делать? — спросил я.

— Чего я собрался делать? — спокойненько переспросил Вовчик и высвободил свою руку.— Я собрался что-нибудь предпринять, лишь бы поскорее избавиться от присутствия этих неразумных варваров, которые хотят искалечить «тарелку», а вместе с ней и нас. А ты предлагаешь ждать, пока они вскроют, как консервную банку, «тарелку»?

— Ничего я не предлагаю.

— Ладно, будем сидеть и ждать. Пес с тобой.

— Но ведь это же их «тарелка».

— Ну так что из того? Мы-то зато не ихи. Нам надо же что-то делать, а то вон, попробуй, выйди. Что, нет желания? То-то! И потом, была «тарелка» иха, а стала наша. Фортуна, так сказать, повернулась к ним задницей. А к нам — лицом. Полетали, теперь пусть другие полетают. Пускай пока отдохнут, пешком походят. Так, говорят, для здоровья полезнее.

И Вовчик нажал на кнопку. На этот раз беспрепятственно. Я не стал ему мешать, потому что он был прав: надо было что-то делать. Из «тарелки» выйти нельзя, а нлошники от нее не отходят. И неизвестно, отойдут ли когда-нибудь. Так можно просидеть в ней до Страшного суда.

Ничего такого особенного не произошло. Ни звука, ни чего-либо другого. Просто «тарелка» перестала качаться.

Я посмотрел сквозь экран.

Нлошники валялись на земле, метрах в десяти от «тарелки».

— Идиот! — тыча пальцем в экран, закричал я.— Посмотри, ведь ты убил их!

Вовчик встал с кресла и подошел ко мне.

— Никто их не убил,— уверенно заявил он.— Просто этих пигмеев отбросило силовым полем. Сработала защита. Понял, Петрович, для чего эта кнопка? Она включает силовое поле, а оно в свою очередь не пускает к «тарелке» всяких любопытных, навроде этих пауков или того мужика любопытного, которого так звездануло, что он спятил. Ничего им, думаю, не будет. Сейчас встанут.

Подтверждая справедливость его слов, нлошники с трудом начали подниматься на ноги. Или на лапы. Поднявшись, они принялись кружить вокруг «тарелки» на одном и том же расстоянии, не смея к ней приблизиться.

— Что я говорил! — ощерился Вовчик.— Живы, канальи! Видишь, как они круги нарезают? Поле-то их не пускает!

— Ну, и что дальше? — спросил я.— Нам-то как теперь выйти?

Вся эта история, честно говоря, до смерти мне надоела, и я мечтал об одном: побыстрее очутиться дома в теплой постели.

Вместо ответа Вовчик ткнул свой паршивый палец в еще одну кнопку. Посмотрев наружу, я убедился, что мы висим в воздухе и до земли никак не меньше ста метров. А может, не сто, а много больше.

В общем, мы взлетели, а нлошники остались внизу.

Характерно, что ни шума, ни толчков, ни позывов в желудке и никаких других неприятных ощущений, которые положено испытывать, сидя во взлетающем самолете, не было. Я как стоял посреди «тарелки», так и остался стоять, не качнувшись и ничего не почувствовав. Однажды в городе, на день авиации, я по собственной дурости, так сказать, пролетнулся на «кукурузнике» — словно на тракторе по пашне. В первый и последний раз. Я решил тогда твердо завязать с полетами на аэропланах. Не по мне такие мерзкие нагрузки. Ничего подобного в «тарелке» не наблюдалось, и это мне понравилось.

Я втиснул тело в узкое мягкое кресло и утонул в каких-то нежных, теплых его объятиях — словно в собственной кровати оказался. Накатились слабость и какая-то невероятная усталость. В соседнем, среднем, кресле молчал Вовчик, склонившись над пультом. Он озабоченно трогал кнопки, разглядывал таблички под ними, а мне тоже не хотелось с ним разговаривать.

Передо мною, за экраном, раскрылось ночное, в ярких и тусклых блестках звезд небо. Я задумался. Задумался о матери, которая наверняка беспокоится и ждет; о недописанных шпаргалках (с утра у нас должен быть экзамен, вернее, переэкзаменовка по матике для меня, Вовчика и Мышкина); о непроявленной фотопленке; о неисправном стареньком «Минске», который все руки не доходили починить. Я думал о множестве вещей, связанных с домом, но не догадывался, что наша с Вовчиком жизнь так круто повернет, и что домой я попаду не скоро.

 

 

Глава вторая

 

ДОВОДЫ ВОВЧИКА

 

Затем между нами произошла беседа, которая, скорее всего, и решила нашу дальнейшую одну на двоих, так сказать, судьбу. Она-то все и определила.

Я предложил Вовчику вот что: мы подлетаем (каким образом — я понятия не имел) на «тарелке» ближе к своему селу, выходим, оставляя ее на видном месте, чтобы нлошники без труда смогли ее разыскать, а сами отправляемся спать.

Вовчик, молчаливо сидевший в среднем кресле и внимательно изучавший кнопки на пульте, имел на этот счет совершенно обратное мнение.

Оставив в покое кнопки, он повернулся ко мне. Глаза его искрились, будто два бенгальских огня.

— Домой, значит, захотел, к мамочке и папочке. Так что ли? — сказал он очень ехидно.

— Так,— подтвердил я.— К мамочке и папочке. А что тут такого особенного? Время уже вон сколько, посмотри, второй час доходит. Может тебе домой неохота? Пошли тогда ко мне ночевать.

— Не пойду я к тебе,— ответил он,— и к себе тоже — не пойду. Никуда не пойду.

Вовчик дерзко плюнул на пол «тарелки», а я сказал:

— Да ты в своем уме ли? Завтра, вернее, уже сегодня вставать рано. Если мы на эту проклятую переэкзаменовку опоздаем, то не знаю, как математичка, но Молекула, класснуха, нам точно устроит. Сам знаешь. И не всю же ночь тут сидеть...

— Зачем обязательно ночь, Петрович, когда можно и побольше?

— Как это побольше? — удивился я.— С какой радости тут долго сидеть? Чего высиживать? Или, может, ты вообще не желаешь домой возвращаться?

— А чего я там забыл?

— Вот дает! Переэкзаменовка ведь, по матике!

— Ну, и что? — хмыкнул он небрежно.

— Как это что?! — вскричал я.— Ты совсем дураком сделался в этой «тарелке», будь она неладна, или только прикидываешься! Поле это силовое тебя вроде не тронуло, а уже глупый стал! Сегодня мы экзамен по матике пересдаем в  т р е т и й   р а з! — последние два слова я прокричал раздельно, в надежде, что они все-таки проникнут Вовчику в мозги.— И если сегодня мы этот экзамен снова не сдадим, то очень скоро заместо аттестата с желаемыми тройками нам выдадут по справке (этими справками любит пугать нас наша класснуха, Молекула) о том, что два — Мышкин не в счет — таких-то законченных дебила, хлопая ушами и просидев по два года в пятом классе, прослушали курс обучения в восьмилетней школе. А это знаешь, что значит?

— Ну и что это значит? — спросил он снова небрежно.

— А то, что ни тебя, ни меня с этой чертовой бумажкой даже в пэтэушку не возьмут. Вот что.

— Ну и что?

— Рехнулся совсем? — сказал я, начиная сердиться.— Заладил, точно попугай: «Ну и что, ну и что». А ничего! Экзамен нужно сдавать, вот что! Так что, давай заводи эту систему и правь домой,— как уже сказал, я понятия не имел, как он это сделает.— В другой раз я с радостью покатался бы вместе с тобой на этой хреновине, но теперь не до этого. Поспать-то еще надо. Рули домой.

— И не подумаю,— спокойненько заявил Вовчик.

— Как это не подумаешь, дурень? — закричал я, вконец разозлившись.— Кто за тебя экзамен будет сдавать, Пушкин, что ли?!

— Прекрати кричать, я не глухой,— Вовчик встал с кресла и, будто позируя фотографу, облокотился на спинку.— Экзамен я сдавать не буду, Александр Сергеевич — тоже. Паникер ты, Петрович. Расхныкался как ребенок. Маленький такой ребеночек. Да чихать я хотел на твой экзамен. Который по матике. Большую такую кучу наделал на него,— Вовчик развел руки, показав, какую большую кучу он наделал на экзамен по матике, и добавил: — Испугал, блин, таракана дихлофосом!

Он наклонился ко мне и зашептал в самое ухо:

— Да неужели ты не понимаешь, пустая твоя голова, что сегодня ночью нам подвернулся такой шанс, какого, наверняка, никогда не было ни у кого. И, возможно, не будет. Мы — избранные! На этой самой «тарелке» мы сможем облететь не только весь земной шар, но и, наверняка, другие планеты или даже Галактики. Это же ужас как здорово! Явно «тарелка» с другой планеты прилетела. Ты только представь себе, Петрович: прилетаем мы на какую-нибудь планету, а тамошнее трехглазое и четырехногое население встречает нас и «ура» кричит. По-своему, разумеется...

— С какой это радости они встречать нас будут и ура кричать? Они дураки, что ли? Мы «тарелку» стащим у их корешей, а они, значит, радоваться будут этому?

— Я про другую планету говорю,— сказал Вовчик.— Не ту, откуда эти зеленые человечки, а какую-нибудь другую. Например, где население трехглазое и четырехногое. На ту, откуда они прилетели, мы на фиг не полетим. А то возьмут и посадят за угон «тарелки» в тюрьму инопланетную, и будем там куковать.

— А у нас за угон «летающей тарелки» не могут посадить? — спросил я.

— Конечно, нет,— ответил Вовчик,— хотя пес его знает. «Тарелка» — не машина, не самолет, и нет такого закона, чтоб сажать за ее угон. Если бы их было полно, как машин, тогда, наверно, тоже придумали бы наказание за их похищение. А так — «тарелок» нет и никаких преступлений, связанных с ними, тоже нет. Смело воруй! Но, думаю, на учет поставить могут. И это только в том случае, если мы останемся и если нас поймают. А мы-то не останемся! Значит, и ничего-то нам не грозит! Ну, а останься мы дома, как ты хочешь, и что же нас ждет? Экзамен, который по матике, и который стопроцентно мы не сдадим. Троечки-то нам математичка все равно поставит, от этого ей никуда не деться, но дальше-то что? Что?!

— Что? — спросил я.

— Дальше, Петрович, будет вот что: или учеба в ПТУ, или какая-нибудь вонючая работа в родном совхозе за жалкие гроши. Потом, как положено, «отдай почетный долг Родине», и два года на тебя будет орать всякая сволочь, и приказывать и заставлять делать то, чего тебе вовсе не хочется. До хорошего это не доводит. Кашицин без глаза пришел, а ведь служил недалеко, в Московской области. Можно представить себе, что дальше творится. А Силкину и того хлеще повезло — ногу оттяпали по самое бедро, ходит теперь с клюшкой...

— Так ему в Афганистане, туда уже давно не берут. Теперь только в Чечню. Пулю в глаз влепит какой-нибудь снайпер, а потом в село придет «груз-200».

Не обратив внимания на мое уточнение, Вовчик продолжил:

— После армии если не сопьешься, то обязательно женишься. Наделаешь обязательно спиногрызов, и потечет жизнь твоя в таком неторопливом однообразно-гнусном русле: будешь ремнем хлестать свое непослушное потомство, ишачить, как батрак, с утра до ночи, да с женой лаяться. Ты только посмотри, Петрович, вокруг, на всех, кого ты знаешь, на родителей своих, на папашу моего наконец, хотя про него я вообще молчу. Посмотри хорошенько, Петрович, и задумайся над тем, к а к   о н и   ж и в у т. Если ты осмыслишь все, как надо, то поймешь почему я не хочу возвращаться домой. У нас нет выбора. К а к   ж и в у т   о н и, т а к   б у д е м   ж и т ь   и   м ы.  И ничего хорошего в этой подлой жизни уже не увидим.

— Ты хочешь сказать, что ничего хорошего мы не увидим без «тарелки»? — спросил я.

— Именно! — ответил Вовчик.— Ладно, идем дальше. Допустим, что не захочешь ты батрачить в совхозе и потянет тебя в город. Так, думаешь, из этого выйдет что-нибудь путное? Как бы не так! Будешь на каком-нибудь мерзком вонючем заводе вкалывать до сорока лет для того, чтобы получить — хорошо, если получишь! — какую-нибудь мерзкую убогую квартиру. А будешь жить пока в каком-нибудь мерзком свинарнике, общежитии. Очень надо! Или скажешь, Петрович, что я не прав?

— Не знаю, не знаю,— задумчиво протянул я, подивившись про себя, откуда в башке Вовчика взялись такие мрачные мысли. Неужели они всегда у него были? Почему тогда раньше я этого не знал, почему никогда раньше он не говорил подобных вещей? Еще никогда прежде он не разглагольствовал передо мною так ярко и убедительно. А может быть, все это созрело у него в мозгу моментально, стоило лишь ему забраться в «бесхозную» «летающую тарелку». Как бы там ни было, но слова Вовчика почему-то мне нравились.

— Дома меня особенно не ждут. Матери, как ты, Петрович, знаешь, у меня нет, но даже если бы она и была, то и это меня сейчас не остановило. А папаша, последний ханыга и алкаш, сам о себе позаботится. До магазина с похмелюги сумеет доползти. И не надо, пожалуйста, думать, что я променяю такой случай на всю свою будущую поганую жизнь. Меня ничто не удержит!

Слушая Вовчика, я невольно вспомнил своего папашу. В смысле «поддать за воротник» он намного отстает от папаши Вовчика, но тоже больших успехов достиг в этом виде спорта. Хлебом его не корми, дай только нализаться. Мать его зовет не иначе, как Маклыком или Лоскутом. Нахрюкавшись, отец любит поорать о политике. Это его слабость.

Ходит он бывало по дому, расправив руки, будто орел крылья, и орет. Не говорит, а именно — орет. Хриплым голосом.

— Вонючки! Хамелеоны! Мокрицы! — начинает он.— Скоты, мерзавцы, кровососы! Выродки и ублюдки! Инквизиторы! Как только вас, сволочей, земля наша русская носит? Как только ходить по ней не стыдитесь! Воры! Продали всю Россию, и рады! Развели кругом одних коммерсантов-спекулянтов, воров и бандитов, и опять рады! А затеял все это Горбачев вместе со своей шайкой лохматых! Великий комбинатор! Развалил всю страну, и рад! По заграницам нашатался, и снова рад. Президент нашелся! А кто его выбирал? Покажите мне глупую рожу того неумного человека! — и хотя никто не показывал ему глупую рожу того неумного человека, отец довольно говорил: — То-то! Умник нашелся, чего выдумал! Сам затеял всю канитель, а когда дело запахло керосином, быстренько из генсеков перебрался в президенты. Не дурен парень, это уж точно! Камбалою вывернулся! Но ненадолго. Турнули и из президентов, только перья полетели, умнее люди нашлись!

Коммунист нашелся, последователь Мора и Кампанеллы. Те-то хоть получили по заслугам, а этому все по фигу! Опять в президенты метит, наглец! Кто ж, не знаю, за него голосовать пойдет? Комуняка он! А мы все кто? Дерьмо или все-таки люди?!

Да и какой к дьяволу с ним коммунизм построишь, когда он уже весь социализм развалил! Теперь что еще развалить захочет? Кругом что? Война! То здесь, то там! Скоро и мы возьмем в руки берданки, обвешаемся патронташами и с криками: «Ура!» — начнем палить друг в друга. А что еще остается делать? Работать с темна до темна за вонючие копейки? На кой ляд они нужны, когда все равно на них ничего не купишь!..

— Особенно, если пролопаешь большую часть получки,— обычно вставляет мать.

— Бабы дуры! — продолжает орать папаша.— Обрадовались: перестройка! Борьба с пьянством и алкоголизмом! Наконец-то, давно пора! Спасибо, Михаил Сергеевич, родной, дорогой!.. Тьфу! К чему она привела твоя перестройка? Кругом одно жулье! Все воруют, все грабят, все насилуют! Все как пили, так и продолжают пить! А виноградников сколько истребили! Это ведь надо столько ущерба причинить одним распоряжением, одной подписью! Уму непостижимо! Да за это стрелять надо! На стул электрический сажать, чтобы другим неповадно было! Тут утащишь какую-нибудь ржавую гайку — и тебя быстренько отправят в Потьму лет на пять. А там миллиарды — миллиарды! — разбазарят, разворуют и растранжирят, и ничего это, не только с рук сойдет, даже премию Нобелевскую вручат. Как же — власть!

Теперь другой президент чудит! Демократ! Который год горы золотые обещает, а ничего хорошего так и не сделал, даже руки на рельсы не положил. Дурак я был, когда за него голосовал...

 

 

 

— Эй, да ты меня слушаешь, что ли? — ткнул меня в бок Вовчик.

— Слушаю, слушаю.

— Так вот,— Вовчик приставил локоть правой руки к пупку и левой ударил по сгибу,— видал? Чихать я хотел на твой экзамен, на математичку, Молекулу и на весь совхоз! Не знаю, как ты, а я уже все решил.

— Ну, хорошо. Петрович, если ты так хочешь домой, то... я отвезу тебя сейчас и где-нибудь возле дома высажу.

— А сам? — спросил я.

— Обо мне не беспокойся. Сам я рвану на «тарелке» в неведомые дали и на неизведанные планеты. Если где-нибудь разобьюсь, значит, судьба. Если нет, то мир посмотрю, а может быть, даже и другие миры. А если что, всегда домой можно вернуться.

— Все это так просто?

Вовчик пожал плечами.

— Для меня все просто. Не знаю, как для тебя.

Сидя в удобном кресле, я долго все взвешивал и размышлял. Наконец доводы Вовчика победили. Особенно на мое решение повлияли его слова: «Если что, всегда домой можно вернуться». И когда я дал свое добро и сказал: «Эх, нет жизни и это — не жизнь! Пропади она пропадом...», то от неожиданности Вовчик расчувствовался и пожал мне руку. Наверно, он не ожидал, что я так быстро соглашусь.

— Я знал, Сань, что ты настоящий друг,— взволнованно сказал он. Когда Вовчик волнуется, всегда по имени меня называет, а обычно по отчеству. Впрочем, когда как, но чаще — по отчеству.

— Нлошники! — вдруг вспомнил я.— Как это они тут будут, что с ними произойдет? Одни, на чужой планете... Если они погибнут?

— Ничего с ними не случится,— уверенно возразил Вовчик.— Как надоест по кладбищу бродить, выйдут к людям. Постепенно к земной жизни приживутся. В школу пойдут, в первый класс. За двойками. Потом им в совхозе работу найдут. На ферме. В клуб на танцульки начнут ходить, девок будут щупать. Остепенятся. Женятся все трое, гуманоидов маленьких настругают...

— Женятся,— передразнил я его.— Скажи еще, что заживут потом счастливо и в согласии, и будут нас всю жизнь вспоминать добрыми словами. Свяжись с тобой, идиотом, так чего только не натворишь.

— Ну уж и натворили,— весело отозвался Вовчик.— Делов-то всего: сперли какую-то там «тарелку». Подумаешь...

 

 

Глава третья

 

ЗНАКОМСТВО С «ТАРЕЛКОЙ»

 

В обращении, вернее, в управлении, «тарелка» не представляла из себя ничего сложного, несмотря на множество кнопок. Под каждой из кнопок находилась вполне доступная нам по содержанию поясняющая табличка. Взлет, посадка, полет и высокая скорость вызывались разными кнопками. Поэкспериментировав, мы выяснили, что медленное парение и изменение курса «тарелки» выполнялись с помощью единственного небольшого рычажка, который торчал среди кнопок. Как в игровом автомате. Просто и доступно.

Пульт управления делился на две одинаковые части. На каждой находились одинаковые кнопки, одинаковые таблички и одинаковые рычажки. Разница между ними была лишь в том, что одна из двух частей-близнецов была закрыта прозрачным прямоугольным колпаком. Колпак легко снимался и ни к чему не крепился. Его мы снимали, но вот к кнопкам под ним не прикасались. Очевидно, он запасной или аварийный, решили мы и больше этот закрытый пульт не удостаивали вниманием. Еще на обоих пультах горели глазки.

В первом, открытом, пульте в небольшом углублении мы обнаружили маленькую квадратную коробочку, которая оказалась дистанционным управлением — как переключатель программ у телевизора. Не могу понять, почему прежние хозяева «тарелки» не воспользовались им. Может быть, они не взяли его с собой, рассчитывая, что недалеко отойдут от «тарелки» и, следовательно, могут за нее не беспокоиться. Наивные существа, ей-Богу! Наверное, не знали, куда прилетели.

Или же у них была еще одна «дистанционка», но возможно, что она или испортилась или нлошники «посеяли» ее где-нибудь на кладбище. Что было с их стороны большой непредусмотрительностью.

Впоследствии, если нам необходимо было покинуть на какое-то время «тарелку», то, выйдя из нее, мы с помощью «дистанционки» закрывали люк и включали защитное поле. После этого уже можно было не беспокоиться, что кто-нибудь любопытный, вроде нас, захочет заглянуть внутрь. Эту маленькую коробочку размером чуть больше спичечного коробка и с ровным рядом блестящих кнопочек мы старались беречь, так сказать, словно зеницу ока.

Под пультом управления в специальных гнездах находились два прибора, внешним видом напоминавшие обычные электрические фонари. Один такой прибор мы видели в руках — или лапах — одного из нлошников, когда они направлялись на кладбище.

Изнутри «тарелка» была отделана серым, в выпуклую клеточку материалом, который немного напоминал пеноплен. Из этого материала были пол, потолок (непонятно, как сквозь него проходил свет) и стены под экраном. Кресла мягко-упругие, тоже серые, но уже из другого материала.

Снаружи «тарелка» — приятного для глаз серебристого цвета. Такого же цвета были скафандры или комбинезоны у нлошников. Как я уже говорил, с улицы невозможно заглянуть сквозь серебристую поверхность внутрь «тарелки». И наоборот — изнутри все прекрасно видно. Даже ночью.

Опускаясь на землю, «тарелка» не опиралась на ножки или на что-нибудь подобное. Она просто зависала над поверхностью в каких-то тридцати — сорока сантиметрах, и уже никакая сила не могла заставить ее опуститься ниже.

Насчет принципа работы «тарелки» дело было сложное и для наших мозгов совсем недоступное. Как она работает, из-за чего и почему — мы не могли себе и представить. Но особенно и не стремились разгадать этот секрет. «Тарелка» летала, слушаясь наших приказаний, не требовала никакого горючего или питания, и это нас вполне устраивало.

После нескольких уроков самообучения мы научились сносно управлять «летающей тарелкой». Это было не сложнее, чем управлять мотоциклом. А уж мотоцикл я вожу — будь здоров!

Ничего такого особенно интересного в «тарелке» не было. Ни запасов еды, ни воды. И вообще не было ничего такого, что могло бы являть подобие пищи или жидкости. Ничего такого не было, как и не было предметов, напоминавших стол или кровать. Неужели они не едят и не спят? Может быть, они — роботы?

 

 

Глава четвертая

 

«В ГРАДЕ КИЕВЕ»

 

Ночью мы летели на запад с огромной скоростью. Куда летим и зачем — не знали сами. Вовчик сидел в среднем кресле и управлял. Послушная его рукам «тарелка» бешено неслась вперед. Звезды плавно катились навстречу.

Лишь с наступлением рассвета Вовчик нажатием кнопок уменьшил скорость, а затем и вовсе убрал ее, и опустил «тарелку» ниже.

— Где это мы, интересно, находимся? — сказал я и выглянул из раскрытого люка. Я увидел, что внизу, под нами, находится лес, а до земли не так уж и близко: метров двести — триста. А может, много больше или меньше — сверху трудно определить.

— Смотри, Петрович, не вывались,— предупредил Вовчик.— А то шлепнешься, и так не узнаешь, где шею свернул. Вот что будет самым обидным-то.

— Не, я осторожно.— Я сел на пол, выставил из «тарелки» и свесил вниз ноги. Восходившее солнце последних дней весны начало слегка припекать. Было очень здорово так сидеть, болтать ногами и смотреть вниз. Скоро Мышкин встанет и почапает в школу на переэкзаменовку, и еще нас там будут ждать, но меня это почему-то не волновало. Как не волновало и то, что дома ждут родители, вернее, мать. Отец-то, наверное, опять с похмелья и ему все до лампочки. Так и мне все было до лампочки. Кроме одной вещи.

— Интересно, что они едят?

— Кто они? — уточнил Вовчик.

— Ну, они. Нлошники. Человечки твои зеленые.

— Покойников,— убежденно сказал Вовчик.— Сам ведь видел, как они гроб несли с кладбища. Обратил, Петрович, внимание, как они его быстро откопали? За какие-то считанные минуты! Хотя, может, он уже приготовленный был — раньше откопали. Если бы не мы, они затащили бы гроб в «тарелку» и слопали покойника вместе с костями и остатками одежды. Фу,— скривил он нос.— А может, он еще и давнишний. Сгнивший и с червяками. Фу, гадость какая! Как бы там эти падальщики бабку мою не слопали. Царство ей небесное!..

— Зачем обязательно жрать? — сказал я.— Возможно, покойник нужен был им для опыта или какого-нибудь эксперимента. Может, они изучить его хотели. А ты сразу — жрать! Выдумаешь тоже мне.

— Ну, уж не знаю, для чего понадобился им покойник: для завтрака или для обеда. Как-то без разницы. Меня в данный момент беспокоит другое: что будем завтракать мы? И подвинься немного, расселся...

Я подвинулся, освобождая Вовчику место. Он сел рядом, посмотрел вниз и сказал:

— Ни фига себе! Если с такой высоты брякнуться, то, пожалуй, и впрямь костей не собрать.

Он ушел и, поколдовав над кнопками, до того снизил «тарелку», что макушки деревьев почти касались ее дна. Потом он еще раз выглянул, но и это его не удовлетворило.  

— Не,— сказал он,— ну ее к дьяволу. Лучше на каку-нибудь полянку сесть.— И ушел обратно к пульту.

— На нормальную поляну посади «тарелку», а не на каку-нибудь,— передразнил я его.

Выбрав достаточно широкий просвет между деревьями, Вовчик опустил «тарелку» на залитую солнцем, удивительно красивую зеленую поляну.

— Нормальная, Петрович, поляна?

— Нормальная, командир.

— Съедобного ничего нет,— сказал он, после того как обошел поляну кругом.— Обыкновенную траву, Петрович, надеюсь, не употребляешь?

— Не употребляю,— подтвердил я.

— Жаль,— сказал Вовчик.— Еды-то у нас нет никакой. А так: пощипал травку — и порядок.

— Вот ты сам и щипай. Давай лучше в магазин слетаем.

— На «тарелке»? Очень хорошая идея. Оригинальная.

— Ну... ну...— на секунду я задумался,— ну, ее можно будет пока где-нибудь спрятать.

— А деньги?

— Деньги — другой вопрос.

Я пошарил в карманах. Кроме перочинного ножа с обломанным лезвием и коробка спичек в них ничего не было. У Вовчика в карманах подобная картина дополнялась пачкой сигарет «Астра» и колодой старых потрепанных карт, где крести с трудом можно было отличить от червей и прочей масти.

Мы развалились на пушистом ковре травы и закурили. Я затянулся и выпустил небольшое колечко дыма. В голову мне пришла одна мысль, и мне захотелось поделиться ею с другом.

— Слушай, Вовчик,— сказал я.— А может, правда, нлошники покойничков едят, а? Тех, которые в земле долго пролежали. Может быть, они для них — как деликатесы. Как, например, для нас консервы из лосося...

— Из морской капусты не хочешь!

— Мы жестянку вскрываем, а они — гроб. Подковырнут, значит, трухлявую крышку, а потом...

— Тьфу, черт! Заткнешься или нет! — заорал Вовчик.— Надо думать, где жратвы взять.

— Без денег?

Как-то странно помявшись, Вовчик сказал:

— Ладно, пес с тобой, уговорил. Так и быть, пожертвую. Уж больно жрать охота, а то бы ни за что не потратил. Пригодиться могли на крайний случай. На краски и карандаши берег...— И из заднего кармана своих замусоленных джинсов он достал десять тысяч рублей, аккуратненько сложенные вчетверо. Протянул мне.

Десять тысяч исчезли в моем кармане. Я довольно крякнул:

— Ну вот, совсем другое дело. А то: «Денег нет, денег нет! Куркуль несчастный! А красок и карандашей у тебя и так целый сарай, девать некуда.

— То дома, а то — здесь. И, говорю, приберечь хотел на крайний случай.

— «Крайний, крайний…» Заладил одно и то же. А сейчас что, не крайний? У меня в желудке революция вовсю бушует, а ты говоришь, крайний. Или, по-твоему, крайний — это когда ноги протянешь?

— Отстань, ну тебя, привязался,— отмахнулся Вовчик.— Знал бы, что такое дело, лучше не давал.

— Ну, и сидел бы голодный,— сказал я.— Ладно, давай заводи этот свой аппарат. Высадишь меня поблизости какого-нибудь селения. Сам посидишь в «тарелке», где-нибудь в посадках, а я тем временем сбегаю в магазин и куплю чего-нибудь пожевать.

— Сейчас светло,— возразил Вовчик.— «Тарелку» видно. Да и магазины все еще закрыты в такую рань. Лучше подождем, пока стемнеет…

Забравшись при помощи дерева на гладкую крышу «тарелки», мы загорали, дожидаясь темноты. День тянулся ужасно медленно, особенно на голодный желудок. Сперва мы спали, потому что всю ночь глаз не сомкнули, а потом Вовчик развлекал меня рассказами про туземцев с острова Пасхи. Они ходят голышом и постоянно голодные, так как на ихнем острове ничего не растет. Одни только идолы каменные из-под земли торчат. Еще на острове крыс полно. Туземцы ловят их и едят. Скверная, надо признаться, привычка, хотя, если ничего другого нет, можно и крыс пожрать, делать-то нечего.

Загорал я чуть-чуть, а спал в одежде, потому что в этом году еще ни разу не загорал и боялся обгореть. И Вовчик мало загорал — тоже белый как молоко.

К вечеру погода испортилась, заморосил мелкий паршивенький дождик. Лохматые тучи затянули небо, и скоро стало темно, будто ночью. Мы взлетели.

Через несколько минут полета заметили внизу огни. Окраина города. Дальше редкие огни сливались чуть ли не в единое, бушующее море. Жуткое и красивое зрелище.

Такое изобилие огней меня несколько удивило, и я спросил Вовчика, нет ли сегодня какого-нибудь праздника?

— Ни фига, Петрович,— ответил он.— Нет никакого. И это просто вверху так кажется, будто весь город украшен иллюминацией. На самом деле это обычные уличные фонари, свет в домах, ну и другая подобная мура. И сдается мне… сдается, Петрович, это — Киев!

— С чего ты взял, что это обязательно Киев? Почему не Москва или, например, Сургут? Выдумаешь тоже мне.

— Говорю тебе, Киев, значит Киев. И не спорь, Петрович. Москва рядом, а Сургут совсем в другой стороне. Я тут у родственников гостил, у дяди. Вон, видишь, особенно яркие огни? Это Крещатик.

— Какой еще такой Крещатик? — следуя указанию грязного и с обкусанным ногтем пальца, я попытался отыскать глазами загадочный Крещатик, но все было напрасно. Выделить особенно яркие огни не представлялось возможным, так как ярким, переливающимся светом заливался весь город.

— Улица такая в Киеве есть. Крещатик называется. Я по ней гулял, помню. «На счастье, на счастье, мне мама ладанку надела, надела. Крещатик, Крещатик, я по тебе иду на дело, на дело…» Слыхал, Петрович, такую песню? Ее лысый Розенбаум поет. Вот, значит, про эту самую улицу.

— Ладно,— сказал я.— Эту песню я слышал и все понял. Давай теперь садись. Вон туда, где огней почти нет и деревья растут. Значит, парк какой или лесопосадка.

Описав круг над деревьями, «тарелка» плавно опустилась между ними.

— Купи хлеба буханку, ну и еще чего-нибудь,— сказал Вовчик. Потом печально добавил: — Много на десять тысяч не накупишь, не те времена. А раньше машину на них можно было купить, «жигуленок». «Волга» пятнадцать тысяч стоила.

— Не бойся, машину не куплю,— сказал я.— Может, к дяде твоему зайти, привет передать? — в шутку предложил я, но Вовчик подумал, что говорю серьезно.

— Не вздумай, Петрович! — рявкнул он.— Не для того из дома убегал, чтобы разным дядям приветы передавать. Только попробуй!

И Вовчик показал мне кулак, а ведь я не собирался идти к его дяде, даже если бы он сам меня попросил об этом, я и понятия не имел, где он живет.

Я сказал «ладно», выпрыгнул из «тарелки» и направился в сторону огней. С «дистанционкой» мы еще не успели познакомиться, поэтому-то я и пошел один. Вовчик остался сторожить «тарелку».

Если сверху казалось, что до огней рукой подать, то пешком мне пришлось протопать сорок минут, прежде чем начали попадаться дома — здоровенные и красивые. Шел я, значит, между этими особняками и высматривал среди них продовольственный магазин. «Может, спросить кого,— подумал я,— глядишь, и подскажут...»

Как назло, спросить было некого. Иногда, правда, навстречу попадались редкие прохожие, но все они быстро шагали и прятали под зонтами такие серьезные, занятые лица, что я не решался подойти к ним с расспросами. Застенчив иногда бываю до крайности, можно даже сказать — до глупости.

Шел я по этой широкой улице, между этими самыми домами, а сверху на голову мне сыпались мелкие и холодные капли. На дороге собирались небольшие лужицы и, поскольку я шел по проезжей части, проносившиеся мимо машины обдавали меня фонтанчиками из грязи и воды.

Иные шикарные лимузины были таких неожиданных форм, размеров и расцветок, что я, невзирая на дождь, застывал на месте и провожал их долгим восхищенным взглядом. Слабак я до техники, особенно до мотоциклов. С самого раннего детства у меня такая «болезнь». Стоит только увидеть мотоцикл, как тут же чуть ли не пот прошибает, в коленках дрожь появляется и сам становлюсь будто не свой. Часами могу смотреть на мотоциклы, и никогда не надоедает. При школе у нас мотоклуб есть, и я там занимаюсь. Жутко нравится.

Наконец-то мне повстречалось то, что я искал. Залитые светом витрины с аппетитно выставленным товаром, несомненно, принадлежали продовольственному магазину. Вывески, правда, не наблюдалось.

Я поднялся по ступенькам и вошел внутрь. Конечно, такого изобилия в нашем сельском продмаге я сроду не видел, но и не особенно этому удивился. Такую пропасть товаров теперь можно увидеть в любом коммерческом ларьке или магазине, которых, кстати сказать, в любом городе тоже пропасть.

Я взял корзинку на колесиках и принялся катать ее по магазину. Не спеша я продвигался от полки к полке, подолгу простаивая возле каждой. Никто мне не мешал, поскольку я был единственным покупателем. За кассой сидела молоденькая продавщица, она читала книгу и не обращала на меня внимания. С одной из полок я взял две плоские банки и сунул их под свитер. На этикетках банок были изображены огромные загнутые стручки зеленого гороха и пестрые курицы с веселыми глазами. Весь вид этих куриц как бы говорил: «А ну-ка, скушайте нас поскорее, подлецы вы этакие!»

Изъездив весь магазин, я положил, на этот раз в корзину, батон белого хлеба и две бутылки с лимонадом. Так мало взял, побоявшись, что десяти тысяч может не хватить. В ценниках, что были на полках, я не разобрался, а узнать у кассирши, что и почем, почему-то постеснялся. Куриц в зеленом горошке утащить не постеснялся, а вот спросить — это да, постеснялся.

Девушка отложила свою книгу и лучезарно улыбнулась, когда я подкатил к ней одной рукой (другой рукой поддерживал свитер) корзину. Обложку книги я успел разглядеть: какой-то лысый страшный мерзавец с синим лицом жадно обнимал полураздетую красотку, что, дураку было понятно, ей не очень-то нравилось, так как она брезгливо морщилась и вырывалась из его объятий.

От этой улыбки я прямо растаял. Нравится мне, черт возьми, прямо не знаю как, когда мне улыбаются девушки. Особенно, когда улыбаются такие симпатичные, как эта. Улыбка у нее приятная, добрая. Я прямо влюбился. Я моментально влюбляюсь.

И сама она приятная такая — красивая, хочу сказать. Может, и не очень красивая, но хорошенькая — это точно. Ресницы длинные. Глазки зеленые, блестят. Губы тоже блестят, и улыбаются... Мне прямо поцеловать ее захотелось! А волосы светлые такие, на затылке в хвостик собранные. В общем, классная девчонка. Одним словом — миленькая.

Постучав по клавишам своего кассового аппарата, она выбила чек и что-то произнесла. Что — я не понял.

Думая, что она говорит по-украински, я спокойненько протянул ей сложенные вчетверо десять тысяч рублей.

Она взяла, развернула. Пока улыбка медленно сходила с ее лица, я чувствовал, что мое сердце очень быстро освобождается от разных глупостей, и девушка уже не кажется мне миленькой и симпатичной. Когда улыбка окончательно покинула ее яркие губы, она посмотрела на меня таким взглядом, что мне тут же захотелось очутиться рядом с Вовчиком или, по крайней мере, на улице.

«Вот крыса большеротая,— подумал я, и состояния влюбчивости как не бывало,— чего подозрительно так уставилась, как на врага народа?..»

Не отводя от меня взгляда, она повернула голову в сторону и что-то крикнула. Разумеется, не по-русски.

На ее голос быстро появился, вынырнув из боковой двери, лысый толстячок, в костюме и при галстуке.

«Это еще что за пижон?» — подумал я.

«Пижон» что-то спросил у кассирши.

Она молча протянула ему десять тысяч и кивнула в мою сторону — вот, дескать, этот тип вручил мне эту купюру. Он покрутил бумажку в руках, посмотрел ее зачем-то на свет, потом что-то сказал мне. Тоже не по-русски.

Я непонимающе посмотрел на него, потом на девушку.

Толстяк снова обратился ко мне. Я продолжал молчать, не зная, что и подумать, не только ответить.

Вдруг меня осенило: наверное, этот червонец фальшивый, вот они и придираются. Где Вовчик его откопал, интересно знать? А может... может, сам нарисовал? Насчет этого дела у него талант. Рублев со своими иконами в подметки не годится. Помню, однажды задолжал он пастуху Фомичу пять штук, а потом взял нарисовал и отдал тому, шутя. Так Фомич сразу и не разобрал, что к чему, так как был с величайшего похмелья. Выяснилось все только тогда, когда он с этой «пятеркой» прибежал в магазин за бутылкой краснухи.

К рисованию у Вовчика большие способности. И сам он безумно любит это дело. У него весь сарай увешан картинами. Его картинами. Свое направление в живописи Вовчик определяет как нечто среднее между сюрреализмом и абстракционизмом. В этом я ничегошеньки не смыслю, поэтому углубляться в эту тему не буду. Скажу лишь, что картины у Вовчика получаются очень даже ничего, забавные. Правда, не совсем понятные.

На этот раз ко мне обратилась девушка. Потом снова толстяк.

Что я мог ответить на их непонятные слова неизвестного мне украинского языка?

И тут я понял. Купоны! Вот в чем вся петрушка. Ведь теперь, уже давно, на Украине свои собственные деньги, которые сами украинцы, в общем, за деньги не очень-то считают, называя «фантиками». А откуда же мне взять эти «фантики», когда я их и в глаза-то никогда не видывал?

Толстяк нечеловечески коверкая слова произнес:

— Та ты рюсский?

— А то кто же? Чукча, что ли? — обиженно ответил я.

— Што ше ты молчаль? Срасу пы так скасал...

— Скромный я очень,— ответил я, придерживая свои банки, чтобы они не вывалились.— А по-вашему, по-хохловски, ни бельмеса не понимаю. Вы тут, подлецы, нашего брата, русского, говорят, ох как не любите. Мой сосед служил тут у вас, давно, правда, лет восемь назад. Очень нехорошо, кстати, отзывался о вашем гостеприимстве.

Не обращая внимания на мои оскорбительные слова, толстяк достал из-под прилавка большой полиэтиленовый пакет и переложил в него из корзины хлеб и бутылки с лимонадом. Затем положил туда две коробки конфет, несколько шоколадок, несколько баночек каких-то консервов и палку копченой колбасы. Протянул пакет мне и сказал:

— На, паправляйся. Кушай.

Будто так и надо, я взял пакет и пошел к выходу. У двери обернулся.

Толстяк и кассирша смотрели мне вслед. Он — улыбаясь и с умилением. Она — удивленно и с какой-то материнской жалостью в зеленых глазах. Мне даже неловко стало от того, что я оказался таким мерзавцем и украл у них этих куриц. Хотел было вернуть, но передумал, стыдно.

На улице я переложил банки с этими несчастными курицами в пакет и медленно побрел по дороге, настолько погруженный в глубокие раздумья, что ничего перед собой не замечал, и едва не угодил под автомобиль. Свистнули тормоза, заскользили покрышки по мокрому асфальту, и машина остановилась в нескольких метрах от меня.

Я взглянул на номерной знак большого, серебристого автомобиля, и тогда-то наконец до меня дошло, г д е мы находимся.

Пораженный этим открытием, я заржал во весь голос, словно молодой конь, и, не удостоив вниманием водителя замечательной машины, бегом бросился к Вовчику, чтобы сообщить ему важную новость.

Ворвавшись в «тарелку», я бросил пакет с провизией в кресло и принялся танцевать вокруг Вовчика.

— Спятил, Петрович?

— Нет, дорогой,— ответил я,— это ты спятил, когда у своего дяди в Киеве гостил и по своему Крещатику гулял. А я-то как раз в своем уме,— я продолжал приплясывать.— Знаешь ли ты, где мы сейчас находимся? Ну, конечно, знаешь. Вокруг — Украина, мы в Киеве, и до твоего Крещатика рукой подать. Так вот, Вовчик, хочу тебя огорчить и одновременно обрадовать. Не знаю, как на тебя подействует эта новость. Мы не в Киеве. Мы — за границей!

 

 

 

Глава пятая

 

ОБИЛЬНЫЙ УЖИН

 

Закрывшись в «тарелке» и включив вокруг нее защитное поле, мы уселись прямо на пол и принялись энергично работать челюстями, уминая заморскую еду и запивая ее лимонадом. За целые сутки в наших желудках не было и маковых росинок, и теперь мы наверстывали упущенное, жадно поедая из банки злосчастную курицу в зеленом горошке. Поддевали ее перочинными ножами и, подставив под них ломти хлеба, отправляли в рот. Ложек и вилок у нас не было. Откуда бы взяться в «летающей тарелке» такой роскоши?

— Надо ведь, Петрович,— сказал Вовчик с набитым ртом,— залететь в такую даль. Оказывается, у «тарелки» невероятная скорость, как у реактивного самолета или даже похлеще. А я-то, грешным делом, думал, что мы едва до Киева дотянули. Ошибся немного.

— Ничего себе «немного»,— заметил я.

Вовчик пережевал немного, потом сказал:

— Знаешь, почему много огней?

— Почему? — спросил я, принявшись за колбасу.

— Реклама,— коротко ответил он.

— Реклама?

— Ну да, реклама. И как это я, Петрович, сразу не смекнул, что в Киеве не может быть столько огней, вернее, столько рекламы.

— А где может быть?

Не долго раздумывая, Вовчик сказал:

— В Америке.

— А в других странах, по-твоему, не может?

— Конечно, может, но, Петрович… мы в Америке. Сто процентов гарантии.

— Так уж сразу и в Америке. Почему не в какой-нибудь там захудалой Зимбабвии? С чего ты взял, что мы в Америке?

— Во-первых, не в Зимбабвии — Зимбабве. А, во-вторых, в моих словах, Петрович, можешь не сомневаться. Это Америка, точно тебе говорю. У меня на нее нюх.

— Час назад твой нюх чуял Киев с Крещатиком.

— Э-э… Ошибка небольшая произошла. Так сказать, обман зрения и нюха. Мираж.

И Вовчик выразительно высморкался в свой рукав, вероятно, для того, чтобы обострить свой нюх. Я не стал с ним спорить. Какая мне, собственно, говоря, разница? Америка так Америка, к тому же Вовчика трудно переспорить.

Я брезгливо отвернулся в сторону и сказал:

— Сначала я подумал, что ты червонец «липовый» дал. Уж больно грозно кассирша на меня уставилась, когда в руки его взяла. Я едва ноги не сделал, вспомнил, как за тобой Фомич две недели гонялся, после того как ты ему «пятерку» нарисовал. Помнишь ту историю?

— Помню,— ощерился Вовчик,— как же. Было дело.

— А потом мужик вышел. По-русски говорит, что твой папаша, когда в стельку. Нагрузил мне целый пакет, и отпустил. Деньги назад отдал.

— Где они?

— Вот.

Вовчик забрал у меня свои десять тысяч рублей и спрятал обратно в карман джинсов:

— Пригодятся еще, мало ли… Ну, рассказывай дальше.

— Что рассказывать-то? Нагрузил, говорю, целый пакет, и отпустил. Чего он там подумал, не знаю. За кого меня принял, тоже не знаю.

— Скорее всего за какого-нибудь сопливого эмигранта-попрошайку,— вставил Вовчик.— На, дескать, пожри нормально, только не позорься со своим «чириком», с которым специально приперся.

— Не знаю, может, и так. Может, он сам эмигрант. Но, надо признать, человек славный, не жадный. А все ясно мне стало только на улице, когда на номерной знак машины взглянул. Такие, Вовчик, машины ездили — класс! Ну, а та вообще загляденье. Конфетка! Жалко, что не догадался названия прочитать. Ну, вот, значит, дай, думаю, взгляну: личный у нее номер или нет. Интересно все-таки. У нас, например, если машина личная, то на номере сперва идет одна буква, потом три цифры, а в самом конце две буквы «мр», «рм» или другие, а еще номер региона стоит. Раньше на украинских номерах стояли буквы «ук», а теперь там другие номера, как в Белоруссии или Прибалтике. Все эти номера я хорошо знаю. Также знаю номера, которые на машинах в Германии, Польше, Венгрии — насмотрелся на машинах, которые гоняет мой двоюродный городской брат. Наизусть все номера выучил. А тут, вижу, табличка необычная и буквы тоже ненашенские.

— Цифры, Петрович, не запомнил?

— Нет, не запомнил. Зачем мне их запоминать? Что с того проку? Цифры, по-моему, везде одинаковые. Так, что ли?

— Не знаю, Петрович, не знаю. Может, так, а может, и нет,— и Вовчик, закончив жевать, вернее, громко чавкать, надолго присосался к бутылке с лимонадом. Напившись, отставил ее в сторону. Встал, подошел к креслу, упал в него и откинулся на спинку. Его уже ничего не интересовало, ни номера, ни буквы, ни цифры. Он погладил себя по животу и сказал:

— Уф,  хорошо!

— Разве плохо,— поддержал я его.— Нажрались, как два дурака на поминках. Аж дышать тяжело стало.

Я встал с пола и тоже развалился в кресле. Ноги разместил на пульте, между кнопок.

— Эй! Эй! — встрепенулся Вовчик.— Смотри не нажми, куда не следует! Развалился, точно боров. Ну-ка, убери свои ножищи. Нашел подставку для костылей. Иди лучше со стола прибери.

Я послушно опустил ноги, но с кресла не встал. После плотного ужина разморило, потянуло в сон.

— Ты, наверное, хотел сказать: «Прибери с пола»? — спросил я, закрывая глаза и поудобнее устраиваясь в кресле.

— Как тебе будет угодно,— ответил Вовчик.— Можешь убрать с пола, но, так как мы на нем ужинали, то, думаю, отныне его смело можно называть и столом.

— А почему я? — спросил я и зевнул.

— Морской закон,— Вовчик тоже сладко зевнул и зашвырялся, кряхтя, в своем кресле.— Кто с пола, то есть из-за стола последним уходит, тот и прибирает.

— Слава Богу, мы пока не на море.

— Ну и что? Закон он везде закон. Так что, Петрович, действуй.

— Разбежался.

— Действуй-действуй.

— Бегу и падаю.

Вовчик что-то ответил, но я не расслышал. Вперемежку с продолжительными зевками он начал что-то бубнить про свой морской закон, про заморскую еду, про Америку и про моряков с миллионерами. Голос у него стал тихим и протяжным.

Я попытался вникнуть в то, что говорил Вовчик, но ничего не получалось. Его слова так же тонули во мне, как я тонул в мягком, но в то же время приятно-упругом кресле. Как на воде расходятся круги от брошенного камня, так и во мне расползались сонные круги от его слов, которые действовали не хуже колыбельной песни. Голос его, звучавший издалека, отдалился еще дальше и скоро пропал совсем. Не из-за того, что Вовчик замолчал, а потому, что я уснул.

Всю ночь меня мучили кошмары, и все же спал я долго. Когда проснулся — начинался новый день. Разминая затекшие руки и ноги, я чувствовал, как в них впиваются миллионы тонких невидимых игл. У экрана я остановился и увидел, как сквозь узоры переплетения ветвей деревьев пробивались лучи восходящего солнца.

 

 

Глава шестая

 

НА СВАЛКЕ

 

Настроение, грозившее после мрачного сна быть поганым, моментально поднялось до отметки «отличное», стоило мне, выбравшись из «тарелки» на улицу, поспеть к началу зарождавшегося дня. А он обещался стать чудесным. И вообще, как мне кажется, почти всегда настроение зависит от погоды. Сколько раз замечал: светит на улице ярко солнышко, и на душе светло и весело. Ползут же по небу тучи угрюмо, так и на душе творится черт-те что. Мне, например, в пасмурную погоду всегда охота кому-нибудь в рожу заехать. Почему так — не знаю. Наверное, природное явление. Неизученное.

Вышел я, значит, в прекрасное майское утро навстречу голубому небу, зелени травы и деревьев и птичьему чириканью. С жадностью вдыхая пьяный аромат уходившей весны, я начал слушать это чириканье.

Скоро из «тарелки» появился Вовчик и встал рядом. С деловым видом он принялся осматривать поляну, на которой мы находились. Я тоже огляделся.

Поляна была небольшая. При свете косых лучей солнца, она выглядела безобидно и даже как-то беззащитно, поражая своей первозданной красотой и чистотой. Кругом ее обступали высокие деревья.

— Ничего местечко,— обронил Вовчик.— Уютное.

Я поддакнул:

— Ага.

Как же мы удивились, когда через несколько минут по соседству с этой поляной обнаружили нечто необычное и, так сказать, нечто противоположное всей этой первозданной красоте. Мы обнаружили свалку. И не какую-нибудь там обыкновенную помойку, а свалку автомобилей. Только отошли мы от нашей «тарелки» на несколько метров, как тут же, за поредевшими деревьями, наткнулись на металлическую сетку-ограду. Сетка тянулась так далеко, что сначала невозможно было понять, какую именно из сторон она охраняет: ту, где находились мы, или же ту, где нас пока не было. Чтобы это выяснить, мы подошли ближе.

Мы увидели, что за этим забором, похожим на паутину, все пространство, насколько хватало глаз было заполнено автомобилями. Легковыми автомобилями. Разнообразнейшими легковушками разнообразнейших марок. Битые, безнадежно исковерканные и выглядевшие вполне прилично, они лежали, валялись, стояли поодиночке и по несколько штук друг на друге. От цветов рябило в глазах. Убегало это нагромождение широкой полосой вперед и скрывалось на линии горизонта. А до горизонта было не так уж и далеко, метров 500—600. Свалка располагалась на гигантском холме.

Мы с Вовчиком, прилипнув лбами к мелким ячейкам сетки-ограды, стояли у подножия этого холма и не отводили зачарованных глаз от грандиозного зрелища.

Потом Вовчик перочинным ножом принялся разгибать скобы на столбе, которые прижимали к нему сетку. Я достал свой нож и начал разгибать скобы на соседнем столбе. Отжав на каждом столбе по четыре скобы снизу, мы приподняли сетку и, по очереди нырнув в образовавшийся проем, оказались на свалке.

Нагромождения автомобилей не были такими уж беспорядочными, как нам это показалось вначале. Между ними в некоторых местах можно было ходить, а в одном месте проход был такой ширины, что по нему свободно мог проехать большой грузовик. Змеей извиваясь между горами останков легковушек, эта дорога заползала на вершину холма и там пропадала. По ней-то, очевидно, и привозили сюда старые автомобили, а некоторые, может быть, пригоняли своим ходом.

Должен еще раз заметить, что свалка автомобилей являет собой грандиозное зрелище. Бесподобное. Неповторимое. Ни на что другое не похожее. Я прямо ошалел. О Вовчике вообще молчу. Он шатался, словно пьяный, и радостно лыбился. Забираясь то в одну, то в другую машину, он без конца хлопал дверцами, заглядывал под поднятые капоты и пинал ногами покрышки. А ведь в технике не волокет ни на грош.

— Ну, и тачки! — бесконечно повторял он.— Караул! Держите меня, а то я упаду... А эта, эта! Смотри, Петрович, ну и лимузинище! Наверно, в нем раньше президента возили.

Вовчик нырнул в машину.

— Или же миллионер какой шиковал,— сказал я и подошел к огромному автомобилю черного цвета. Он стоял на спущенных шинах, был без одной покрышки и ветрового стекла. Заднее стекло в небольших отверстиях. Местами ободранный и помятый, он все равно выглядел важно и величественно, если бы только не веснушчатая рожа Вовчика за рулем.

— Как смотрюсь-то, Петрович? — спросил Вовчик.

— Дрянь,— сказал я.— Похож на рыжего таракана, ползающего внутри детского автомобильчика.

Вовчик нехотя вылез из машины. Я немедленно забрался на широкое сиденье, крутанул баранку.

— Вот я смотрюсь — как настоящий миллионер.— Из кармана брюк я достал окурок «Астры» и сунул в уголок рта. Это должно было пояснять: сидя за рулем своего роскошного лимузина, миллионер такой-то курит дорогие гавайские сигары.

От припадка смеха Вовчик свалился на землю и покатился по ней, держась за живот.

— Эмоции надо сдерживать,— поучительно сказал я, выбираясь из автомобиля, хотя сам почти никогда их не сдерживал. Туго у меня с этим делом, так же, как и у Вовчика. Но за собой почему-то ничего не замечаешь, а вот за другими — это да. Иногда даже так смотреть противно, что хоть волком вой. Как-то, помню, по телеку бабенку одну молодую казали. Она не то в «Поле чудес», не то во что-то там еще машину выиграла. Так она, дура, до того обрадовалась, что невесть что начала вытворять. То башкой потрясет, то попрыгает на месте, то поплачет, то посмеется, то что-то помычит в камеру. Рот до ушей. На губах и подбородке слюни, с глаз краска течет. Срам, короче, несусветный. Позор на всю страну. И до того мне тошно на нее глядеть стало, что я не выдержал и шнур из розетки выдернул. За что и схлопотал от папаши подзатыльник. Он такую пакость, где кто-то что-то выигрывает, страсть как смотреть любит. Даже как-то кроссворд составил, состоящий из названий вин, и отослал его, чтобы, значит, пригласили на это самое «Поле чудес». Только какой же дурак его туда пригласит? Якубович, наверное, сразу догадался, что за тип прислал этот кроссворд.

— Ничего,— сказал Вовчик, хлопая себя по заднице,— пустяки все это. И эмоции пустяки, и что на миллионеров не похожи — тоже пустяки. Кстати, Петрович, вон в той красненькой, как мне кажется, мы, точно, солидно будем выглядеть. По сравнению с этим лимузином, она не такая уж и большая. Хотя маленькой ее тоже не назовешь.

Мы подошли к красному автомобилю, на который указал Вовчик. Вовчик забрался на место водителя, а я обошел автомобиль кругом. Слабые знания английского языка, которому нас, на мой взгляд, совершенно безуспешно пытались выучить в школе, все же без труда позволили мне прочесть сзади, на капоте, надпись.

— Форд,— громко сказал я.

— Что? — выглянул из окна Вовчик.

— Машина, говорю, «Форд» называется. И не просто «Форд», а «Форд…» — Я по складам прочел еще одно слово на капоте: — «... Та- у-нас». Вот. «Форд Таунас».

— Ну, и черт с ним,— сказал Вовчик.— Иди лучше сюда.

— Зачем?

— Иди, кое-что покажу.

Вовчик сидел за рулем, а на коленках у него лежала стопка толстых и пыльных журналов. Я сел рядом с ним, и он протянул мне половину.

— На, Петрович, любуйся. Это я только что в бардачке обнаружил.

Я взял в руки несколько пропитанных влагой журналов.

С обложки верхнего на меня смотрела удивительно красивая девица с длинными каштановыми волосами. Ярко накрашенная и с милой улыбкой на блестящих губах (ох, уж мне этот блеск!), она смотрела так ласково и так нежно, что вдруг в какой-то момент начинало казаться, будто она улыбается только т е б е и смотрит только на т е б я. И это дьявольское наваждение было настолько полно какой-то неизъяснимой магической силы, что я даже подумал: «И чего это она глядит на меня так ласково? И глаза такие призывные. И что она во мне нашла? А может, на самом деле, есть что?..»

Искоса я взглянул на Вовчика, уткнувшегося в журналы.

«Волосы-то какие рыжие, будто горят. А лицо конопатое, точно у клоуна...»

Мои узкие плечи невольно расправились. Я почувствовал, как у меня из лопаток вырастают орлиные крылья. Еще немного и я, пробив головой крышу автомобиля, взлечу.

Красивая была девица... Загорелая почти до черноты и опутанная длинными, струившимися по телу волосами, она выглядела немного замаскированно, и поэтому-то сразу и нельзя было разобрать, что на ней совершенно нет одежды.

Долго я девицу разглядывал. Так долго, пока не освободился, так сказать, от чар, что захватили меня вначале. Теперь на меня смотрела обыкновенная голая девица. И смотрела не только на меня, а на любого, кто брал в руки журнал, а вместе с ним и ее. И не такая уж она, оказывается, и красавица. Маринка из нашего класса симпатичнее.

Быстро просматривая журналы, я больше уделял свое внимание цветным красочным фото, которые рекламировали мотоциклы, автомобили, сигареты и напитки. Но, к сожалению, среди множества обнаженных тел таких снимков попадалось слишком мало, и поэтому очень скоро я перевернул последнюю страницу последнего журнала. Взвесив стопку в руке и взглянув напоследок на смуглую девицу с длинными каштановыми волосами, я швырнул журналы Вовчику на колени, где лежала остальная половина. Он не закончил разглядывать и первый журнал.

— Ты чего, Петрович? — сердито сказал Вовчик.— Спятил? Взял и измял мне все журналы. Тут такие девочки, а он...

— Девочки! — передразнил я его.— Порядочные девушки дома сидят с мамами и папами, а не выставляют свои прелести всем напоказ.

К моему немалому удивлению, Вовчик едва не пришел в ярость от моих слов. От волнения он даже начал заикаться, защищая от моих оскорблений журнальных девиц. А у меня ничего такого в мыслях не было, просто нашло что-то и захотелось Вовчика позлить. Мне-то, собственно говоря, какая разница, сидят эти девицы дома с мамами и папами или же выставляют свои прелести напоказ,— это их дело.

— Н-ничего в-в искус-с-стве не в-волокешь,— заявил он,— а г-говоришь. Это же и-искус-ство. Е-эсли у д-девуш-шки к-красивое тело и е-эсли она п-позирует х-худож-жнику или ф-фотог-г-графу, то это еще не з-зна-а-чит, что она п-проститут-тка. И они т-такие симпа-а-атичные...

Запас аргументов в защиту этих девиц у Вовчика кончился, и поэтому он бросился на меня с кулаками.

Как бы там ни было, но мне пришлось защищаться...

Минут через пятнадцать мы выбрались из «Форда» по разные стороны. Тяжело дыша, стали поправлять одежду и приводить себя в порядок. Обнаружились и последствия этой небольшой потасовки. С моей стороны: шишка на лбу и оторванный рукав свитера. Со стороны Вовчика: синяк под левым глазом и полная утеря всех пуговиц рубашки. И вдобавок, что, по-моему, его больше всего огорчило, половина журналов были измята и изорвана. Распахнувшись пестрыми веерами, они валялись по всему салону, а среди них живописно выделялись вырванные и спрессованные в небольшие комочки листы. Несколько таких комочков лежало на земле возле автомобиля.

Заправив мятую, лишенную пуговиц рубаху в брюки и потрогав синяк под глазом, Вовчик принялся собирать журналы и разглаживать ладонями листы.

— Не помочь? — спросил я, поправляя съезжавший с плеча рукав.

Вовчик не ответил, а я сказал:

— Лучше, лучше разглаживай.

— Не беспокойся, разглажу как надо,— буркнул он. Заикаться Вовчик перестал.

— Вот-вот, и я про то же самое.

Мне надоело то и дело натягивать сползающий рукав — и тогда я стянул его с руки совсем и бросил Вовчику.

— На, сшей им платьица.

Рукав прилетел обратно. Я свернул его, сунул в карман и подумал, что надо будет раздобыть где-нибудь нитки с иголкой и пришить его. не ходить же так.

Скоро журналы были собраны. Тщательно разгладив вырванные листы и вставив их на свои места, Вовчик сунул разлохмаченную стопку обратно в бардачок «Форда». Одновременно с этим между нами вновь водворился мир. Такие небольшие побоища и раньше частенько у нас происходили, обычно прямо за партой во время уроков, но они быстро проходили и тут же забывались. Так случилось и на этот раз. Через пять минут мы, как ни в чем не бывало, стояли рядышком и, наполовину утонув под раскрытым капотом «Форда», рассматривали его внутренности. В принципе, я знаком с устройством автомобиля, и здесь тоже не было ничего сложного.

— Ну, Петрович,— сказал Вовчик,— что думаешь?

— Аккумулятора что-то не видать.

— Может быть, он сзади находится?

— Нет, сзади — багажник. Да и вот, смотри, клеммы для него.— Я повертел в руках два толстых провода со свинцовыми клеммами на концах, демонстрируя их Вовчику. На одной клемме был знак «+», на другой «-».

Вовчик тоже повертел в руках эти клеммы и ушел проверить, что в багажнике. Вернувшись, доложил, что там разный ненужный хлам и отличное запасное колесо.

— Фиг с ним, с этим колесом,— сказал я.— Аккумулятор нужен. Может, по другим машинам пошныряем? Вдруг в какой и завалялся.

— Дело только в аккумуляторе? А остальное?

— Не знаю,— пожал я плечами.— Двигатель вроде в норме, все остальное, по-моему, тоже. Колеса даже накачанные. А без аккумулятора все равно ничего не сможем определить.

— Что ж, давай поищем,— согласился Вовчик.— Вдруг, правда, заведется.

Мы разошлись в разные стороны. Я побрел левой от «Форда» стороной, Вовчик пошел правой.

Заглядывая под капоты и в салоны, я продвигался от автомобиля к автомобилю, выбирая самые «свежие» и привлекательные на вид. Некоторые капоты и дверцы были заперты на замки, а ключей я, естественно, не имел никаких. Тогда, в связи с их отсутствием, я подобрал тонкий, длинный, слегка загнутый металлический стержень, и он-то заменил мне все ключи, став в моих руках универсальным, подходящим к любому замку ключом. Достаточно было просунуть его в узкую щелку, которую оставляла закрытая дверца, и резко надавить, как результат не заставлял себя ждать. Упрямый замок в один момент разлетался на куски, дверца, уступая грубому обращению, со скрипом распахивалась, предлагая содержимое автомобиля моему вниманию. Названия некоторых автомобилей мне удавалось прочесть. Некоторые фирменные значки были мне знакомы, например,— мерседесовский…

Вовчик, видимо, от меня не отставал. Оттуда, где он находился, то и дело доносились характерные звуки, производимые выдираемыми с «корнями» замками и защелками. Иногда слышался звон разбиваемого стекла.

Вскрыв дверцу очередного автомобиля, я забрался внутрь. Сидений в салоне не было, зато было кое-что получше: автомобильная магнитола и две стереоколонки. На полу среди различного мусора валялись заржавелые пассатижи. Немного разработав их, посыпав обыкновенной пылью, я открутил гайки, которые крепили магнитолу и колонки. После заглянул в багажник, и потом — под передний капот. Убедившись, что аккумулятора здесь тоже нет, я засунул за пазуху магнитолу с колонками и направился дальше.

Я обшарил еще несколько машин, прежде чем мое внимание привлек небольшой, измятый словно газета, автомобильчик, чем-то похожий на наш «Запорожец». Он стоял на самом верху пирамиды, сложенной из трех автомобилей.

Вообще-то, я ни за что не обратил бы внимания на эту развалину, если бы не увидел телеантенну, которая гордо торчала над сморщенной дверцей. Надеясь на то, что кроме антенны в машине может лежать переносной телевизор, я полез наверх.

Вместо телевизора в пустом салоне лежал огромный аккумулятор.

— Ничего себе — громадина! — присвистнул я.— Тракторный, что ли? И как это он здесь очутился?..— Я хотел было крикнуть Вовчика, помочь, но потом, решив, что справлюсь один, передумал.

Стоя на крыше среднего автомобиля, я приподнял один конец аккумулятора. Мне он показался не очень тяжелым. Сбоку находилась ручка, зацепился за нее и подтянул аккумулятор ближе к выходу. С противоположной стороны находилась еще одна такая ручка. Развернув аккумулятор, я взялся руками за обе ручки и, приподняв, выудил его наружу. Перешагнув на крышу соседнего автомобиля, быстро поставил на нее аккумулятор. Потом спустился на крышу нижнего автомобиля и повторил свои действия. Спрыгнул на землю. Взявшись вновь за этот чертов аккумулятор, я намеревался и его поставить на землю, сняв с крыши нижнего обугленного автомобиля, но черная и шершавая поверхность этой самой крыши не позволила мне это сделать. Вместо того, чтобы плавно скользнуть по ней к краю, когда я потянул его на себя, аккумулятор вдруг, не тронувшись с места, наклонился и медленно шлепнулся на бок.

Некоторых из колпачков, закрывающих отверстия, через которые заливают внутрь электролит, не было на месте, и поэтому сразу же из этих отверстий хлынули шипящие ручейки желтой жидкости.

Поспешно, но с запозданием, я отскочил назад. Немалое количество выплеснувшейся влаги попало мне на свитер и брюки. Не давая ей впитаться и попасть на кожу, я шустро сорвал с себя всю одежду и остался в одних трусах, черных, как деготь. Трусы были мне великоваты и доходили почти до колен.

Из лежавшего на боку аккумулятора худевшими на глазах струйками убегал электролит.

«Кислотный или щелочной? — думал я, наблюдая, как он резво сбегает по обгорелому кузову автомобиля и собирается под ним в небольшую шипящую и дымившую лужицу. Струйки становились все тоньше и тоньше, потом они разделились на капли и вскоре последняя из них упала в эту желтую лужицу.

Осторожно, двумя пальцами, я поднял брюки. Огромная дыра с черными краями в области ширинки и множество мелких дырочек вокруг нее наглядно, так сказать, поясняли, что электролит все-таки не щелочной. Я бросил брюки обратно, поднял свитер и рубашку. Рассмотрел их и также швырнул на землю. Единственные предметы моего гардероба оказались насквозь прожжены и безнадежно испорчены. «Реставрации не подлежат»,— решил я. Зато и рукав пришивать уже не надо.

Прихватив магнитолу и колонки, я отправился назад, к «Форду», оставив всю свою одежду возле желтой лужи.

Вовчик удивил меня тем, что сидел за рулем «Форда» и пытался, так сказать, оживить двигатель. Он усердно давил на педаль газа и соединял друг с другом разноцветные проводки, пучком торчавшие из-под панели. Вырванный замок зажигания лежал на соседнем сиденье. При замыкании проводков на приборном щитке ярко загоралась красная лампочка, и начинал легонько шуршать стартер, но двигатель не схватывал. Вовчик настолько увлекся, что не заметил, как я подошел. Некоторое время я наблюдал за ним, а потом громко спросил:

— Как дела?

Вовчик вздрогнул, но ко мне не повернулся.

— Не заводится, Петрович. А почему — пес его знает.

— Аккумулятор нашел?

— Как видишь,— кивнул Вовчик.— А ты?

— Я тоже нашел...

— Давай тогда попробуем твой поставить. Этот скорее всего подсел, вот мощности, наверное, и не хватает.— Вовчик вылез из машины и тут увидел меня, так сказать, в природном великолепии.

— На кой черт ты разделся, Петрович? — сказал он удивленно.— И где же твой аккумулятор?

— Он там, где и одежда... — Я рассказал, что произошло.

Вовчик долго ржал, потом заявил, что вот, дескать, был бы прикол, если бы я сжег заодно и трусы, и в таком виде меня арестовала где-нибудь местная полиция, и на другой день все местные, то бишь американские газеты, вышли бы с кричащими заголовками: «Сенсация!» и заметками типа: «На улице Нью-Йорка задержан голый человек без документов. Им оказался пятнадцатилетний житель Мордовии (где находится такая страна — не знают даже специалисты) А. П. Ковшов. Разгуливая по улицам в костюме Адама, он приставал к девушкам и кусал прохожих. Как он забрался в такую даль, почему без трусов? — загадка, над которой ломают умы лучшие головы Соединенных Штатов…» Под конец Вовчик ткнул пальцем в магнитолу.

— Это что, Петрович?

— Паровоз,— сказал я. Меня вовсе не прикалывало остаться без трусов и в таком виде загреметь в полицию или куда-либо еще. Впрочем, в трусах тоже.

— А если серьезно? — Надо ведь, серьезный парень нашелся.

— Если серьезно, то автомагнитола и колонки к ней.

— Правда?! — радостно вскричал Вовчик.— Ну ты, Петрович, и молодец! Вот это вещь, я понимаю. Теперь с музыкой в «тарелке» будем. Еще бы телевизор достать.

— Достанем, со временем.

— Конечно, достанем,— подтвердил Вовчик.— И одежду тебе достанем; мало что ли барахла разного на балконах сушится? А я, кроме аккумулятора, нашел еще набор гаечных ключей, молоток, две отвертки, напильник, моток изоленты (правда, не клейкой) и кое-что получше.

— Что же это?

Кашлянув и выдержав предварительно паузу, Вовчик торжественно произнес:

— Гараж для «тарелки»!

— Гараж?!

— Да, гараж. Но об этом, Петрович, поговорим позже, сейчас давай с машиной разберемся. Уж очень хочется мне знать, почему она не заводится.

Вовчик поднял капот. Мы снова склонились над двигателем.

— Слушай, Вовчик,— сказал я,— ты случайно не перепутал местами клеммы? Может, ты вместо плюса подсоединил к аккумулятору минус, а вместо минуса...

— Вон, смотри,— оборвал меня Вончик.

Действительно, клеммы сидели на своих местах. Я подергал и покрутил из стороны в сторону свинцовые зажимы: вдруг контакта нет.

— Да нет, не то,— сказал Вовчик.— Если бы контакта не было, то и лампочка не загоралась бы. Стартер-то работает. Тут что-то другое...— Вовчик удивлял меня все больше и больше.

Еще некоторое время мы разглядывали и ощупывали различные узлы двигателя, пока до меня наконец-то не дошло.

Я выпрямился и сказал:

— Ты в бензобак-то заглянул?

— В бензобак? — растерянно переспросил Вовчик.— Как же я об этом не подумал!..

Отталкивая друг друга, мы бросились к баку. Мое предположение оказалось верным: бензина не было.

— Где же нам его взять? — в раздумье проговорил Вовчик, заглядывая в пустоту бака через круглое отверстие.

— Негде,— сказал я.— Были бы деньги — могли купить.

Так ничего и не увидев в пустом, не сохранившем даже запаха бензина баке, Вовчик нервно завернул маленькую крышку и прикрыл ее маленькой дверкой.

— Ладно, пошли обратно, потом разберемся. Жрать что-то захотелось.

— Ага,— поддакнул я. В желудке у меня так бурлило, будто неделю голодным ходил.— Подкрепиться не мешает.

Вовчик уставился на меня, так сказать, как баран на новые ворота.

— Ты же говорил, что больше не будешь много есть. Ведь это вредно, особенно на ночь.

— Разве я сейчас сказал, что буду много есть? Так, перекушу чуть-чуть. К тому же до ночи еще далеко.

— Тогда айда,— сказал Вовчик.— Надо будет еще потом «тарелку» в гараж загнать.

Я не стал ничего расспрашивать про гараж: придет время — сам все расскажет. Мы собрали все свои трофеи и отправились в «тарелку». Вовчик не забыл прихватить и стопку измятых журналов. Вдруг кто-нибудь утащит?

 

 

 

Глава седьмая

 

ГАРАЖ ДЛЯ ЛЕТАЮЩЕЙ «ТАРЕЛКИ»

 

Аккумулятор не был подсевшим и работал, притом работал так, как если бы его только что отняли от зарядника. В этом мы убедились, когда в «тарелке» подключили к нему магнитолу. Внутри нее оказалась кассета.

Вовчик щелкнул кнопкой, и из расставленных на полу стереоколонок полилась музыка. Мелодичная и спокойная, она звонко отдавалась от низкого потолка и врывалась в наши души. Затем запела женщина. Мы, зачарованные, застыли на полу. Пела женщина изумительно и голос у нее был чудный, тихий и с оттенком печали. Почему-то мне подумалось, что такой красивый голос обязательно должен принадлежать удивительно красивой, удивительно прекрасной женщине. Вообще-то я не интересуюсь зарубежной эстрадой и не люблю ее, но тут было что-то особенное.

Мне стало грустно. Я вспомнил дом, школу, друзей, Маринку... Что сейчас, интересно знать, дома происходит? Скорее всего милиция, родственники и одноклассники прочесывают лес и овраги, бреднем мужики процеживают воду в речке. Помню, года два назад утонул семилетний Ромка Самусеев. Так тогда мужики бреднями и сетями почти всю рыбу из речки вычерпали, прежде чем его нашли. Три дня искали. Когда его наконец-то выловили, то страшный он был ужасно: синий такой весь и распухший. Я его даже не узнал, когда смотреть бегал. А мать его — не плакала, а кричала, жутко так кричала...

Ну, с Ромкой ясно было дело — знали, где его искать. Товарищи, такие же сопляки, как и он, рассказали, что «сначала он поплыл, а потом вдруг пропал...» Плавать они его учили.

А нас, где искать нас? И что думать? Утонули или же заблудились где-нибудь в лесу? Мышкина, беднягу, наверное, затрепали. А что он может сказать? Он и знать ничего не знает, и ведать ничего не ведает. Страдает теперь из-за нас. Жалко даже его.

Мать, конечно, плачет. Папаша, как всегда, в дугарину. Хотя, весьма возможно, что ради такого случая и держится.

А Валерка, сестренка моя пятилетняя, она что? Тоже, наверное, плачет. Любит она меня, подлеца. Да и я ее люблю. Маленькие они все такие интересные, смешные. Правда, некоторые и маленькие бывают противные. Вредные и хитрые, чуть что — сразу ябедничать. А она нет, никогда на меня, дурака, не жаловалась, если я ее чем-нибудь обижал. Посмотрит только так, что не по себе становится, и сразу охота прощения попросить.

Спокойная она, Лерка, рассудительная. Как-то принес ей лесных орехов, она и просит: «Погрызи». А мне и неохота и не люблю я до смерти орехи грызть. «Зубки болят»,— говорю. Тогда она заявляет: «Раз так, давай я тебе погрызу. И, действительно, начала грызть. Выбирает орехи, которые поменьше, у них скорлупа послабее, и щелкает. Сама не ест. Набрала целую ладошку и протягивает мне. Ладошка маленькая такая, пальчики тонюсенькие сжимают горстку орехов — боится просыпать. И глядит на меня так, как будто это мне пять лет, а ей пятнадцать. Я тогда чуть не заплакал. Честное благородное слово. Обещал ей все деньги в каникулы заработать и велосипед подарить. Вот и заработал. Работник называется.

Маринка... А Маринка, наверное, и не вспомнит. Или же со скучающим видом бродит вместе с остальными одноклассниками по оврагам и проклинает меня и Вовчика за то, что из-за нас ей приходится обшаривать кучи хвороста и, как последней идиотке, кричать «Ау!» вместо того, чтобы готовиться в поступлению в техникум.

Песня закончилась в последовала следующая. На этот раз мелодия была такая стремительно-энергичная, что под нее тут же захотелось прыгать и скакать.

— Ну, пора подумать и о еде,— философски изрек Вовчик и начал накрывать на пол.

Под дикие визги и вопли, рвавшиеся из динамиков наружу, мы уничтожили остатки вчерашнего ужина. И хотя я также, как и Вовчик, не ел целый день, но в отличие от него старался не очень-то забивать свой желудок.

После ужина удобно расположились в креслах и закурили. Глубоко затянувшись, я выпустил в потолок струю синеватого дыма.

— Ладно,— сказал я,— давай про гараж рассказывай.

Вовчик вскочил с кресла.

— Хорошо, что напомнил, Петрович! А то он, этот гараж, совсем у меня из башки вылетел. Еда на меня всегда как снотворное действует. Если после обеда или ужина чем-нибудь не займусь, то обязательно усну. И сейчас в сон потянуло. А рассказывать что? Сейчас сам его увидишь.

Набегавшись вокруг меня, Вовчик обратно уселся в среднее кресло. Мы взлетели. Плавно передвигая рычаг, он медленно, так сказать, повел «тарелку» над свалкой.

— Смотри внимательнее вниз,— сказал он.— Гараж весьма своеобразный. Ты его сразу узнаешь.

Я уставился вниз, как велел Вовчик, и попытался отыскать среди машин, машин и машин что-то похожее на ангар для самолета. Но ничего и близко похожего не наблюдалось. Кругом одни машины, машины и снова машины.

Когда под нами оказалось наибольшее нагромождение автомашин, «тарелка» прекратила свой полет и зависла в воздухе.

— Приехали.

Я внимательно посмотрел вниз, потом на Вовчика и спросил:

— Куда приехали?

— В гараж, — ответил он.

— не вижу ничего подобного.

Вовчик заулыбался.

— Ну, Петрович, я же тебя предупреждал, что гараж своеобразный. Чтобы его увидеть, необходимо иметь развитое воображение. Как показала проверка: его у тебя нет и не было. Возможно, и не будет.

— Почему это у меня нет воображения? — сердито спросил я.

— Да потому,— ответил Вовчик,— что ты представляешь себе гараж в виде большого ящика или сарая. Ведь так?

— Что же мне представить его в виде маленького сарая?

Невозмутимо Вовчик продолжил:

— А если немного подумать и пофантазировать, то гараж — это необязательно большой ящик или сарай с крышей. Для летающей «тарелки» гараж подойдет и без крыши. Это даже будет еще лучше: сверху можно залетать и вылетать…

— А дверь?

— Гм… дверь тоже необязательно. Достаточно того, что имеются надежные стены. Да и зачем нужна дверь, если нет крыши? — Вовчик придвинулся ко мне.— Теперь смотри, куда я покажу,— он ткнул палец вниз.— Видишь?

Я протер глаза, но и даже после этого ничего не смог увидеть. Воображения, видимо, мне действительно не хватает

— Ни черта,— сказал я,— кроме машин, не вижу.

— Машины видишь — это уже кое-что. Теперь приглядись к ним внимательнее и скажи, в каком порядке они расставлены?

— Ни в каком,— быстро ответил я.— Стоят друг на дружке, как попало, и все. Какой может быть порядок на свалке?

Вовчик махнул рукой, нехорошо выразился и потом начал терпеливо разъяснять, что, по его понятию, может служить отличным гаражом для «тарелки».

— Смотри, Петрович, вдоль забора машины тянутся. Они стоят друг на друге в три слоя так плотно, что образуют сплошную стену. К этой стене подходят два таких же плотных ряда, противоположных друг другу. Они в свою очередь соединяются еще одним рядом. И что получаем? Получаем прямоугольную площадку, надежно отгороженную и заставленную со всех четырех сторон плотными и высокими стенами из автомобилей. Площадка достаточно просторная, и «тарелка» как раз должна на ней уместиться. И когда она опустится в этот гараж, то заметить ее можно будет разве что только с неба. Вот.

— Ладно, все понял,— сказал я.— Допустим, поставим мы «тарелку» в гараж, а сами-то как оттуда выберемся? Ведь там такой завал!

— Завал — это сущий пустяк,— сказал Вовчик.— Выбраться оттуда можно в два счета. Я уже пролезал и туда и обратно, когда аккумулятор искал. Правда, в одном месте нужно на животе проползти, но это даже лучше — никто, кроме нас, туда не сунется. Ну, как, здорово я придумал?

— Здорово,— сказал я.— Гаражик — лучше не найти. Давай, загоняй в него свою кастрюлю.

Плавно «тарелка» опустилась на землю. Вплотную, со всех сторон, нас обступил высокий забор из наставленных друг на друга автомобилей.

Время подходило к девяти часам. Поставив «тарелку» в гараж, мы сразу же завалились спать.

Кошмары в ту ночь меня не преследовали. Напротив, мне приснилась красивая девушка с обложки порнографического журнала. Она сидела у меня на коленях, обнимала за шею и шептала что-то по-своему. Я не слушал ее непонятные слова и все пытался поцеловать в яркие губы.

 

 

Глава восьмая

 

БЕНЗИН  ДЛЯ  «ФОРДА»

 

Я выпрыгнул из «тарелки» и обошел ее кругом. Расстояние между ней и стеной автомобилей — не больше метра.

— Не велик гаражик-то. Особо не развернуться.

Вовчик подошел ко мне.

— А зачем тебе особо разворачиваться? Плясать собрался?

— Плясать не плясать, но все-таки…— и тут же я не удержался от похвалы: — Ты молодец. «Тарелку» мастерски вчера в гараж загнал, несмотря на то, что входит она в него почти впритирочку.

— Ну так, высший пилотаж,— самодовольно отозвался Вовчик.— Сам должен понимать, кто за штурвалом находится.

— Нестеров со своей мертвой петлей в подметки не годится,— сказал я.— Только вот как выйти из гаража?

— Очень просто. Следуй за мной.

Согнувшись, Вовчик нырнул в прогал между двумя нижними автомобилями. Я за ним. Последовал поворот налево, затем направо. В некоторых местах протискиваться приходилось с трудом. Ржавые и пыльные кузова были холодные. Я ежился и передергивал плечами, когда доводилось к ним прикасаться.

В последнем ряду автомобили прижимались друг к другу так тесно, что пройти между ними не представлялось возможным. Вовчик лег на землю и исчез под машиной с очень высокой посадкой. Через секунду он был на другой стороне, на дороге.

Я уже собрался последовать его примеру, как вдруг сообразил, что можно поступить иначе. Подняв с земли какую-то увесистую железяку, я разбил ею боковое стекло в автомобиле, под которым прополз Вовчик. Открыв дверцу, я быстро перебрался через растерзанный салон и вылез из разбитого противоположного окна: смятую и заклинившую дверь открыть не удалось. Очутившись рядом с Вовчиком, я гордо заявил:

— А кто-то еще говорил, что у меня фантазии и воображения нет. Ползать под машиной на животе будет как раз тот, у кого отсутствуют и фантазия, и воображение. А тот, у кого… ладно, не буду спорить. Замерз,— и я потер ляжки, которые начали покрываться гусиной кожей. Многозначительно посмотрел на Вовчика.

Он отвернулся, делая вид, будто не замечает, что мне холодно, и сказал:

— Может, бензин поищем?

— Что ж, давай поищем,— согласился я.

По петлявшей среди куч машин дороге мы направились туда, куда она уходила: на вершину холма. Путешествие было долгим. Своим вниманием не обделяли почти ни одну машину. Таким образом часа через три мы прибыли на место. К тому времени в руках у нас появились ржавая двадцатилитровая канистра и обрубок резинового шланга. Вовчик напевал «собрались урки...» и размахивал шлангом. Еще он, будто рехнувшийся верблюд, плевался во все стороны. Его хлебом не корми — дай только поплевать.

Забравшись на вершину самой высокой пирамиды из автомобилей, мы принялись, так сказать, обозревать оттуда неисследованную нами часть свалки. По другую сторону холма, метров через пятьсот, ее обширная территория заканчивалась. Дорога же приводила к высоким железным воротам. Рядом с воротами находился небольшой домик с плоской крышей. Возле него стояли кран, трактор и еще одна большая, непонятного назначения машина.

За воротами стоял легковой автомобиль. Видимо, он только что подъехал. Из него выбрался человек, прошел через калитку в воротах и направился к домику. Не успел он дойти до дверей, как из них вышел еще человек. Раскрыв в приветствии руки, он пошел навстречу первому. Они обменялись рукопожатиями, обнялись и даже, как мне показалось, поцеловались. Потом они скрылись в домике.

— А свалка, оказывается, не такая и заброшенная,— обронил Вовчик.— Парень, который вышел из домика, наверное, сторож. А тот, что приехал на машине, друг его или второй сторож. То есть сменщик.

— Скорее всего,— подтвердил я.— Теперь надо будет потише шуровать, а то присекут нас и выгонят. Или в полицию сдадут.

— В полицию запросто сдадут,— поддакнул Вовчик.— Тем более, если узнают, что это мы украли у них бензин.

— Украли? — удивился я.

— Я хотел сказать, что сейчас украдем,— поправился он.— Пока они точат лясы в своей избенке, мы тем временем успеем слить из легковушки немного бензина. Хотя бы с полканистры.

Когда до плоскокрышего домика оставалось не более тридцати метров, мы свернули с дороги. Сквозь залежи разбитых машин пробрались к забору. Вдоль него прошли до самых ворот. Несколько секунд выжидали, наблюдая за дверью дома. Потом по очереди выскользнули в калитку. Забежав за машину, мы присели.

Я открыл маленькую дверку и отвинтил крышку с бензобака. Вовчик немедленно сунул туда один конец шланга, второй конец сунул в канистру. Естественно, бензин не потек.

Отвесив Вовчику подзатыльник, я выдернул шланг из канистры, поднес его ко рту и что было сил втянул в себя воздух. Затем быстро вставил его обратно. На дне канистры заплескалось...

— Хорош, вытаскивай,— спустя минуту сказал я Вовчику.— Половина должна быть. Как бы хозяин не заметил.

— Не бойся, не заметит,— ответил он.— И какая разница, десять литров или двадцать? Раз уж начали, то давай сливать до конца.

Что ему можно было возразить? Пришлось подождать, пока канистра не заполнилась по самое горлышко.

Полная канистра оказалась тяжеленной, взялись за нее вдвоем. Перед уходом я заглянул в салон. На заднем сиденье лежала великолепная кожаная куртка коричневого цвета. Я подумал о том, как бы она неплохо смотрелась с моими черными трусами, и решительно взялся за ручку задней дверцы.

От возмущения Вовчик едва не выронил канистру, которую держал двумя руками. Он потянул меня прочь от машины и злобно зашипел:

— Ты что, совсем рехнулся?! Не вздумай ее взять — нас сразу же найдут! Я тебе всю свою одежду отдам, только эту куртку не трогай.

— Ладно, не ори,— зашипел я в ответ.— Дверь-то все равно заперта на замок.

С большим сожалением я отпустил ручку. Мы юркнули в калитку и уже знакомой дорогой пошли обратно.

— Петрович, дырка! — вдруг закричал Вовчик.

— Какая дырка?

— В канистре!

Я взглянул. Внизу, со стороны Вовчика, из канистры бежала тоненькая струйка и оставляла на пыльной дороге темный и влажный след.

— Ставь ее на землю! — скомандовал я. Сорвав сухой стебелек, воткнул его в небольшое отверстие.— Теперь айда быстрее, а то размокнет и опять капать начнет.

Подхватив канистру с двух сторон, словно пьяницу, не вязавшего лыка, мы заспешили с ней к «Форду».

Стебелек в дырке пропитался бензином, и капли все чаще и чаще летели на дорогу. Сразу же весь бензин перелили в бензобак «Форда».

Я сел за руль. Вовчик недовольно скривил лицо, но все же промолчал.

Я соединил между собой зачищенные кончики двух проводков. Лампочка на щитке не загорелась, и тогда я замкнул другие проводки. Потом снова другие.

Видя мои бесполезные попытки, Вовчик не выдержал:

— Ну-ка, Петрович, дай я сяду, а то ты все равно не знаешь, какие проводки соединять.

Не поспешив уступить ему место, я попробовал другую комбинацию. Снова молчок.

— Желтый замыкай с красным,— подсказал Вовчик, не дождавшись, когда я вылезу из-за руля.

В пучке разноцветных проводков я отыскал красный и желтый, замкнул их, но и это ничего не дало. Лампочка не загоралась, по-прежнему молчал двигатель.

— Вспомнил! — вскричал вдруг Вовчик.— Аккумулятор-то у нас в «тарелке» остался, музыку еще слушали. Сиди, я скоро...

Пока он бегал за аккумулятором, я отрегулировал сиденье. Оно было отодвинуто далеко назад. Повернув специальный фиксатор (он находился под сиденьем), я подвинул его так, чтобы с максимальным удобством для своего роста расположиться за рулем «Форда».

Скоро с аккумулятором в руках прибежал Вовчик. Я вновь соединил красный и желтый проводки.

Лампочка на приборном щитке ярко мигнула, затарахтел стартер. Я надавил на педаль газа. Двигатель тут же несколько раз робко и неуверенно чихнул, два раза оглушительно выстрелил и мощно взревел.

Перебрав несколько вариантов, в ходе которых двигатель несколько раз глох, я отыскал положение, в которое должен переводиться рычаг переключения скоростей для включения первой. И когда наконец-то наш «Форд» тихо тронулся с места, и мы медленно-медленно поехали по дороге, между ржаво-разноцветных груд битых машин, я почувствовал необыкновенное волнение и, так сказать, ликование души. Одним словом, я почувствовал Восторг! Именно с большой буквы. Ведь это было так здорово, черт бы меня побрал!

Вовчик развалился на сиденье, закурил и мечтательно протянул:

— Прикинь, Петрович, как мы на этом «Форде» к школе подъезжаем и выходим, этак небрежно хлопая дверцами. Все попадали бы от зависти.

— Держи карман шире,— сказал я и тоже закурил, но только с помощью одной руки.— И вообще, я начинаю сомневаться, что это свалка.

— Почему?

— Потому. Забор — раз, сторож — два. А раз так, то, пусть даже разбитые, эти автомобили наверняка кому-то нужны. И наверняка у них есть хозяева. Мы вот с тобой забрались в чужую машину и едем в ней, словно в своей собственной, а ведь это называется угон и полагается за это тюрьма.

Некоторое время мы кружили меж деревьев, вздрагивая на кочках и ломая кусты, прежде чем добрались до шоссе.

— Вот по этой-то дороге,— сказал я,— позавчера в магазин и ходил. Она как раз в город ведет. Что, поедем?

— Странный вопрос,— сказал Вовчик.— А что еще нам остается делать? Конечно, поедем. Покатаемся, город посмотрим. Ты только, главное дело, правил не нарушай.

— Ну и сказанул,— засмеялся я.— Как это я смогу их нарушить, когда совсем их не знаю?

— Вот те на,— сказал Вовчик.— Ты же все-таки в мотоклубе занимался. Должен, значит, разбираться в некоторых знаках.

— В некоторых знаках я и разбираюсь,— подтвердил я.— Но ведь это другая страна. Знаки здесь могут быть совершенно другими. Или же могут иметь иной смысл.

— И правда,— согласился Вовчик.— Об этом я не подумал. Что тогда будем делать? Побежим в ближайший книжный магазин поку... воровать правила местного дорожного движения и заодно русско-английский словарь? Выучим хорошенько английский, потом эти чертовы правила и только после всего этого сядем за руль «Форда» и только тогда поедем, так что ли?

— Нет, не так,— сказал я.— Едем немедленно. Была не была. Да, кстати, чуть не забыл. Кто-то сегодня обещал подарить мне всю свою одежду.— Я выжидающе уставился на Вовчика.

— Так уж и всю,— недовольно пробурчал он и подарил... старые трико синего цвета, которые были на нем под джинсами. На правой коленке этих трико зияла огромная дыра, на левой дырка была поменьше.

— Вот подлец! Ходит в двух штанах и нет ему никакого дела до того, что его лучший друг мерзнет в одних трусах. Ну и рванье,— сказал я, критически разглядывая трико.

Не успели проехать и несколько метров, как я резко надавил на тормоз.

— Слышь, Вовчик, а как же «тарелка»? С ней ничего не случится? Хотя она и в гараже, но мало ли...

— Поехали, Петрович,— ответил он.— Ничего с ней не случится.— Вовчик достал из кармана маленькую коробочку и помахал ею перед моим носом.— Пока ты утром дрых, я вот это в пульте обнаружил. И успел выяснить, что это «дистанционка». С ее помощью я не только закрыл люк «тарелки», но также включил вокруг нее защитное поле. Так что — все в полном порядке.

Успокоенный, я вновь взялся за руль.

 

 

Глава девятая

 

ПРОГУЛКА

 

Стараясь предельно внимательно следить за дорогой, я в то же время с интересом разглядывал проносившиеся мимо автомобили и мотоциклы, проплывавшие за окном дома и различные строения, спешивших куда-то пешеходов. Город мне понравился, и почему-то я чувствовал себя так, словно нахожусь дома, а не черт знает где. Кругом было чисто и уютно. Зелень травы и деревьев смешивалась с красками железа и бетона.

Скоро дорога привела нас на длиннющий мост, перекинутый через широкую реку. Мы поехали по мосту, а далеко внизу, под нами, плавно ползли воды реки, так же плавно по ним проползали яхты, катера и большие теплоходы.

— Ну и мост, ну и громадина,— сказал я.

— Ага,— отозвался Вовчик. И тут же взволнованно вскрикнул: — Эх ты! Вот это да! Ты только посмотри, Петрович! — И он указал на противоположный берег.

Я взглянул и ахнул.

На другом берегу, начинаясь прямо там, где заканчивалась кромка воды, широченной и высоченной стеной вставали чудо-здания — небоскребы. Они были такими высокими, что макушки некоторых, казалось, задевали небо. В сливавшихся воедино окнах ярко отражалось солнце и слепило глаза. Мне так и захотелось зажмуриться.

— Вот тебе, Вовчик, и небоскребы,— сказал я, придя немного в себя.

На обочине стояла девушка в коротенькой красной юбочке и желтой маечке. Она махала рукой проезжавшим машинам, но почему-то ни одна не останавливалась.

— Думаю, что сейчас самый подходящий случай завести знакомство с местными путанами,— сказал я и, немного не доезжая до девушки, свернул к обочине и надавил на тормоз.

Но тут дверца распахнулась. Приветливо улыбнувшись, девушка что-то сказала и махнула рукой на другой берег — очевидно, попросила подвезти.

Я молча кивнул, и она забралась на заднее сиденье. Она еще что-то сказала или, скорее, спросила, так как в ее голосе прозвучала вопросительная интонация, но я с самым серьезным видом, на какой только способен, кивнул в ответ еще раз. Если она спросила по-английски, то, конечно, жаль, что не понимаю, а то глядишь, поговорили бы о чем-нибудь. Из всего того, что в нас пичкали в школе, в голове осталось лишь: Ху из ин ю ты тудэй?» и «Воч из е нэйм?» На этом мои знания английского языка заканчиваются, но, правда, некоторые несложные слова могу прочитать, например, названия автомобилей.

Мы поехали. Время от времени краешком глаза я глядел в зеркальце и видел на лице нашей пассажирки загадочную улыбку. И еще мне показалось, что она также поглядывает на меня, но как только замечала мой любопытный взгляд, быстро отводила глаза и смотрела за окно. При этом улыбка проступала еще сильнее и становилась еще загадочнее. Можно было подумать, что девушка увидела что-то очень смешное.

Когда мост закончился, девушка снова что-то сказала. Мне показалось, она попросила остановить машину. Что я и сделал.

Добавив еще несколько слов, она достала из маленькой сумочки какую-то бумажку и протянула ее мне.

Уловив, в чем дело, я замотал, словно отгоняя мух, руками и головой, давая понять, что категорически отказываюсь от вознаграждения. В то же время я старался не слушать Вовчика. Не поворачивая головы и почти не раскрывая рта, он несколько раз настойчиво шепнул: «Бери, дурень...»

Тогда, видя мое нежелание брать деньги, девушка ослепительно улыбнулась и вышла, положив бумажку возле рычага скоростей. Оглянувшись, она помахала нам рукой и направилась через дорогу туда, где стояли уже такие близкие небоскребы. Сзади нее мелькнула бумажка и плавно легла на асфальт. Вовчик шустро сгонял за этой бумажкой.

Он развернул ее. Бумажка оказалась зеленой банкнотой достоинством в десять долларов.

— Вот дуреха, потеряла...— довольно сказал Вовчик.

Я приник к нему и в течение нескольких минут мы рассматривали купюру. Потом взялись за ту, что она оставила. Эта купюра была помельче, всего в один доллар.

— Доллары,— снова сказал Вовчик.— Лучшее подтверждение тому, что мы находимся в Америке. Какого дьявола ты отказывался?

— Как-то неудобно брать. Да и провезли мы ее с какой-то несчастный километр.

— Тебе-то что за дело, сколько провезли? Дают деньги — бери. Неудобно ему. Она тебе кто? Никто. Вот и нечего неудобничать. Жалко, что я по-ихнему не волоку, а то содрал бы с нее — червонцем не отделалась!

Мы уже поехали, а Вовчик все продолжал высказывать в мой адрес нелестные слова, потом заявил, что мне бы только в цирке работать. Клоуном.

Мне надоело слушать Вовчика.

— Ты сам клоун рыжий,— сказал я.— Знаешь, где тебе работать?

— Где? — спокойненько спросил он. Но неожиданно его голос изменился и осип: — Санек! Гаишник... то есть полицейский! Стоит!

— Полицейский? Где?! — вскричал я.— Этого нам еще не хватало!

Когда я увидел полицейского, сворачивать было поздно и некуда. Я сбавил скорость, хотя и без того мы ехали не очень быстро. Медленно-медленно мы доехали до стоявшего посреди шоссе стража дорог, одетого в непривычную для нас форму. Рядом с ним стоял его сине-белый автомобиль. На передней дверце автомобиля — надпись и какой-то рисунок вроде как герб. На крыше были мигалки.

Мне снова пришлось напустить на себя серьезный вид. Я уставился вперед и стал что-то навевать под нос.

Мы проплыли мимо полицейского. В нашу сторону он, по-моему, и не взглянул.

— Фу, пронесло,— выдохнул я секундой позже.— Оглянись, погляди, что он делает.

— Ничего особенного,— доложил Вовчик.— Стоит к нам спиной.

— Слава Богу. Кстати, ты не обратил внимания, на «Форде» есть номера?

— Нет. То есть не знаю, я не смотрел,— ответил Вовчик.

Я покачал головой и сказал:

— Автомобиль ворованный. Документов никаких. Хорошенькое будет дельце когда попадем в полицию. Что будем врать, если найдут переводчика?

— Не знаю.

— Вот и я тоже — не знаю,— признался я.

— Ладно,— сказал Вовчик,— не будем об этом думать. Давай лучше в какой-нибудь магазин заглянем, пожрать купим.

— Хорошо. Только на этот раз ты пойдешь. Как никак ты одет и деньги, думаю, настоящие.

— Пес с тобой, я пойду,— нехотя сказал он.

Скоро нам попался большущий магазин. Супермаркет. Перед магазином находилась стоянка. Я втиснул между автомобилями «Форд» и заглушил двигатель.

Мне тоже хотелось пойти вместе с Вовчиком, но без рубашки и в рваных трико я счел неудобным не только появляться в супермаркете, но и даже выходить из машины.

Когда Вовчик вернулся, в руках он держал два свертка. Один из них он протянул мне.

Я развернул тонкую разноцветную бумагу. Под ней оказался цветной целлофановый пакетик. Из этого пакетика я вытряхнул… футболку. Красную с белым. На левой стороне груди находилась небольшая надпись, на спине огромный номер «13».

— А пожрать? — сказал я недовольно, не подав виду, как рад. Несмотря на «несчастливое» число, футболка мне очень понравилась.

— Вот,— Вовчик показал второй сверток.

— Уж очень маленький.

— А с чего ему быть большим? На майку только пять долларов ушло. На три купил хлеба и немного ветчины. Три доллара осталось.

Покрутив майку в руках, я натянул ее на себя.

— Не велика? — спросил Вовчик.

— Не,— сказал я,— в самый раз.

Вовчик сказал, что я стал похож на спортсмена, потом посетовал, что у нас нет побольше денег, а то, мол, чего бы только не накупили. Дескать, Петрович, какого добра там только нет.

Я сказал, что фиг с ним, с этим добром, и осмотрел «Форд». Ни впереди, ни сзади номеров на нем не было. Но, несмотря на это, мы обратно уселись в машину и поехали. Куда? Я и сам этого не знал. Просто поехали, и все. Катались, движение было не слишком оживленным, и я довольно-таки уверенно чувствовал себя за рулем.

Вовчик, развалившись рядом на сиденье, беспрестанно плевал в окно и курил одну за одной тонкие длиннющие сигареты, которые также купил в супермаркете. Когда он сказал об этом, я обозвал его транжирой и глупцом: «И так жрать нечего, а ты еще какие-то паршивые сигареты покупаешь!» Но тоже закурил одну. Мне она показалась очень слабенькой. Точь-в-точь как вьетнамская трава.

— Они все равно дешевые,— ответил Вовчик.— Меньше половины доллара стоят.

— Ну и что с того? Деньги надо беречь. Где их возьмем, когда эти три доллара потратим?

Вовчик помолчал, глядя и плюясь в окно, потом сказал:

— Нечего было тогда и майку тебе покупать. Из-за пачки сигарет разорался, как этот...

— Майка, майка — совсем другое дело,— сказал я.— А курить вредно для здоровья. Особенно таким шпингалетам, как ты. С каждой затяжкой легкие обволакиваются ядовитыми парами. Рост замедляется. Печень увеличивается. Сердце начинает учащенно биться. На роже появляются предсмертные точки — так называемые веснушки. Умственные способности ухудшаются и отмирают совсем. Появляется неизъяснимая тяга к неопознанным летающим объектам. Волосы приобретают ярко-огненный цвет и наконец... наступает смерть. Не понимаю, зачем ты куришь. Неужели хочешь помереть молодым и красивым? У тебя ведь, Вовчик, налицо все признаки отравления никотином. А капля никотина убивает слона. Знаешь об этом?

— Знаю,— спокойненько ответил Вовчик, продолжая дымить как паровоз.

— А раз знаешь, то... дай еще сигаретку. Что-то я не распробовал. Да, забыл сказать: зубы выпадают тоже.

Вовчик вставил мне в рот сигарету, услужливо поднес зажженную спичку.

Глубоко затянувшись, я почувствовал, как одновременно с табачным дымом в мои легкие проник едкий привкус какой-то гари. Я подозрительно осмотрел и обнюхал сигарету, надеясь выяснить, нет ли тут какого подвоха со стороны Вовчика.

— Чего заметался-то? — лениво сказал Вовчик.— И ничем вовсе не пахнет.

— Сказал — пахнет, значит, пахнет. Может, на улице что горит? Ну-ка, прикрой окно,— прикрикнул я на него. Со своей стороны тоже поднял стекло.

Запах не прекратился — напротив, он стал еще едче и гуще. Из-под приборного щитка полилась тонкая струйка голубоватого дыма, а из-под капота начали вырываться небольшие облачка. Еще через мгновение вместо облачков оттуда повалил густой белый дым, в один миг укутавший всю машину. Все это произошло так быстро и так неожиданно, что я растерялся и погрузился, так сказать, в состояние какой-то заторможенности.

Из оцепенения меня вывел Вовчик.

— Горим! — заорал он.— Тормози скорее, Петрович!

— Наконец-то учуял,— сказал я и надавил на педаль. Засвистели тормоза, машину занесло и развернуло. Перескочив через невысокий бордюрчик, «Форд» вылетел с проезжей части, перемахнул пешеходную дорожку, врезался в кусты, росшие вдоль дороги, и начал быстро в них углубляться, ломая и подминая ветки, барабанившие по лобовому стеклу. Потом он остановился.

Покинув окутанную белым туманом машину, мы отбежали от нее метров на тридцать и не без интереса принялись наблюдать, как она извергает клубы дыма.

— А дыма-то,— сказал Вовчик,— как от дымовой шашки. Хоть всех святых выноси. Хорошо, что на шоссе пустынно было.

Действительно, на наше счастье на дороге в момент возгорания автомобиля не наблюдалось ни души. Теперь же от дороги «Форд» был надежно отгорожен густой стеной кустов. Нам определенно везло. Вот только — дым...

— Как бы не взорвалась.— Я зашел за Вовчика и присел на корточки.

— Да вроде не должна,— сказал Вовчик и спрятался за моей спиной.— И что это, Петрович, случилось с машиной?

— Откуда я знаю. Надо посмотреть. Может, проводка загорелась, или что-то еще.

— Тогда нужно открыть капот и закидать двигатель песком. Потом можно и смотреть.— Вовчик шустро сбегал на дорогу и вместо песка наскреб с обочины пригоршню серой пыли. Он поднял капот, намереваясь метнуть эту самую пыль в чадившее нутро автомобиля, как вдруг до меня дошло, что делать этого не следует, и я схватил его за руку.

— Стой, Вовчик, не бросай!

Пыль взметнулась с его ладони и спустилась на мое лицо, футболку и все остальное. Вовчику тоже досталось, он даже зачихал.

— Не бросай, Вовчик,— повторил я, хотя, собственно говоря, бросать было уже нечего.— Это ни к чему. Засоришь только все. И, кажется, я понял, в чем дело...

Пока я занимался футболкой, отряхивая ее, Вовчик чихал, точно сумасшедший, а потом возьми и ткни меня в бок своим пальцем. Да как пребольно!

Оставив в покое футболку, я повернулся к нему, громко перечисляя все известные мне ругательства, и... быстро смолк.

Напротив меня, за машиной, стоял человек и смотрел на нас. Это был маленький сморщенный старикашка в костюмчике и шляпе. Паршивенькая такая шляпа — светлая и вся в дырочках. Не понимаю, для чего на шляпе нужно столько дырочек. Может, для вентиляции, или так модно? Не знаю. Знаю лишь, что меня такие шляпы всегда почему-то раздражают, чуть ли не в бешенство приводят. У папаши моего точно такая шляпа, а уж его-то модным никак не назовешь.

В руках старикашка держал поводок. Я взглянул вниз и увидел, что заканчивался он на шее маленькой, невероятно лохматой собачонки со свирепой мордой. Сама псинка рыжая, а морда черная такая, как у бульдога. Отвратительная, в общем, до невозможности.

Заметив мой взгляд, собачонка бросилась в мою сторону, захлебываясь в пискливом лае, перешедшем в замысловатый визг. Я отошел от греха подальше. Как бы нога пинка ей ненароком не отвесила, а он возьми и окажись смертельным. Доказывай потом, что не специально это сделал.

Старикашка указал на машину и что-то сказал.

— Наша,— неожиданно ответил Вовчик.

Тогда старикан недоуменно уставился на него, а собачонка перенесла свое возмущение в другое направление.

— Кыш! — недолго думая, топнул ногой Вовчик.

Собачонка заметалась, заскулила прежалобно и спряталась за ноги старика. Оттуда она поглядывала на нас круглыми злобными глазками и скалила при этом свои мелкие зубы.

Старикан начал что-то высказывать Вовчику. Наверное, «читал морали». На что Вовчик невозмутимо изрекал одну и ту же фразу:

— Пес его знает, Петрович, чего он говорит.

Потом этот старик обратился ко мне. Я улыбался и отвечал, что все понял, хотя не понимал, так сказать, ни черта. Как мне показалось, его совершенно не смущало то, что отвечали ему на незнакомом языке. Тем не менее он долго еще что-то изъяснял. Под конец он указал своим костлявым пальцем на машину, на сломанные кусты, на свою собачонку и вдобавок погрозил. После всего этого дотошный старикан ушел.

— Надо ноги делать, Петрович,— сказал Вовчик.— А то как бы этот подонок полицию или пожарных не вызвал.

— Надо,— сказал я.— Слышь, Вовчик, мы ведь не проверили радиатор. Воду-то мы не заливали, и скорее всего ее там не было. А если в радиаторе не было воды, то, значит, именно поэтому задымил двигатель. Он же перегрелся! А пыль, Вовчик, ни к чему бросать: того гляди, засоришь что-нибудь. Скоро он сам остынет.

Действительно, постепенно дым прекратил валить, затем рассеялся и туман вокруг машины.

Нам повезло. Неподалеку находилась большая лужа, из которой мы и набрали воду вместе с плававшим в ней мусором. Заполнив радиатор, еще раз наполнили канистру мутной водой — про запас. Потом в этой луже я вымыл руки и лицо.

— Что, домой? — сказал я после того, как мы уселись в «Форд».

Вовчик молча кивнул. Тогда автомобиль взревел и, словно гигантский рак, упрямо попятился назад, доламывая уцелевшие кусты. Прогулка завершилась. Пора было возвращаться домой, то есть на свалку.

 

 

Глава десятая

 

РАЗВЛЕКАЕМСЯ

 

Развлекались мы так, как только могли, и вытворяли, что только приходило на ум. Развлекаемся — легко сказано. Мы словно обезумели. Сажали «тарелку» на переполненные народом пляжи. Опускались на ней на оживленные перекрестки и создавали на дорогах такие пробки и завалы, что получались самые настоящие автомобильные свалки. Скользили — на «тарелке» же — над самой водой между множеством разноцветных парусов яхт и кидали какую-нибудь парашу на головы очумевших яхтсменов. Устремлялись наперегонки с самолетами (один раз, правда, нарвались на военный. Едва завидев нас, он тут же, с ходу, обстрелял. Защитное поле лишило нас неприятностей или даже смерти, может быть, но все же мы благоразумно ретировались, и с военной техникой дел больше не имели). Использовали в качестве посадочной площадки палубы теплоходов, крыши мчавшихся автобусов, поездов или прицепы больших грузовиков. Скажу не хвалясь: управлять «тарелкой» мы научились виртуозно, взять хоть меня, хоть — Вовчика.

Но особенно мы любили подлетать вплотную к окнам последних этажей небоскребов и, когда за этими окнами собиралась порядочная толпа ошалевших — видели бы они в тот момент свои рожи — людей, открывали люк и показывали всем желающим голые задницы. А иногда натягивали на головы найденные на свалке истрепанные, устрашающего вида противогазовые маски с длинными ребристыми хоботами. Размахивая хоботами, трубили в них, словно двуногие слоны. Это называлось у нас: «Закосить под нлошников».

Еще мы, презирая всяческие предосторожности, залетали через огромные ворота в огромные цеха заводов и фабрик, где перед погруженными в шоковое состояние трудягами всячески кривлялись в проеме открытого люка и кричали что-нибудь этакое, вроде: «Бунга! Бунга!» или «Екарна! Екарна!» Люди бросали работу, застывая на месте, как в детской игре «Чай-чай, выручай!» — и нетрудно было понять, что наше выступление производит, так сказать, впечатление. Как заметил Вовчик: «Пользуется колоссальным кассовым успехом». Могу себе представить, что творилось в местной прессе.

Однажды произошел такой случай. Как-то мы особенно низко зависли над прямоугольником белоснежного бассейна с зеленой-зеленой водой, расположенного на крыше одного из самых высоких небоскребов. Милое такое местечко под открытым небом. В зелени мирно плавали две или три женщины. Остальные люди сидели по краям бассейна или чуть дальше — за столиками, которые располагались в тени небольших пальм. Меж столиков шустрят официанты, обхаживая этих бездельников. А они курят, пьют и читают. Тихо и спокойно, если бы не мы...

Вовчик натянул маску. Я заметил, что она очень ему к лицу. Оставив без ответа мой «комплимент», он пошел к раскрытому люку. Я остался у пульта.

Нас уже заметили. Купавшиеся дамочки с визгом выбрались из воды и бросились прочь, а Вовчик принялся показывать концерт. Бесплатный. Скоро он до того извертелся, что-то крича и выказывая свою дурь перед невольными, но весьма заинтересованными зрителями, что не удержался и с высоты в пять-шесть метров полетел в бассейн. Только хобот взметнулся. Плюхнулся в воду Вовчик как-то боком, подняв фонтан брызг.

Испуганные граждане, до того молча наблюдавшие за происходившим и не поддавшиеся на панику купальщиц, теперь с криками, переворачивая стулья и столики, отталкивая друг друга бросились врассыпную. Некоторые из них упали в воду в тот самый момент, когда лысая голова с огромными круглыми глазами и длинным хоботом вынырнула на поверхность. Если бы я был газетным корреспондентом, то это место я описал бы так: «У тех, кто оказался в одной купальне вместе с инопланетным чудовищем, вывалившимся из НЛО в бассейн, кровь застыла в жилах, все мышцы свело судорогами, а рот широко перекосился в безмолвном крике о помощи. В глазах у них светился ужасно безумный ужас...» Честное слово, в глазах у них светился именно «ужасно безумный ужас»! Я сам это видел.

Еще я увидел, как несколько крепких парней с бронзовыми от загара телами специально бросились в бассейн. Случайно туда попавших они, подлецы, явно не собирались спасать и очень быстро приближались к тому месту, где барахтался Вовчик.

Хотели ли они просто спасти «брата по разуму» или же что-то другое было у них на уме — я не знаю, но зато, когда посадил «тарелку» на воду, узнал, какие испуганные глаза у этого самого «брата». В жизни не видел, чтобы у Вовчика были такие испуганные глаза. Глядит он в глазницы маски, а глазищи — во! — с рубль железный, не меньше. Старый рубль имею в виду.

Мгновения Вовчику хватило, чтобы оказаться внутри «тарелки». Еще мгновение — и «тарелка» взмыла вверх.

Развлекались мы и без «тарелки». Делали, так сказать, пешие вылазки в город, где бесплатно катались в метро и автобусах, воровали велосипеды — накатавшись, выбрасывали их — или просто гуляли. Особенно нам нравилось гулять по городу вечером, когда с приходом темноты естественный свет заменялся более мощным искусственным. Тогда-то улицы заливают тысячи разноцветных огней, которые, красиво переливаясь, вызывают в тебе ощущение бесконечного праздника.

В один из таких вечеров мы попали на соревнования по мотокроссу. Трасса пролегала в самом центре города и освещалась десятками прожекторов. Было светло, как днем. Закованные в кожу и пластик моторыцари лихо мчались на ярких красивых мотоциклах. Они обгоняли друг друга и высоко взлетали на трамплинах. Особенно стремительно мчался гонщик под номером «9». Вдыхая сладкий дым выхлопных газов, я внимательно следил за ним и... видел со стороны себя... девятый номер приехал первым. Перед самым финишем мастерски задрал мотоцикл на заднее колесо и поднял вверх правую руку: он — победитель! После того, как его вдоволь покачали на руках, он снял красный шлем. И я увидел, что этот виртуоз-гонщик совсем молодой паренек, может, чуть постарше нас. Потом он, радостно улыбаясь, стоял на верхней ступени почетного пьедестала и поливал из огромной бутылки шампанским своих соперников и трех шикарных девиц в узеньких купальниках. А я... я стоял в толпе ликующих зрителей и умирал, не от черной зависти, нет, но от какого-то весьма похожего чувства. Всю душу мне вынул этот парень.

Еще мы гонялись за солнцем: нацелимся и летим, потом сворачиваем. Особенно-то догнать его и не стремились. Так, баловались. Икар отнесся к этому делу серьезно, а что из этого вышло? Крылья себе, дурень, спалил.

 

 

Глава одиннадцатая

 

ТАЙНИК ГАВГСТЕРОВ

 

Прошло полтора месяца. С развлечениями, после случая с бассейном, мы покончили и тихо и мирно жили на свалке. Жили, так сказать, в свое удовольствие. Спали, сколько хотели и когда хотели, гуляли тоже — сколько хотели и где хотели. Короче, делали только то, что считали приятным времяпрепровождением. В основном убивали время на пляже. Погода стояла необычайно солнечная.

За это время мы покрылись прекрасным загаром шоколадного оттенка и стали похожи на двух негритят. Вовчик был пегим негритенком. Лицо у него загорело так, что на нем невозможно было заметить веснушки, а вот волосы выцвели и стали не просто рыжими или светлыми, а рыже-желто-белыми. На макушке преобладал желтый цвет, на челке светлый, ну а по бокам и сзади волосы остались огненными.

Единственной волновавшей нас проблемой была проблема денег. Деньги нам были необходимы для приобретения продуктов. Истратив капитал в размере 11-ти долларов, мы оказались на мели. Заработать, занимаясь частным извозом, больше не удалось. Бензин кончился, и возможность позаимствовать его не подворачивалась. Несколько раз сидели в многочасовых засадах возле домика сторожа, дожидаясь подходящего момента, но так и не дождались его. «Форд» безмолвно стоял на прежнем месте, и даже на пляж нам приходилось топать на своих двоих, что, в общем-то не доставляло больших неприятностей.

Вот с едой дело было похуже, приходилось себя ограничивать: ели помалу. Доставали же еду, воруя изредка в магазинах. Утащить пару банок консервов из-под носа не очень внимательных продавцов было для нас плевым делом, и время от времени мы этим занимались, до каких бы пор все это продолжалось и чем могло закончиться — неизвестно, если бы не, как всегда, новый случай.

Как обычно мы собирались покинуть свое убежище и отправиться нежиться на пляж. Настроение, как и погода, было замечательным. Я просунул голову в окно автомобиля, выводившее нас из гаража наружу, как вдруг услышал шум двигателя. И сразу же увидел автомобиль. Он ехал прямо на нас!

Я спрятал голову обратно и растянулся на полу. Крикнул:

— Ложись!

Вовчик развалился рядом.

— Что случилось-то, Петрович? — спросил он шепотом.

Вместо ответа я прижал палец к губам: «Тс-с...»

Мотор проурчал рядом, скрипнули тормоза и автомобиль остановился. Хлопнули дверцы.

«Что за шутки,— мелькнуло у меня в голове,— неужели нас выследили?..»

Несколько минут мы дышали друг другу в лицо, не смея повернуться и принять более удобное положение. Я ждал, что вот-вот легкие шаги чуть слышно пройдут к машине, в которой мы лежали, и чья-нибудь рука влезет в окно. И почему-то мне казалось, что обязательно она схватит меня за левое ухо. Крепко-накрепко.

Но время шло, а рука все не появлялась и не хватала меня за левое ухо.

«Может, просто так приехали, — подумал я,— или же какую-нибудь развалину привезли?»

Я приподнял голову. В марках автомобилей я уже научился различать модели, и «Кадиллак Эльдорадо купе» сразу узнал с расстояния в несколько метров. Перламутрово-бежевый, с несколько угловатыми формами кузова, которые придавали ему больше привлекательности, он выглядел чужим на фоне груд побитых и запыленных собратьев. На колесах машины были плоские колпаки, в которых ослепительно, как в зеркалах, отражалось солнце. На развалину «Кадиллак» никак не походил, и было ясно — его здесь не оставят. Иногда нас тревожили подобным образом: привозили старые автомобили.

Возле распахнутых дверей стояли два человека. Первого я узнал сразу. Этого молодого здорового парня мы уже видели один раз и приняли его за сторожа свалки. Не знаю, кто он был на самом деле. Второго парня я видел впервые. Он был в раза два шире в головы на две повыше своего приятеля. Казался он просто гигантом. Черным гигантом.

Негр поднял руку, отчего белая маечка плотно обтянула его вздувшиеся мышцы, и указал в сторону, противоположную нам. Потом он начал что-то говорить. Первый парень согласно кивал. Что они там увидели — мне пока было неизвестно, но, похоже, о нашем существовании они и не подозревали.

Вовчик тоже приподнялся и прошептал:

— Чего там?

Глазами я указал на «Кадиллак».

— Чего они собрались делать? — снова шепнул Вовчик.

— Иди спроси.— сказал я.— Я-то откуда знаю? Сейчас увидим.

И мы увидели, как через некоторое время первый парень скрылся между растерзанными автомобилями. Потом он выбрался оттуда и махнул рукой негру. Вытянув шею, тот смешно покрутил своей огромной головой по сторонам, осматриваясь, и начал выгружать из багажника автомобиля какие-то ящики. Их он ставил на землю. Несколько ящиков достал из салона. Ящики были разных размеров, но все до одного — темно-зеленой окраски.

Первый брал ящики с земли и нырял с ними в неширокий проход, исчезая за стеной машин. Возвращался пустым. И так до тех пор, пока не переносил все ящики. В последнюю очередь негр вручил ему небольшой пакет серого цвета. Сторож снова исчез, и в этот раз не появлялся особенно долго. Негритосина даже окликнул его. Когда он вернулся, они загородили и без того еле заметный проход измятой дверцей и скрученным в штопор бампером. Замаскировали, значит. Налюбовавшись со всех сторон на творение рук своих, они сели в автомобиль. Почти не потревожив на дороге покрывала из пыли, «Кадиллак» лениво укатил.

Не успел он скрыться из виду, как тут же, через меня, Вовчик полез в окно. Я втащил его обратно.

— Выждем. Вдруг вернутся?..

Подождали минут пятнадцать. Все было спокойно. Тогда мы по очереди вылезли в окно. Я — первым, Вовчик — за мной.

— Интересно, чего это они тут спрятали? — сказал Вовчик, когда мы дошли до места, где только что стоял «Кадиллак».

— Сейчас увидим.— Я отбросил в сторону дверцу и бампер. Потом нырнул в образовавшийся прогал.

Вовчик шмыгнул следом и проворчал:

— Пес его знает, как это он, такой здоровенный детина, тут пролезал. Да еще с ящиками.

Действительно, проход был узок даже для меня. Но через несколько шагов расстояние между автомобилями увеличилось, стало просторнее. Еще через несколько шагов дорогу преградил автомобиль, стоявший поперек. Дальше идти — некуда.

Я поднял ржавый капот. Он не был заперт, а вместо двигателя под ним находились зеленые ящики. Проверили багажник: также забит ящиками. Пусто было лишь в салоне.

Руками я попытался вскрыть один из ящиков, но он не поддался. Я сказал, что надо монтажку, и Вовчик тут же протянул мне какую-то железяку с заостренным концом, которую подобрал с земли.

— Молодец,— похвалил я.— Как по заказу.

Острый конец этой железяки я вбил между плотно подогнанными досками и осторожно надавил на другой конец. Одна дощечка начала медленно приподниматься. Я просунул железяку дальше в снова надавил. Неширокая, темно-зеленая дощечка так отделилась от ящика, что за нее можно было ухватиться рукой. Это-то я и сделал: дощечка оторвалась. Затем я отодрал еще несколько дощечек. Под ними оказалась плотная маслянистая бумага черного цвета. Перочинным ножом я разрезал бумагу. Под ней был еще один слой — разрезал и его. Засунув под бумагу руку, я почувствовал что-то твердое и липкое.

 Вовчик прыгал вокруг меня, изнемогая от любопытства. Он то и дело приговаривал:

— Ну? Что? Что там, Петрович?

— Погоди,— отвечал я.

Пошарив рукой, я за что-то ухватился и вытащил на свет божий… автомат.

— Эге-ге! — выдохнули мы одновременно.

— Вот это игрушка! — добавил Вовчик.

Черно-матовый, липкий от обильной смазки, небольших размеров, с коротким стволом и без приклада автомат и правда выглядел как хорошая детская игрушка. Но в то же время от этой «игрушки» исходило что-то устрашающее…

Не без труда я отделил магазин. Он был пуст.

Оставив автомат Вовчику на растерзание, я вновь занялся ящиком. Все его содержимое – одинаковые, словно братья-близнецы, автоматы-игрушки.

В следующем, самом продолговатом, ящике оказались ряды винтовок с оптическими прицелами.

— Снайперские…— восхищен прошептал Вовчик.

Еще в двух ящиках были гранаты. Отдельно в другом — запалы к ним.

Когда вскрыли очередной ящик, то и тут не удержались от радостных вскриков. В нем находились пистолеты. Одной модели, новехонькие, все в масле, они также занимали весь ящик полностью.

— Настоящие пистолеты,— невероятно довольным голосом пробормотал Вовчик.— всю жизнь мечтал.

— А я, думаешь, нет? — отозвался я.— Хотел бы я знать, какой пацан не мечтает иметь настоящий пистолет.

Мы с Вовчиком тут же выбрали себе по пистолету, а потом взялись за ящики, находившиеся в багажнике. Содержимое этих ящиков было менее интересным. Все они были забиты патронами разного размера и калибра. Некоторые — в бумажных и картонных коробках, некоторые в обоймах, а иные просто — россыпью. Очевидно, патроны были и для автоматов, и для винтовок, и для пистолетов. Подходящего размера обойму с двенадцатью желтенькими патрончиками я вставил в рукоять пистолета. Это было несложно. Потом передернул затвор.

Вовчик заткнул уши и сказал:

— Сними с предохранителя.

Я повернул сбоку рычажок. Навел пистолет на уцелевший лобовик и нажал на курок. Раздался выстрел. Руку отбросило назад, запахло порохом. В стекле образовалась маленькая дырочка, вокруг нее разбежалась густая паутина трещин.

 Вовчик зарядил другой, свой пистолет и выстрелил по накачанным шинам. Из разорванных покрышек с шипением вырвался воздух. Автомобиль сел на диски колес.

— А что, Петрович, если из автомата попробовать? — сказал Вовчик после того, как сделал еще в кузове несколько дырок.

— Ты что, совсем очумел? — опомнился я. — Шум какой будет. Как бы эти-то выстрелы не услышали. Придут вот назад два этих гангстера и головы нам поотрывают.

Мы взяли по пистолету и по несколько запасных обойм. Приставили дощечки к ящикам на свои места и собрались уже уходить, как вдруг я вспомнил:

— Так у них же еще сверток был.

— Какой сверток?

— Ну, пакет такой небольшой, серенький. Ты что, не видел?

— Нет,— сказал Вовчик.

Пришлось обшарить полмашины, прежде чем Вовчик наткнулся на этот пакет. Шмыгая носом, Вовчик вытряхнул из пакета на сиденье какие-то стопки. Сразу я и не сообразил, что это такое.

Вовчик повернулся ко мне и торжественно провозгласил:

— Чего, чего. Да ничего особенного. Деньги. Доллары!

В «тарелку», кроме пистолетов и патронов, мы взяли и пакет с деньгами. Когда мы, сидя на полу, пересчитывали их, то у меня от волнения вспотели лоб и ладони, а у Вовчика ходуном ходили пальцы.

— Ну, подфартило, так подфартило,— повторял он, дрожавшими пальцами отсчитывая купюры.— Двадцать шесть тысяч семьсот девяносто, двадцать шесть тысяч восемьсот десять, двадцать шесть тысяч восемьсот тридцать… Ну, Петрович, мы теперь и богачи.

— Султан Брунея в подметки не годится, — поддакивал я. Освобождая пачки денег от бумажных оберток, я подкладывал их Вовчику. Он вел медленный и очень неуверенный подсчет. То и дело он сбивался и начинал считать заново. От того, что он путался, я не приходил в бешенство, как это, возможно, случилось бы при других обстоятельствах. Мне это было даже чуточку приятно.

В основном деньги были в купюрах по 100, 50 и 20 долларов, но попадались и помельче: по 10 и даже по 2 доллара. Некоторые пачки были совсем новенькие, и такие особенно приятно было вскрывать. Сгибаешь пачку пополам — и обертка с треском лопается. Гладкие, с нежным запахом свежей краски банкноты, шурша, сыплются из ладоней. В их негромком шорохе мне слушался ласковый шепот, который обещал так много…

А еще были деньги — побывавшие, так сказать, в употреблении. Разложенные по равному достоинству в пухлые грязноватые стопки, они туго, крест-накрест, перехватывались крепкими нитками. Нитки я вспарывал своим перочинным ножиком.

— …тридцать две пятьсот, тридцать две шестьсот, — продолжал бубнить Вовчик, а несчитанная кучка, между тем, оставалась все еще большей. И большей намного.

Я молча следил за его руками, не смея перебить.

— …пятьдесят четыре тысячи… шестьдесят одна… восемьдесят три… девяносто…

Сопровождаемая словами «сто тридцать две тысячи четыреста пятьдесят» на отсчитанную кучу денег из рук Вовчика упала последняя двадцатка. Это было все.

Потом был долгий спор. Вовчик твердил, что необходимо оставить у себя все деньги, и предлагал забрать в «тарелку» все ящики с оружием и патронами. Я настаивал на том, чтобы, оставив себе небольшую часть денег, остальные положить на место. Ящики я предлагал не трогать совсем.

— Пойми ты, голова,— втолковывал я ему,— что если мы заберем все, как ты советуешь, то тогда эти жулики, не обнаружив в тайнике ни денег, ни оружия, начнут — а в этом можешь не сомневаться — обшаривать свалку и, в конце концов, найдут нас. Наверняка. А когда они нас найдут, знаешь, что будет, представляешь, что они с нами сделают?

— А мы в другое место переселимся.

— Куда? Куда, скажи мне, пожалуйста, ты переселишься?

— Ой, нашел, Петрович, проблему! Да с такими деньжищами хоть куда можно поселиться. В гостиницу. Или в этот, как его там... отель!

— «Тарелку» же поставим на автостоянку возле твоего вонючего отеля. Очень прекрасная идея. К тому же, думаю, без документов тебя не только в этот твой отель, но и на порог не пустят. И пойми наконец, что свалка — самое подходящее для нас место жительства. И лучше всего — остаться здесь.

В течение долгих минут, морща лоб и шевеля бровями, Вовчик обдумывал мое не очень выгодное, но очень разумное предложение. Постепенно, невероятно медленно он осмысливал все стороны каждого варианта. Наконец сказал:

— Ладно, пес с тобой, я согласен. Лучшего гаража для нашей «тарелки» все равно не найти. Так что, будь по-твоему. Только... только я себе еще автоматик возьму. Уж больно понравился.

Я не стал перечить ни против «автоматика», ни против патронов к нему и ни против парочки гранат. И мы сделали так, как я хотел. Пакет с долларами, связанными обратно в тугие пачки, спрятали в прежнее место. Себе на расходы оставили тридцать тысяч. Вовчик предлагал оставить пятьдесят, но я его отговорил. Хватит пока и этого.

 

 

Глава двенадцатая

 

«КАК КОРОЛИ»

 

Первым делом на дармовые деньги заправили бензином «Форд». Потом поехали в супермаркет — прибарахляться. В этом была необходимость, особенно для меня: драные трико обветшали еще больше, перепачкалась и поизносилась единственная майка № «13». И еще я давно мечтал о спортивном костюме из эластика.

Такие костюмы, какие мы увидели в отделе спортивной одежды, не могли присниться мне даже во сне. Не буду все их описывать и перечислять, скажу лишь, что я долго выбирал, пока наконец не остановился на темно-синем костюме с белыми полосками на груди и рукавах. Слева, на груди, была вышита небольшая надпись и эмблема фирмы. Заплатив за этот костюм сорок долларов, я прямо в отделе натянул его поверх драных трико и майки.

Вовчик тоже мечтал не об одном настоящем пистолете и купил себе пестрый спортивный костюм, где собрались все цвета радуги и даже немыслимые их оттенки. Под цвет костюму он приобрел такую же пеструю «бейсболку» — этакую высокую кепку с длиннющим козырьком. Мне такие кепки не понравились, и я в этом же отделе купил себе аудиоплейер. Повесил его на шею. В уши воткнул наушники и до отказа врубил громкость.

Мы отправились дальше и в отделе нижнего — надо думать, что мужского — белья накупили по несколько пар плавок, маек, беленьких и красненьких носочков, футболок и носовых платков. Пока я за все это расплачивался, Вовчик куда-то исчез. Я этому не особенно огорчился, так как половина денег была у него, а другая половина — у меня.

В соседнем отделе торговали верхней мужской одеждой. Я зашел туда. Удлиненная куртка из натуральной кожи коричневого цвета, с подкладкой из белого короткого меха, заходившего на косой разворот воротника, «съела» почти полторы тысячи из моей доли. Куртка мне очень понравилась. Когда я ее мерил, она как раз пришлась по моим плечам, и к тому же красиво смотрелась с новым костюмом. С деньгами я расстался без сожаления. Правда, когда рассчитывался с кассиршей, она как-то странно на меня смотрела. Таким взглядом на «тронутых» смотрят. Здесь же я купил еще одну кожаную куртку. Короткую и черную, со множеством замков и карманов. Особенно понравился мне маленький кармашек на левом рукаве с черным замочком наискось. Эта куртка была недорогой — всего 126 долларов.

Куртки мне завернули в хрустящую бумагу и положили в большие пакеты. Подхватив эти пакеты, я внимательно взглянул в огромное зеркало, где показался сам себе очень и очень маленьким, и понял, что мне нужен отдел «Обувь». Его я скоро нашел.

Не стоит, думаю, рассказывать, как я охал и ахал (конечно же, не вслух, а про себя), когда вертел в руках кроссовки, туфли и разную другую ерунду. Обувь 38-го размера, казалось, была особенно разнообразна. И тогда я купил...

Попрошу не удивляться в не восклицать: «И куда ему столько? Зачем?» или что-нибудь в подобном роде. Я могу сказать вам так. За свои пятнадцать лет существования на белом свете мне довелось иметь: по две пары кед на каждое дето, валенки, доставшиеся от деда, да дырявые резиновые сапоги 42-го размера. Больше я не имел ни черта. Сказать по правде, ни к чему такому не стремился. Ни туфель, ни даже обычных распространенных войлочных ботинок, именуемых «прощай молодость», ничего такого у меня сроду не было. О кроссовках вообще молчу. Да в зачем мне нужны были кроссовки в нашей вечной непролазной грязи, где с кирзачами никакая другая обувь конкуренции не выдерживала. Кстати, кирзовых сапог у меня тоже не было, хотя частенько папаша обещал принести с работы — за бутылку. Мать выдала ему на сапоги шесть или семь бутылок водки и самогона, но сапог от этого подлеца я так и не дождался. Так же в мать не получила назад своих поллитровок.

Кроме всего прочего, кеды мои походили уже не на кеды, а на какие-то невероятно замызганные обноски. Одного этого я посчитал достаточным, чтобы купить: четыре пары легких кроссовок (скорее это были даже спортивные тапочки, вроде наших полукед), три пары высоких кожаных кроссовок на липучках и три на шнурках, восемь пар туфель разных цветов и фасонов и пять пар зимних сапог. Сапоги я также выбрал разных моделей, но объединяло их то, что все они были 38-го размера и все очень мне нравились. Еще купил домашние шлепанцы на толстой слоеной подошве, похожей на школьное пирожное. Смотрели на меня с удивлением и улыбками и продавцы, и редкие подлецы покупатели, когда я расплачивался за эту груду обуви. Сдачу, не считая, я сунул в карман и покинул отдел. Мне тогда было до лампочки, как на меня смотрят. В наушниках гремела приличная музыка, а деньги все сильнее жгли карман. Мне не терпелось поскорее избавиться от них.

«Пожалуй, для туфель мне нужен костюмчик,— подумал я.— Но сначала схожу-ка отнесу в машину все эти свертки...»

Несколько минут спустя я уже вертелся в трусах перед зеркалом в небольшой комнатушке примерочной, увешанной пиджаками и брюками. Из этого вороха костюмов я выбрал серый в темную елочку, потом на глаза попался черный бархатный костюм «тройка». Примерив, отложил и его. Еще купил два джинсовых костюма. Разумеется, для костюмов мне понадобились рубашки и галстуки. Тут же выбрал с десяток различных рубашек и с десятка два галстуков. Два или три галстука — в виде бабочки.

Нагрузившись вновь, я решил, что на сегодня достаточно, и побрел к выходу. По пути попался небольшой отдел, торговавший всякой всячиной, в том числе и жевательной резинкой, и этой резины я купил четыре коробки — по 100 кубиков в каждой. Новые покупки небрежно бросил на заднее сиденье, где уже лежали пакеты с обувью и куртками. Я сел за руль и набил этой резиной рот. Потом я начал было разглядывать девушек, проходивших по улице, но вдруг меня заинтересовала одна старуха, которая вышла из супермаркета. Несмотря на жару, старуха была в длиннющей, до пят, шубе, в руках она держала пропасть свертков, а кроме того, два накачанных воздухом надувных матраса. Путаясь в шубе, теряя свертки и матрасы, старуха направилась в мою сторону, а когда подошла ближе, я увидел, что это никакая не старуха, а — Вовчик. Собственной персоной.

— Шикарная вещь,— сказал он, бросив свое барахло прямо на асфальт возле машины.— Норка. Видишь, как мех искрится на солнце? Отвалил кучу денег. Нравится, Петрович?

Шуба, действительно, выглядела шикарно, и мех искрился на солнце, но мне она не понравилась, я вообще не люблю такие вещи, к тому же сейчас лето. Да и пуговицы были на левой стороне. Шуба-то женская. Я был доброжелательно настроен и не захотел портить Вовчику настроение, сказав, что, конечно, нравится. А про пуговицы ничего не сказал. Вовчик довольно заулыбался и начал складывать свои свертки на заднее сиденье. Но там уже была порядочная куча из моих свертков, поэтому некоторые пришлось положить в багажник. Потом меня заинтересовали матрасы, и я спросил, за каким фигом он их-то купил. Может, плавать?

— Зачем плавать? В «тарелке» положим на пол, спать на них будем. Сейчас пойдем еще подушки купим и одеяла.

Я до того привык спать полулежа в кресле, что совсем позабыл, как выглядит настоящая человеческая постель. Хорошо хоть, что Вовчик вспомнил.

— Молодец,— сказал я.— Правильно сделал, что купил. Только вот, не пойму, зачем ты надутые купил? — Я вытащил из матрасов пробки, и тут же из них повалил воздух.— Взял бы спущенные.

— А они и были спущенные,— сказал Вовчик, угрюмо наблюдая за тем, как матрасы уменьшаются в размерах.— Я сам надувал их.

— Чем? Зачем?

— Ртом. А затем, чтобы проверить — вдруг какой дырявый. Меня не обманешь.

— Пожалуй,— согласился я и затолкал эти матрасы также в багажник. Из некоторых свертков, там, где бумага чуть-чуть развернулась, выглядывали какие-то яркие коробки, журналы и другая чепуха. Я покачал головой, глядя на эту муру, но ничего не сказал. На свою долю Вовчик мог покупать все, что ему вздумается. Снизу к матрасам были привязаны прозрачные пакетики, в которых лежали насосы.

— Голова...— засмеялся я. Потом мы отправились за подушками.

Вовчик купил себе одну пузатую подушку в зеленый горошек. Я купил две небольшие, расшитые цветными нитками подушечки. Купили также по два лохматых одеяла с верблюдами на этикетках. Долго размышляли над тем, покупать ли постельные принадлежности: простыни, наволочки и т. п. Наконец-то решили — не покупать, несмотря на их смехотворную цену. Напоследок накупили пропасть продуктов.

В «тарелке» разбирали и примеряли покупки. Кто что купил — плохо помнили, поэтому много спорили. Наконец разобрались. Так как зеркала не было, то приходилось крутиться друг перед другом, выслушивая от «отражения» все то, что оно находило нужным высказать.

Кроме различных, на мой взгляд, совершенно не нужных безделушек и шубы, Вовчик купил несколько свитеров, курток, джинсов, рубашек, несколько пар обуви и еще одну замечательную вещь — переносной цветной телевизор. Этот телевизор немедленно подключили к аккумулятору, притащив последний из машины. Заработал он сразу же, но изображение появилось только тогда, когда шпильку антенны выставили наружу через раскрытый люк. Если ее заносили обратно или закрывали люк, то экран вновь мелькал полосками.

Перемерив все, что было из одежды, покупки аккуратно и бережно разложили вдоль стены. На полу расстелили матрасы и накачали их. Насосом. Я предложил Вовчику надуть их ртом, как и в первый раз, но он отказался. Матрасы накрыли одеялами, сверху бросили подушки. В «тарелке» стало тесновато, но зато уютно.

После я сходил за пакетами с едой, которые оставались пока в машине. Этих пакетов было столько, что мне пришлось сделать три рейса, чтобы перетаскать их все. Между матрасами мы оставили небольшой промежуток, куда и сложили все банки, баночки, бутылки, коробочки и свертки. В самом центре водрузили большой шоколадный торт, вокруг него навалили кучу разных фруктов, орехов и пирожных. Покупали мы не только то, что нам было необходимо, но и почти все, что попадалось на глаза. Когда все было уложено, наши матрасы разделила стена высотой в сорок—пятьдесят сантиметров. Стена из снеди.

Мы поудобнее устроились каждый на своем матрасе. Я сглотнул слюну и принялся разглядывать все то, что нам предстояло съесть вдвоем. Хватить этого должно было бы, по крайней мере, на пару недель.

— Ну-с, дамы и господа, приступим к трапезе,— с этими словами Вовчик вонзил нож в середину торта. Удар пришелся в крышу вафельной башни: она треснула и покосилась.

Погрузив лезвие по самую ручку, Вовчик вырезал самый лучший, на мой взгляд, кусок и неожиданно протянул его мне. Этого я никак не ожидал, и особенно таких учтивых слов, как:

— Прошу вас, сэр!

Приняв торт как должное, я с неменьшей учтивостью ответил:

— Благодарю, мусье.

Закрыв глаза, я откусил. М-м-мм... Никогда в жизни не едал ничего подобного и не предполагал даже, что может быть такой невероятный и удивительный вкус. Торт нежно таял во рту...

Торт я заел бананом. Потом попробовал — впервые — ананас. Он мне не понравился, и тогда ножом я начал вскрывать консервные банки.

— Смотрите, сударь, до кошмариков не накушайтесь,— предупредил Вовчик.

— Не, я понемножку попробую... всего,— сказал я.

Ножом из банки я доставал розоватую ветчину в дрожащем желе и отправлял в рот. Закусывал золотистой копченой уткой и грушами. Запивал то соком, то лимонадом, то пивом, а то и еще неизвестно чем. Потом попробовал рыбные консервы. Снова запил пивом. Съел персик и половинку апельсина. Отрезал от торта еще кусок и умял его вместе с большой шоколадкой. Из кучи банок я выбрал самую маленькую и вскрыл. Внутри — красные блестящие шарики.

— Вовчик, глянь-ка, икра красная!

— Угу,— пробурчал Вовчик с набитым ртом, налегая на колбасу. Такая колбаса мне тоже очень нравилась. Она была без сала, и его не нужно было выковыривать.

Навалив на тонкий-тонкий ломтик хлеба полбанки икры, я откусил от полученного бутерброда. Маслянистые шарики приятно залопались, пропитывая хлеб. Было необычайно вкусно.

— Ужинаем, как короли,— сказал Вовчик, очищая от кожуры какой-то невиданный фрукт.— Даже поверить не могу.

— Думаешь, я могу? — отозвался я.

Покончив с бутербродом, я соорудил второй, но, кроме красной икры, навалил из другой банки еще и черной, а сверху набросал кусочки колбасы и сыра. Только поднес его к губам, как почувствовал — все, больше не влезет. Я был сыт.

— На, попробуй,— протянул я этот бутерброд Вовчику.

Затолкав его целиком в рот, он промямлил:

— Шкуньшанина...— Это он хотел сказать «Вкуснятина».

— Я все, больше не хочу,— заявил я, откинувшись на подушки.

Вовчик тоже развалился на своем матрасе, но еще долго чавкал и шумно хлебал из банок и бутылок.

Некоторое время я смотрел какую-то чепуху по телеку, где не мог разобрать ни слова, а потом уснул.

 

 

Глава одиннадцатая

 

ОСЛЕПИТЕЛЬНАЯ УЛЫБКА ВОВЧИКА

 

В ювелирный магазин мы попали случайно, когда раскатывали на машине по всему городу в поисках гитары. «Фордом» я управлял играючи, даже Вовчик признавал это, и на дорогах чувствовал себя уверенно. Там же, где движение было слишком интенсивным, и я путался в автомобильном потоке, применял одну хитрость: пристроюсь за самым «медленным» автомобилем, так и еду у него на хвосте. Как надо повернуть, «сажусь на хвост» другому. Так и еду.

Гитара нужна была мне, так как я большой любитель попиликать на семиструнном инструменте, а заодно и на нервах у Вовчика. На гитаре научил меня играть Силкин, тот, который из Афганистана без ноги вернулся. Быстро научил, почти за одну неделю. Сам-то он здорово на гитаре шпарит. Особенно здорово у него получается некогда популярная песня «Плачет девушка в автомате». Осин в подметки не годится. Так трогательно бывало завернет вечером возле клуба, что слушаешь, слушаешь, и того гляди, сам зарыдаешь не хуже этой самой девушки.

Вовчик моей страсти не разделял. Со мной он никуда не ходил и отсиживался в «Форде». К моему увлечению он относился снисходительно, что меня слегка раздражало. «Опять без контрабаса? По талонам?» — живо спрашивал он, когда я уже в который раз возвращался с пустыми руками. «По спискам»,— отвечал я холодно. Все исследованные мной магазины и магазинчики имели к музыке и музыкальным инструментам точно такое же отношение, какое имел Вовчик к конкурсам красавиц.

Так же ничего общего с музыкой не имел и этот небольшой магазинчик, куда я в очередной раз заглянул. Внутри меня встретили блеск и сияние. И хотя гитарами тут и не пахло, я все же остался и, так сказать, прилип к витрине из толстого стекла. За этим самым стеклом сверкали различные украшения. Среди всего этого сверкания мне приглянулся золотой крест внушительных размеров. Поласкав его взглядом, я, не медля ни секунды, заплатил за него 1540 долларов и только после этого разглядел его внимательнее.

На огромном и толстом золотом кресте распят не то платиновый, не то серебряный Иисус Христос. Работа тонкая и изящная. Это понял даже я своим неопытным в таком деле взглядом. Глядя на этот крест, не создавалось впечатления, что крест и человек — единое целое. Сразу бросалась в глаза какая-то разница, какая-то невидимая граница. Как объяснить про эту границу между человеком и крестом — я не знаю и не буду пытаться это делать, но должен сказать, что распятие от этого только выигрывало, казалось, любоваться им можно вечно. В ладонях и ступнях Христа, там, где должны находиться шляпки гвоздей, сверкали красные камушки. А сзади — красивая надпись, разумеется, не по-русски. На колечке для цепочки выбит маленький квадратик с цифирками и буковками — наверное, проба. Лежал крест в красивой коробочке на темно-синем бархате. Спрятав коробочку с крестом в карман, я склонился над витриной с цепочками. Недолго думая, выбрал золотую с крупными круглыми звеньями, стоимостью в полцены креста. А напоследок купил золотой перстень. Он вообще был дешевый, всего-то 173 доллара. Ничего перстенек, по бокам узоры такие затейливые, а сверху, на прямоугольной площадочке, маленький светлый камушек приткнулся в уголке.

Вовчик встретил меня словами:

— А где контрабас, Петрович? Не достался? Ну, ничего, в другой раз обязательно достанется.

Я сел рядом с ним и молча достал коробочку. Открыл. Лучи солнца забегали по бархатной подушечке и по всему салону автомобиля. Глаза Вовчика заискрились и заблестели не хуже, чем крест, перстень и цепочка вместе взятые. Продев цепочку в колечко на кресте, я повесил ее на шею. Средний палец правой руки вонзил в перстень.

За происходящим Вовчик следил без особой радости.

Положив руку на рычаг скоростей, я слегка погладил его, отчего тут же маленький солнечный зайчик шустро забегал по приборному щитку.

— Поехали? — вежливо спросил я.

Если до этого Вовчик, так сказать, сохранял спокойствие, то после моего вопроса пришел в страшное волнение.

— К-куда поехали?! — заорал он.— Г-говори, где все это взял?!

— Купил! — заорал я в ответ.— Сколько можно повторять? Купил вон там! — Я указал на магазинчик.— Еще вопросы имеются?

Больше вопросов у Вовчика не имелось, и он чуть ли не бегом бросился в магазин.

Пока он отсутствовал, я любовался в зеркальце на отражение выреза кожаной куртки, где поверх белой маечки, блистая сотнями огней, болталось на цепочке распятие.

Вернулся Вовчик преобразившись. Он радостно улыбался. Усевшись с довольным видом на сиденье, он высыпал свои покупки на колени. Пришел мой черед разглядывать.

Первой в руки я взял увесистую золотую цепь со сплющенными широкими звеньями. Как только я на нее насмотрелся, Вовчик эту цепь пристегнул на шею. И достал перстень. Этот перстень был такой огромный, что казался просто безобразным.

Верхняя часть перстня представляла собой выпуклую, оскаленную морду льва. В глазницах льва два камушка ярко горели злобным зеленым светом. Сделанные из белого материала клыки выглядели как настоящие, а грива, свисая красивыми узорами с двух сторон, встречалась и соединялась воедино, образовывая кольцо. Вокруг гривы — ожерелье из человеческих черепов, в пустых глазницах которых также сверкали зеленые, но уже мелкие камушки.

Когда я поинтересовался ценой перстня, Вовчик смутился и ответил, что так, мол, пустяки. Позже я узнал, что пустяки — это почти все оставшиеся тысячи...

Еще он купил золотые часы и горсть золотых обручальных колец. Некоторые были с камушками, некоторые — без.

— Гарем собрался, что ли, завести? — спросил я.— Куда тебе столько колец?

— Надо, значит,— ответил Вовчик.

А надо ему оказалось вот для чего. Он решил вставить себе зубы. Золотые зубы.

Несколько дней ушло на розыски учреждения, где занимаются подобными делами. Потом были долгие переговоры на международном языке жестов с девушкой в белом халатике, после чего она взяла за руку и отвела в один из кабинетов «рюсски туристо, у который заполель зюпки». Я специально ломал язык, стараясь донести до девушки смысл слов, и выразительно тыкал пальцем в челюсть друга, перевязанную платком, как у Ильича в одном из старых кинофильмов.

Девушка оказалась на удивление понятливой.

«Зря я сказал, что зубы у него болят,— запоздало подумал я.— Надо было сразу попытаться объяснить, что к чему. А то как бы там, не разобравшись остатки у Вовчика не повыдергивали…»

В пустынном коридоре я уселся в кресло и взял со столика журнал, приготовившись к многочасовому ожиданию. Как-то раз мне в школе зуб пломбировали, так одну паршивую дырку сверлили с полчаса. А тут вон сколько зубов надо навтыкать. Куча дел.

Но он быстро вышел обратно, без зубов.

— Размеры снимали, — пояснил он.

— А кольца?

— Кольца я ему показал, но он почему-то их не взял. Наверное, из своего золота будет делать. По-русски он не волокет ни на грош, но я ему все объяснил, и, кажется, он понял. Может, завтра вставят...

Но не вставили ни завтра, ни послезавтра а только лишь через неделю, после разных там примерок, притирок и доводок.

В тот последний день я ждал Вовчика особенно долго. Вышел он в сопровождении толстого дяди с лохматыми здоровенными ручищами. Натуральный мясник, а не дантист. У Вовчика была непривычно серьезная физиономия но, подойди ближе, он все же не удержался и расплылся в своей широкой, но уже не щербатой улыбке.

Улыбка получилась ослепительная. Казалось, что между редкими родными зубами прочно засели осколочки солнца.

Могучей рукой этот «коновал-зубник» похлопал Вовчика по плечу, отчего тот зашатался и заулыбался еще шире и еще ослепительнее…

Я даже пожалел, что у меня все зубы на месте.

За зубы расплачивались моими деньгами: содрали с нас немало. А почему моими деньгами расплачивались, да это потому, что все свои доллары дурень Вовчик на часы и перстень угробил. Одно слово — ненормальный.

 

 

Глава четырнадцатая

 

«ДРУЖЕСКИЙ ПРИЕМ»

 

Поиски гитары же привели нас в еще одно место, которое Вовчик охарактеризовал одним словом «Трущобы». И хотя находилось это место почти в самом центре города, оно, видимо, на самом деле являлось трущобами.

За стенами высоких и современных зданий прятались паршивенькие ветхие жилища в таком диком беспорядке, что представляли собой и не квартал, и не улицу, а невесть что за непроходимые джунгли, где буквально на каждом углу издавали зловоние большие кучи свежего и давнишнего мусора. Возле одной из таких-то куч наш «Форд» неожиданно заглох, после того как некоторое время мы поколесили по узким захламленным проходам между хижинами, повсюду встречая ярый гнев местных шавок.

— Чего остановился возле параши? — встрепенулся Вовчик. До этого он сидел небрежно развалившись на сиденье и, картинно выставив руку в окно, курил пятнадцатидолларовые сигары. Переел стряхивал на бежавших возле колес и норовящих уцепиться зубами за покрышку собак. Пока колеса вращались, за нами неслось по меньшей мере двенадцать лохматых и хвостатых оскаленных тварей, но стоило только автомобилю остановиться, как тут же собаки потеряли к нему всякий собачий интерес и растерялись так же быстро, как и появились.

— Чего, говорю, Петрович, остановился-то возле параши? — повторил Вовчик. И добавил: — Если где-нибудь здесь продают гитары, то я – Папа римский.

— Никто и не думал останавливаться,— ответил я.— Двигатель заглох.

Я вылез из машины и тут же оказался посреди большой, подозрительного цвета лужи. Выругавшись, я задрал брюки и, осторожно переступая ногами в остроконечных туфлях коричневого цвета и на невысоком каблучке, выбрался на сухое место. Подобрав с земли обрывок газеты, я скомкал его хорошенько и потер им туфли.

Небо тем временем  быстро чернело. Улица погружалась, так сказать, в сумерки.

Подергав на аккумуляторе клеммы и покрутив их из стороны в сторону, мы тем самым исчерпали свои знания в плане ремонта автомобилей фирмы «Форд» и решительно не знали, что делать дальше. На всякий случай заглянули в бак и радиатор и убедились, что бензина и воды достаточно.

Закрутив на радиаторе крышку, Вовчик злобно хлопнул по ней кулаком и вскричал:

— Шура, где же взять маслопроводный шланг?!

Я хотел сказать, что с таким же успехом он может колотить по своей пустой голове, крича при этом разные глупости, как вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку.

Я резко обернулся.

Сзади меня стоял высокий и худой черномазый парень. Он глядел на меня и радостно улыбался. Выглядывавшие из-за толстых губ зубы казались белее снега, а глаза были хитрее, чем у ста вместе взятых евреев. Одет этот парень был в розовую рубашку, джинсовые шорты и джинсовую истрепанную безрукавку. На ногах у него были настолько живописные кроссовки, что, едва взглянув на них, я сразу же вспомнил свои не так давно выброшенные кеды и подумал о том, что рвань, которая некогда была обувью, оказывается, можно встретить не только на моих ногах или помойке. На кучерявых черных волосах красовалась пестрая повязка.

Улыбался мне этот подлец так радостно и так искренне, что можно было подумать, будто он встретил лучшего друга после нескольких лет разлуки. Поулыбавшись так некоторое время, он подмигнул мне и что-то сказал.

— Впервые тебя, земель, вижу,— ответил я.— И языка вашего тоже не разумею.

Казалось, «земеля» растерялся, услышав незнакомую речь, но длилось это только мгновение. Потом он снова заулыбался, еще радостней, и очень усердно принялся что-то изъяснять. Я слушал и кивал головой.

Вовчик фыркнул и сказал:

— Что, Петрович, представитель широких слоев миллиардеров интересуется бытом мордовского села? Просит рецепт приготовления хорошего самогона? Пошли его куда подальше. Скажи, чтоб завтра приходил.

Парень, пристально прищурившись, посмотрел на Вовчика и что-то ему сказал. Вовчик отмахнулся, сказал: «Пошел ты…» и снова спрятался под капот.

А этот черный, как гудрон, парень заинтересованно проследил за взмахом руки Вовчика, когда на указательном пальце правой руки, переливаясь в полутьме, засверкал зелененькими огоньками золотой перстень. Присвистнув, он снова, так сказать, обратился ко мне.

Не знаю, чего он там говорил, но когда он закончил свои бу-бу и му-му, я очень дружелюбно сказал ему:

— Ты, земель, на моего друга внимания не обращай, такой уж он невоспитанный. Ты лучше с ним не калякай. Да и передо мной тоже нечего распинаться. С таким же успехом можешь что-то говорить и объяснять вон той куче мусора...— Ткнув пальцем в сторону параши, я взглянул туда. Сердце тут же, так сказать, екнуло от нехорошего предчувствия.

На одном из перевернутых контейнеров для мусора, свесив ноги, сидело шестеро парней. И тоже чернокожих.

«Хм... как подошли быстро и незаметно,— подумал я.— И рожи что-то больно уж недобрые. Интересно, что на уме у этих подлецов?..»

Теперь глаза парня цепко впились в мои пальцы: он увидел мой перстень. И он ему явно понравился, потому что тут же он захотел рассмотреть его поближе.

Высвободив из его клешней руку, я сунул ее в карман.

— Э-э... друг, нельзя.

Не обратив на мои слова внимания, он тоже сунул свою руку в карман.

— Чего ты, Петрович, с этим чучелом чумазым разговариваешь? — откликнулся Вовчик.— Врежь ему в лобешник, чтобы не лез куда не следует...

Не успел он договорить, как неожиданно «чучело чумазое» зарядило мне в ухо кулаком. Видно, решив не дожидаться, когда я врежу ему в лобешник.

Отлетев, я ударился о машину. Секунда — и я пришел в себя.

— А ты, брат, грубиян,— сказал я и помотал головой, выгоняя из нее остатки мути. Потом, что есть силы, двинул кулаком в белоснежные зубы.

Прежде чем протертые шорты этого негодяя поцеловали, так сказать, задним местом грязный и влажный асфальт, от его улыбки не осталось и следа.

Как только он выпрямился в полный рост, они всемером, как по команде, бросились на нас. А нам с Вовчиком пришлось отбиваться...

Могу смело сказать, что бились мы отчаянно. Даже семеро — семеро! — парней, некоторые из них выше и крепче нас намного, не смогли сразу завалить двоих. Позор, короче.

Мелькали руки, ноги. Я юлой крутился, раздавая налево и направо мощные пинки. Кто-то пытался ухватить меня за одежду. Когда в поле зрения появлялась черная рожа, я посылал навстречу ей свой кулак. Рядом, пыхтя, отбивался Вовчик.

Но как мы ни крутились и ни сопротивлялись, а все же силы были слишком неравными. Скоро, споткнувшись о чью-то удачно подставленную ногу, я растянулся возле вонючей лужи. На меня сразу навалилось несколько тел. Не имея возможности двинуть рукой или ногой, я трепыхался, как рыба в тесном садке, и кричал страшные проклятия и ругательства в адрес своих мучителей. Наверное, это к лучшему, что они не понимали русского языка, думаю, что если бы в тот момент нашелся человек, который перевел бы им все то, что я кричал, то эти подлецы убили бы меня без граммульки сожаления. Как пить дать, убили.

Отовсюду на меня сыпались удары руками и ногами. Я плевался и кусался, но вырваться не хватало сил. Еще немного, чувствовал я, и потеряю сознание. После трех особенно приличных ударов я поймал «мутного» и уже собирался провалиться в забытье, как вдруг раздался выстрел. Затем еще один.

Сначала я заметил, что на меня больше не сыплются тумаки, точно горох из дырявого в нескольких местах мешка. Затем исчезла и тяжесть. Вздохнув свободнее, я приподнял голову и увидел, что семеро чумазых, как ночь, и похожих, как родные братья, парней улепетывают в одном направлении и растворяются в темноте. Недалеко от меня стоял взъерошенный Вовчик. Он держал в руке пистолет и посылал вдогонку парням пулю за пулей.

— Прекрати,— прохрипел я.— Прекрати сейчас же. Попадешь ведь в кого-нибудь...

— Еще как попаду! — огрызнулся Вовчик, продолжая стрелять.— Я щас этих гадов негритянских всех до одного уложу!

Собрав остатки силенок, я поднялся и перехватил его за руку.

— Ты с ума сошел! Прекрати! Убьешь!..

— Еще как убью! Ты посмотри, что эти пауки сделали!

Вовчик повернулся ко мне и я увидел, что вся левая щека у него залита кровью.

— Чем это они? — отшатнулся я.

— Ножом, чем еще! Бузотеры! Что сделали, а! Шубу изрезали!

Вообще-то мне было не до смеха, но тут, честно признаюсь, я чуть было не заржал, как безумный. Сами посудите. На свою окровавленную щеку Вовчик и внимания не обращал, а из-за шубы вон какую пальбу устроил. Терминатор в подметки не годится.

Разорвав свою белую майку на длинные полосы, я тем самым отвлек Вовчика от стрельбы и от причитаний по «загубленной совсем новой шубе» (загубленность состояла в левом чуть-чуть разрезанном рукаве). К тому же наши противники успели надежно растаять в темноте.

Неловко перевязав Вовчика, я сказал:

— Давай сматывать удочки, а то или полиция, или еще кто...

Вовчик кивнул, и мы спешно, насколько позволяли отколоченные бока, устремились прочь с места битвы. Пешком.

Отоспавшись и отлежавшись, через день мы снова были на месте драки. Вернулись в надежде починить «Форд».

Когда мы его увидели, у меня сердце сжалось от боли и я понял, что никакому ремонту наш верный добрый «Форд» не подлежит. За те два дня, что он находился здесь без присмотра, над ним кто-то основательно «потрудился». Скорее всего — те же чумазые.

Стекла все до одного были выбиты и треснувшими кусками поблескивали вокруг автомобиля. Тут же валялись вырванные и сильно помятые дверцы и два капота. В крупных осколках от фар желтели осколки помельче: от поворотников. Колеса спущены. Битая крыша покосилась и съехала в сторону, держалась она всего на двух стойках. Изрезанные в клочья сиденья плавали посреди большой лужи. На одном из них, словно заправский моряк на каком-то утлом суденышке, примостился грязный серый котенок. Он с важным видом сидел на краю сиденья, глядел на воду и не мяукал.

Ногой я подтолкнул это суденышко к берегу, но котенок почему-то не поспешил ступить на твердую землю.

Я погладил грязного котенка и сказал ему:

— Покеда, мореман. Счастливого плаванья...

 

 

Глава пятнадцатая

 

ИЩЕМ ЗАМЕНУ «ФОРДУ»

 

Потеря автомобиля вынудила нас срочно подыскивать замену: пешее путешествие из трущоб, затем туда и еще раз обратно — воспользоваться такси не догадались — не доставило особого удовольствия ни Вовчику, ни мне, поэтому занялись этим незамедлительно. Другой автомобиль решили также выбрать на свалке. Предложение Вовчику наведаться в тайник за деньгами и купить новую машину в магазине после долгих споров было отклонено: слишком много проблем могло возникнуть при задействии этого варианта. Гораздо проще было поступить так, как хотел я. Хотя, надо признать это, мне стоило большого труда «обломать» Вовчика. Он нисколечко не был огорчен потерей автомобиля и говорил, что его давно пора было бы поменять. Дескать, этот «Форд Таунас» с его классической формой кузова просто «недоносок» по сравнению с другими автомобилями. Антикварный самовар, мол, а не машина. Давай, дескать, Петрович, купим спортивный автомобильчик или лучше всего джип. Обнаглел, короче, в корень. «Форд Таунас» для него, видите ли, уже не подходит, а подавай ему непременно джип.

И вот мы снова бродим по свалке. Придирчиво разглядываем автомобили и то, что когда-то было автомобилями. У Вовчика на щеке длинная, от уголка глаза почти до подбородка, полоска засохшей крови. Рана оказалась неглубокой, и повязку Вовчик выбросил, причем, когда снимал ее, очень нехорошо отзывался как об ее авторе, так и об авторе пустяковой царапины.

Под глазом у него сине-фиолетово-желто-зеленым огнем горел большой бланш. «Но все это,— как выразился сам Вовчик,— мелочи, пустяки. Главное дело, зубы все целые и перстень...»

Зубы и у меня были все целые, был цел и перстень, но зато все бока и бедра чернели пятнами синяков. Под каждым глазом было по бланшу, и вдобавок рассечена нижняя губа.

Кроме того, основательно пострадала, так сказать, наша одежда, но чинить ее не стали (кроме, разумеется, шубы. Вовчик рукав зашил, шуба стала как новая), а бросили в «тарелке» на пол. Выбрали из своих куч новые рубашки и костюмы. Скоро мы убедились, что переодеться все-таки поторопились, так как с ног до головы вымазались в пыли, мазуте, солидоле и еще невесть в чем.

Машины попадались почти все избитые. А если встречались «свежие» с виду, то обязательно у них не хватало чего-нибудь внутри, или же они были так надежно стиснуты и заставлены другими автомобилями, что высвободить их не представлялось возможным. Нам очень понравился белый трехдверный красавец «Шевроле», но, к нашему великому сожалению, на его крыше, свесив по обеим сторонам колеса, «загорал» большой сиреневый автомобиль.

— Вот так крыша,— присвистнул я.— Такую тяжесть держит и не прогнулась. Даже все стекла целые... А этот-то развалился, словно зверь какой сиреневый, и колеса, будто лапы, свесил — отдыхает... Вот бы нам, Вовчик, эту машину освободить.  

Мы залезли на капот «Шевроле» и взялись, так сказать, за нахала, бесцеремонно расположившегося на его крыше. Как мы ни тужились, пытаясь столкнуть его с гладкой крыши, все наши усилия и старания ни к чему не привели: сиреневый автомобиль даже не шелохнулся.

Вдруг Вовчик хлопнул себя по лбу и радостно вскричал:

— Есть! Придумал, как «Шевроле» освободить!

Несколько ржавых тросов мы нашли тут же. Порыскав по свалке, нашли еще несколько. Затем какими-то хитроумными узлами Вовчик связал тросы в один длинный шпагат, просунул его под сиреневый автомобиль и соединил воедино оба конца. Я не очень представлял, что он собирается делать, но все же не расспрашивал и помогал ему. Вид у Вовчика был важный, важнее некуда.

Закончив возиться с тросами, он куда-то убежал и вернулся уже в «тарелке». Она зависла над крышей сиреневой машины. Люк раскрылся и выглянул Вовчик.

— Петрович, подай трос.

Я подал ему трос и сказал:

— Ну и куда ты его зацепишь? — Поверхность «тарелки» гладкая и ровная — ни выступов, ни крючков. Когда ее конструировали, видимо, не рассчитывали, что она может быть использована в качестве буксира.

— Еще, Петрович, подай вон ту трубу,— ответил Вовчик. Я подал ему толстую и длинную трубу, на которую он и указал. Она валялась на земле за автомобилем.

Вовчик продел трос за трубу, а трубу положил внутри «тарелки» поперек входа.

«Тарелка» потащила автомобиль ввысь.

— Голова! В сторону правь! — надрывался я.— В сторону!!!

Услыхав мои вопли, Вовчик выглянул из люка и спросил:

— Чего орешь-то?

И в этот самый момент худшее из моих опасений подтвердилось: произведя жуткий хлопок, трос лопнул. Сиреневый автомобиль, словно огромная хищная птица, ринулся вниз. Его передок с размаху вонзился и наполовину ушел в пробитую крышу «Шевроле». Постояв некоторое время в вертикальном положении, автомобиль начал заваливаться в мою сторону. Я, хотя и находился на безопасном расстоянии, на всякий случай отбежал еще дальше. Через несколько секунд сиреневый автомобиль рухнул, придавив собою левую сторону «Шевроле».

Рядом опустилась «тарелка». Из нее выпрыгнул растерянный Вовчик.

— Понимаешь, Сань, засуетился... заметался...

Я только рукой махнул: ладно, мол, не оправдывайся, прекрасно все, дескать, понимаю.

Подойдя ближе, мы удостоверились, что белому красавцу «Шевроле» не придется нас покатать. Он превратился, так сказать, в раздавленную лепешку.

Загнав «тарелку» в гараж, вновь приступили к обследованию свалки. Пролазили по разным закоулкам не менее двух часов, прежде чем попался автомобиль, выигрывавший по сравнению с другими как по внешнему виду, так и по укомплектованности. Это был широкомордый, черного цвета — тоже трехдверный — автомобиль со складывающейся крышей. Надписи или значка-символа, указывающего на принадлежность к семейству той или иной марки, мы не нашли. Зато при внутреннем досмотре обнаружили, что не хватает передних сидений и руля. Еще не хватало одного заднего колеса и правой дверцы. Все остальное, вроде, было на месте.

Мы отправились отыскивать запчасти. Сиденья вытащили из разбитого «Понтиака». Маленький руль, обмотанный потертой кожей, позаимствовали в каком-то ветхом от старости автомобильчике. А подходящее по размеру колесо отвернули от полуразобранного синего «Ягуара». Камера оказалась дырявой. Так как заклеить ее было нечем, то пришлось искать другое колесо, с хорошей камерой. Потом очень долго мучились с переставлением этой камеры. Паршивое, скажу вам, это дело — разбортовывать покрышки, не имея под рукой необходимого инструмента, а также навыка. Врагу бы не пожелал.

Покончив с этим паскудным, изрядно потрепавшим наши нервы делом, колесо накачали и поставили на место. Оставалось только найти дверцу. Но пока возились с колесами, на свалку незаметно прокралась густота позднего летнего вечера, и поэтому поиски пришлось отложить до завтра.

На другой же день, будто нарочно, затемненное небо недовольно погромыхало и выпустило дождь, крупные капли которого барабанили по крыше «тарелки» целые сутки. Автомобилем занялись только через день.

После дождя земля раскисла, кругом блестели лужи. Пока дошли до машины, к нашим ногам налипли большие круги из грязи. Соскоблив эту грязь, установили аккумулятор. Залили воду и заранее купленный бензин. Разобрали замок зажигания. Двигатель заработал сразу, но заревел так, что впору было затыкать уши.

Глянув под машину, я увидел, что глушитель отсутствует, а вместо него торчит огрызок трубы.

— Будем ремонтировать? — спросил я Вовчика.

Он легкомысленно махнул рукой и сказал:

— Поехали, Петрович, потом отремонтируем. И дверь тоже потом поищем...

Не возражая, я вновь сел за руль. Мне самому не терпелось поскорее испытать автомобиль.

Врубив скорость, я отпустил педаль сцепления. Скользя колесами по грязи, автомобиль закружился, словно в танце. Я давил на газ и из стороны в сторону крутил баранку, заставляя его кружиться еще стремительнее. Повесив локоть левой руки на дверцу, я поглядывал на колеса, из-под которых летели комья грязи. Мощный мотор уверенно продвигал танцующий автомобиль вперед. Несколько раз нас сильно заносило и бросало на груды машин, но мне каким-то образом удавалось в самый последний момент, когда столкновение казалось неизбежным, вывернуть руль и унести машину от удара.

— Виртуоз.— В голосе Вовчика слышалось одобрение.

 

 

Глава шестнадцатая

 

РАДОСТЬ ПОЛЕТА

 

Так мы доехали до забора. Потом привычно отогнули скобы на столбах, и путь оказался свободен. По раскисшей колее добрались до дороги. Взвывая и буксуя на подъеме, автомобиль вырвался на асфальт. Я лихо развернул его в противоположном городу направлении.

— Куда это ты, Петрович? — вскричал Вовчик.

— Проверим двигатель,— ответил я,— и узнаем, какая скорость у нашего нового красавца. У «Форда» спидометр-то не работал. Заодно посмотрим, что находится за городом.

Солнце низко висело над головой. Оно, словно брызжущее пламя электросварки, больно ударяло по глазам и ослепляло. Я опустил вниз козырек из желтого плекса, прикрепленный к лобовому стеклу. Вовчик достал из кармана шубы зеркальные очки и повесил их на нос, тонкие металлические дужки зацепил за оттопыренные уши.

Переключив одну за одной скорости (возле рычага была маленькая табличка, показывающая их расположение) и оставив пятую,— у «Форда» было четыре скорости,— я до половины вдавил в пол упругую педаль газа. Автомобиль рванул и помчался вперед.

Лента широкого, темного после дождя асфальта летела навстречу и исчезала под колесами. Дорогу было видно далеко вперед. Слегка изгибаясь, она набегала на холмы, сбегала с них и забегала вновь. Насколько хватало взгляда на ней не наблюдалось ни одного автомобиля или мотоцикла.

На спидометре было два полукруга делений, один обозначал скорость в милях, другой — в километрах.

— Миля-то длиннее, Петрович,— констатировал Вовчик, наклонившись ко мне и уставившись на приборную доску.— А верста?

— Не знаю,— ответил я.

— Не знаешь,— передразнил Вовчик.— А что знаешь? — и сам себе ответил: — ничего не знаешь.

— А ты что знаешь?

— А хотя бы то, что этот спидометр лишний раз подтверждает, что мы в Америке. Это в Америке скорость в милях измеряют, усек?

Я не ответил, и надавил на педаль сильнее. Стрелка колыхалась возле 75 миль, что равнозначно 120 км в час.

— Сбавил бы скорость,— сказал Вовчик.

— Как говорил Николай Васильевич Гоголь, кой это русский не любит быстрой езды! Интересно, а двести она пойдет?..

Вовчик пристегнулся ремнем безопасности и пробурчал:

— Заодно, Петрович, узнаем, летает этот автомобиль или нет. Кстати, неизвестно, что за езда в то время считалась быстрой, которую так любил этот твой Гоголь. Прокати ты его тогда с такой скоростью, он, небось, не так заговорил бы. Враз приказал бы остановить экипаж.

Хорошо хоть, что скользкая от дождя дорога была широкая и ровная, с плавными и затяжными изгибами поворотов. Я прекрасно понимал, что попадись нам один крутой неожиданный поворот — и этот поворот будет последним в нашей жизни, так как наверняка, я не успел бы совладать ни с рулем, ни с тормозами. Только один крутой поворот...

Я взглянул на Вовчика. Он глазел совсем в другую сторону. Не поворачивая головы, он тихо прошептал:

— Летят, Петрович. В натуре, летят.

— Утки, а за ними два гуся? — спросил я.

— Не-а,— серьезно ответил он,— не утки. Эти летят... пес знает, как их там...— и ткнул пальцем в небо.— Вон.

Я остановил машину.

— Вот дают, а! — восхищенно сказал Вовчик уже с улицы. Судя по всему, он и не подозревал о том, какие невероятные мрачности посетили мою голову несколько секунд назад.

Я выбрался за ним следом.

Справа от дороги простирались склоны зеленых крутых холмов, и были они густо покрыты прямоугольниками всех цветов. Такие же прямоугольники виднелись в небе, под ними болтались крохотные фигурки.

— Обыкновенные парашютисты,— сказал я,— нашел чему удивляться.

— Сам ты парашютист! — сердито рявкнул Вовчик.— Ты только посмотри, как они взлетают! Неужели не видишь?

— Как-как. Обыкновенно. Прыгают из самоле…— И тут я на полуслове прикрыл рот, только сейчас разглядев, что в чистом и голубом небе нет не только самолета, но и следа от него. Еще я увидел, что так называемые «парашютисты» прекрасно обходились без самолета. Они разбегались сверху вниз по холму, волоча за собой раскрытый парашют, и в какое-то мгновение этот парашют легко, словно бумажный змей, взлетал. В следующее мгновение он увлекал за собой в небеса и «парашютиста».

— Классно! — выдохнул я. Такого чуда я не видел даже по телевизору. Как с парашютом прыгают с гор, со скал и даже с телебашен — это видел, а вот такого — нет, не видал.

— А то,— подтвердил Вовчик.— Конечно, классно. Вот бы так, Петрович, попробовать.

Оставив на обочине машину, мы по склону поднялись туда, где «парашютистов» было особенно много. Солнце припекало все сильнее, и земля была уже совсем сухая. Каждый занимался своим делом: кто расправлял, кто, наоборот, складывал свой парашют. Кругом стояли машины. Прямо на земле сидело несколько групп по 5—6 человек. Они уминали бутерброды, запивая их какой-то чепухой из термосов. Одна парочка сидела в сторонке, ничего не ела, а только целовалась. На нас никто не обращал внимания.

Слышалась незнакомая речь, смех. Особенно громким, идиотским смехом заливался один очкарик с набитым ртом и с крышкой от термоса в руке. Он забавлял свою компанию какими-то баснями, и сам же больше всех ржал. Что за чушь, интересно, он нес?

Возле одного худого парня со шлемом на голове мы задержались. Он готовился к полету.

Покосившись на нас, этот парень шмыгнул носом, поправил шлем и снова принялся за свое. Расправив парашют на земле, он пристегнулся к нему.

Разбег — и его небольшой, прошитый кубиками розовый парашют подхватил невидимый поток воздуха. Некоторое время парашют стоял вертикально, слегка покачиваясь, потом подался вперед. Ноги парня в запыленных ботинках на толстой подошве поволоклись по траве, затем оторвались. Очень медленно парашют начал набирать высоту. С завистью мы глядели этому подлецу вслед.

— Что, если попросить,— сказал я неуверенно,— может, кто и даст разок пролетнуться?

— Держи карман шире,— ответил Вовчик,— конечно, дадут. А заодно дадут и пинка под зад, чтобы быстрее высоту набирал... Найдешь тут, небось, дураков.

— Утащим? — шепнул я.

— Именно,— шепнул Вовчик в ответ.

— Но как?

Вовчик пожал плечами и, не ответив, направился выше по холму.

Я пошел за ним и сказал:

— Вот дурак, связался с тобой. Того гляди, угодишь скоро в какую-нибудь импортную колонию для несовершеннолетних малолеток и проведешь там лучшие годы. Ворюга несчастный.

Вовчик тут же обернулся и весело заявил:

— Лучшие годы — это пустяки. Скажи спасибо, Петрович, что ты в Америке, а не в Ираке. Там насчет воровства строго. Враз руку отрубят, а на лбу клеймо выжгут. Будешь знать, как воровать.

— Да,— вздохнул я,— не хотел бы я попасть с тобой в этот твой Ирак. Нам бы там давно не только руки, но и головы поотрубали.

— Запросто,— все так же весело подтвердил Вовчик.

…Удалась бы наша затея или нет — неизвестно, если бы, как всегда, не случай. Случай был такой.

Одна девка, кстати, довольно-таки страшненькая на лицо, разбежавшись, уже оторвалась от земли, как вдруг неожиданно с высоты трех — четырех метров упала обратно. Видимо, что-то там у нее не получилось или же что-то случилось с парашютом. Как бы там ни было, но пестрый, колыхающийся ком тут же накрыл ее. И не успел из-под него вырваться пронзительный крик, как уже со всех сторон к ней на помощь спешили друзья-спортсмены. Движимый, так сказать, любопытством, я тоже устремился туда.

Прибежал я одним из первых и вместе со всеми стаскивал с этой девки парашют. Она уже не кричала, а каталась по траве и держалась за левую ногу. Очень быстро со всех сторон нас обступили люди.

Хохотун-очкарик склонился над девкой и принялся ощупывать ее пострадавшую ногу, которую шустро освободил от джинсов. Джинсы он стащил с нее полностью, и девка осталась в одних розовых трусиках. Ляжки у нее были худые и бледные.

Я с огромным интересом следил за тем, как очкарик тискает эту бледную ляжку, когда сквозь плотное кольцо толпы ко мне пробился Вовчик. Он был, так сказать, в ярости и гневе, и так меня толкнул, что я чуть не упал на очкарика.

— Конченый! — шепотом заорал он.— Какого дьявола ты тут делаешь?! Или, думаешь, без тебя не обойдутся? Пошли отсюда быстрее!

Момент, действительно, был самый подходящий. Лучше не придумать. Все эти спортсмены побросали свои шмотки, где попало, а сами столпились вокруг девки. Дятлы любопытные. В такой момент грех было не украсть. И поживиться было чем. Но ничто не заинтересовало нас, кроме двух сложенных в небольшие рюкзачки парашютов. Мы схватили эти рюкзачки и потрусили вниз, к машине. Парашют я крепко прижал к груди, стараясь заглушить громоподобные удары сердца.

Подбежав к автомобилю, я с размаху метнул свой рюкзачок в проем, не имевший дверцы. Затем нырнул в него сам и быстро перебрался на водительское место. Только запустил двигатель, как влетел Вовчик.

Круто развернув машину, отчего взвизгнули покрышки, я погнал ее, точно сумасшедший, позабыв обо всем на свете. Минут через пятнадцать этой бешеной гонки я сбавил скорость и оглянулся: погони не было. По крайней мере — не было видно.

Еще минут через десять уже более спокойной езды я свернул направо, на грунтовку. Когда отъехали по ней от шоссе на безопасное расстояние, затормозил и выключил двигатель. Выйдя из машины, я разочарованно присвистнул. Вокруг — ни одного приличного возвышения.

— Как будем испытывать-то?

— Не волнуйся, Петрович, я уже все придумал. Щас все будет в наилучшем виде.

Здесь тоже было сухо. Вовчик снял шубу, и из рюкзачка прямо на дорогу вытряхнул парашют и начал его расправлять. Глядя на его действия, я только дивился, как ловко у него все получается.

Расправив этот парашют, Вовчик вытянул его во всю длину по дороге, у себя на поясе и на груди пристегнул лямки креплений.

Откинув назад верх машины, Вовчик забрался и сел на сложенную крышу. Ноги поставил на подголовник моего сиденья.

— Трогай, Петрович,— был дан мне приказ.

Я включил первую скорость, автомобиль тронулся с места и тихо поехал.

Парашют все выше и выше начал подниматься над дорогой.

Скоро он, словно гигантский прямоугольный зонтик, вертикально стоял над резво бежавшим автомобилем. Надежно и собственноручно пристегнутый к этому «зонтику», Вовчик крепко вцепился в края собранной крыши. Было видно, каких нечеловеческих усилий стоит ему так удерживаться. Глаза у него были испуганные.

— Руки убирай! — крикнул я.— Руки!

И в то самое мгновение, когда он разжал побелевшие пальцы, я пригнулся к рулю. На этот раз грязные с замысловатыми узорами подошвы слегка коснулись моей макушки, ударились изнутри об лобовое стекло, с корнем вырвали желтый козырек и взмыли вверх.

Я осторожно поднял голову и увидел, что Вовчик болтается под парашютом в пяти — шести метрах от земли и летит почему-то не ввысь, а ровно плывет над дорогой.

Я поехал вслед за ним, и всю дорогу мы весело переговаривались. Еще Вовчик кидал в меня кубиками жевательной резинки.

Где-то с километр длилось наше необычное путешествие. Затем неожиданно Вовчик опустился на землю, так и не поднявшись на приличную высоту.

Об этом я ему так и сказал. На что он мне ответил:

— Хоть я и отделился от земли всего на несколько метров, но и это было так чудненько, ощущение такое необыкновенное, что я прямо рад-радехонек. Это тебе не в «тарелке» париться. Давай теперь ты, Петрович.

Я пристегнулся к парашюту и сел на его место. Он сел за руль... А впрочем, что рассказывать? Взлетел я так же невысоко, как и Вовчик. Но, действительно, было так здорово, как будто я парил где-нибудь под облаками... Что может быть восхитительнее выросших неожиданно крыльев, восхитительнее радости полета? Что может сравниться с радостью полета?..

Летали мы по очереди до наступления полной темноты.

 

 

Глава семнадцатая

 

НОВЫЕ ПОКУПКИ

 

Как ни не хотелось мне наведываться в тайник, но все же скоро пришлось это сделать. Куча деликатесов между нашими матрасами бесследно растаяла и восстановить ее не было никакой возможности, так как остатки денег мы истратили на разные безделушки и глупости. Кучу долларов просадили за считанные дни.

Глупости были разные. Мы ходили по кинотеатрам, музеям, зверинцам, паркам, кафе, ресторанам и другим различным заведениям. Вовчик таскал меня по разным выставкам картин (некоторые картины он покупал), а я его — по автомагазинам и автосалонам. Машины, естественно, не покупали, только разглядывали. Разъезжали, словно заправские пижоны, целыми днями на такси, прокатывая за один раз по несколько сот долларов.

Короче, деньгами сорили мы капитально и, как я уже сказал, очень скоро остались без них. Не на что было купить даже батон хлеба. Еще деньги понадобились нам вот для чего. Во время одной из прогулок мы наткнулись на небольшой магазинчик, где продавались такие замечательные вещи, что нам немедленно захотелось их купить. Когда пришли обратно на свалку, то было уже поздно и, так сказать, мероприятие по изъятию долларов пришлось отложить до утра.

И вот ранним утром мой чуткий, но в то же время спокойный и здоровый сон был нагло прерван препротивнейшим трезвоном будильника, купленного Вовчиком в недалекие лучшие времена за два с половиной доллара, и заведенного им же на семь тридцать. Будильник трясся, как паралитик, а стрелки показывали пять часов. Я запустил в него пустой консервной банкой. Спросонья рука дрогнула, и банка, пролетев в нескольких сантиметрах от трясущегося идиотского будильника, шлепнулась на одеяло к Вовчику. Я спрятался под свое одеяло.

Выждав и убедившись, что Вовчик не проснулся, я вылез снова. Взял башмак на толстой подошве. Повторный промах.

Дотянулся до кроссовок. Удобнее взялся за замшевый носок. Прикрыв один глаз, прицелился и метнул.

— Есть! — поверженный злодей опрокинулся на спину, но трезвонить начал еще громче.

Я подошел к Вовчику, укутанному с головой одеялом. Склонившись над ним, я послушал его ровное дыхание. Он спал. Затем на цыпочках прокрался к раскрытому люку: ночами было душновато, и поэтому его не закрывали. Трепыхавшимся в руке будильником я нацелился в угол бампера автомобиля, стоявшего как раз против входа в «тарелку», и размахнулся. Я уже представил было, как этот будильник разлетается на мелкие кусочки, но вдруг неожиданно раздался громкий голос Вовчика:

— А ну, положи будильник на место!

Оказывается, он не спал. Вздохнув, я бросил будильник Вовчику.

— Подавись. И только попробуй не выключи эту проклятую штуку. Купил, дурак, какую-то фигню. Будит в пять утра, да еще и не отключается. Если он еще раз разбудит меня в такую рань, буду отключать его об твою рыжую башку.

Излив душу, я забрался под свое лохматое одеяло.

— Не тобой куплен и не тебе им распоряжаться,— отозвался Вовчик, возясь с этим будильником. Последний через несколько секунд издал затяжные умирающие звуки, икнул и умолк. Видно, завод кончился.

Вскоре мы отправились в тайник. Перед тем, как вылезти из гаража, Вовчик повертел в руках пистолет и вытащил обойму. Озабоченно разглядев ее, вставил обратно. Пистолет засунул в задний карман брюк.

Я не удержался от того, чтобы не съехидничать:

— Истинный мафиозо. Главарь банды. Крестный отец, а заодно и мать.

— Пошел ты к чертовой бабушке,— ответил Вовчик. Этот пистолет он всегда носил с собой, а когда ложился спать, клал его под подушку.

Через минуту мы были в тайнике. Там все было так, как мы и оставляли. Видно, эти жулики больше не наведывались. Из-под водительского сиденья я достал знакомый серый пакет.

Я посмотрел на Вовчика и спросил:

— Сколько возьмем?

Он немного подумал и ответил:

— Вообще-то, чем больше — тем лучше, но возьми пока тысяч пятнадцать. В случае чего, потом еще заглянем.

Отсчитав пятнадцать тысяч долларов, я спрятал пакет в прежнее место.

Возвращаться в «тарелку» не стали, а вышли на дорогу и поймали такси. На «новом» автомобиле в город не выезжали, потому что ревел он страшно, да и дверцу не нашли. Колесили иногда на нем только по свалке.

Приехали мы рано. Магазин был еще закрыт. Я принялся бранить Вовчика за то, что он, подлец, разбудил меня в такую рань. Он не остался в долгу и обозвал меня «заспанной курицей». Мне послышалось иначе, и я попросил его повторить. И только Вовчик собрался это сделать как вдруг застекленные половинки дверей толкнула изнутри чья-то рука, и они распахнулись, положив конец нашему спору.

Мы вошли и сразу направились в знакомый угол. Вопрос, что покупать, был решен еще вчера. Я вытащил из кармана небрежно и спокойненько пачку долларов и указал на: спальную палатку оранжевого цвета, двухместную резиновую лодку, два спиннинга, четыре пластиковые удочки, два садка и два походных рюкзака. С особым трепетом я робко ткнул пальцем в висевшее на стене снаряжение для подводного плаванья, куда входили ласты, маска, два баллона с воздухом и несколько шлангов.

Все указанное в том же порядке подал улыбчивый старикашка-продавец, у которого глаза на лоб полезли от этой кучи денег. Он без конца что-то говорил, а мы только молча кивали в ответ. Еще мы набрали ворох крючков, блесен, лесок, поплавков и разных других ерундовин, необходимых для рыбалки. Порыбачить — мы любители, взять хоть меня, хоть Вовчика.

Я расплатился. Мы взяли в руки купленное барахлишко и пошли к выходу. По пути столкнулись с тремя мотоциклами, стоявшими у стены. Они сверкали хромом, никелем и яркой краской. Вчера их или еще не было, или же мы не заметили. Я остановился, так сказать, не в силах отвести глаз. Мотоциклы были безумно красивые.

Выразительно переглянувшись с Вовчиком, мы быстренько отнесли покупки в такси, которое ждало нас на улице, и тут же вернулись. Крутились, переговариваясь, вокруг этих мотоциклов, наверное, с час. Больше всего сомнений было насчет — продадут или не продадут. Документов-то у нас нет никаких. Нам, особенно мне, почему-то казалось, что для того, чтобы купить мотоцикл, нужно обязательно предъявить документ, паспорт или что-то в этом роде. Все-таки не булавку покупаешь. А откуда же у нас паспорта, когда их выдают только в шестнадцать лет. Нам с Вовчиком едва по пятнадцать стукнуло.

— Попытка — не пытка,— наконец изрек Вовчик мудрые слова, и мы позвали старика.

Этот старик оказался «молотком». Через двадцать минут проверенный и заправленный мотоцикл стоял на улице, а в кармане у меня лежали документы на него и руководство по эксплуатации, разумеется, не на русском языке. За мотоцикл, белую «Хонду», отдали почти десять тысяч долларов, но я нисколечко не жалел. Отдельно купили два шлема, 30 долларов за каждый.

— Ну, кто сядет за руль? — спросил я Вовчика, когда нам удалось отправить обратно в магазин балабола-старика. Бросив свой открытый магазин, так сказать, на произвол судьбы, он, казалось, бесконечно долго мог что-то объяснять молчаливым и внимательным покупателям, один из которых с рыже-пегой шевелюрой иногда хлопал его по плечу и говорил: «Свой пацан!» Старик показывал, как заводить мотоцикл, как переключать скорости, и даже дал на нем круг перед магазином. Спросил я Вовчика просто так, ради приличия, потому-то и спросил, что был почти уверен: как раз за руль-то он и не сядет. И, действительно, оказался прав.

— Езжай ты, Петрович,— ответил он.— Все-таки это ты у нас заядлый мотоциклист. В мотоклуб ходил. Твой опыт с моим не сравнить. И наконец, это ты мечтал о таком мотоцикле, а не я. Зачем же я буду садиться за руль? Я сзади как-нибудь... К тому же не любитель я этого дела... Езжай ты сам.

Я нажал на руле на небольшую кнопку, и мотор мягко и чуть слышно заурчал. Сняв мотоцикл с боковой подножки, я влез в широкое кожаное седло. Мотоцикл был тяжелый, я еле удержал его.

Вовчик выгрузил из такси покупки, расплатился с таксистом, а я вдруг вспомнил:

— Вовчик, самое главное забыли купить — ружье!

— Точно,— Вовчик убежал в магазин и вскоре прибежал обратно, держа в руках коробку с пневматическим для подводной охоты ружьем. Примостившись сзади со всеми этими палатками, удочками, лодками и ружьями, он сказал:

— Порядок, Петрович. Поехали.

Я включил скорость и плавно отпустил сцепление. Мотоцикл тронулся.

 

 

Глава восемнадцатая

 

БЕГСТВО

 

Мощь «Хонды» я почувствовал сразу: чуть резкий поворот ручки газа приподнимал переднее колесо мотоцикла над дорогой. Зверь, а не машина. Японская штучка. Двигатель — 500 «кубиков», четыре «горшка», то бишь цилиндра, прямо как у автомобиля. Обтекатель впереди стремительно разрезает воздух. Я чувствовал себя счастливчиком.

«Не любитель этого дела» Вовчик болтался сзади, как сосиска, и орал: «Топи, Петрович!» Я и «топил». Мчались, как сумасшедшие. Еще я вовсю сигналил, будто последний кретин.

Так, обогнав пропасть машин и какого-то лохматого типа на «Харлее», чуть не врезавшись в шикарный «Крейслер Империал», мы домчались до свалки.

Оставив за забором мотоцикл, пешком пошли относить наши новые покупки в «тарелку» и сделали так ненапрасно. Нас ожидал «сюрприз». Возле гаража, рядом с черным автомобилем, красовался знакомый перламутрово-бежевый «Кадиллак».

Одновременно заметив этот «Кадиллак», мы с Вовчиком юркнули в сторону, присев за какой-то ржавой развалиной.

— Все-таки выследили,— сказал я.

— Пауки,— добавил Вовчик.

Я выглянул из-за колеса и тихо спросил:

— Защитное поле включил?

Молчание заставило меня обернуться. Вовчик отвел глаза.

— Люк-то закрыл?

Снова молчание.

— А «дистанционка» где?

— В «тарелке»,— грустно ответил Вовчик.

— Болван,— обозвал я его. И тут же понял, что незаслуженно. Последнее время мы настолько уверились в надежности гаража и настолько привыкли к отсутствию посторонних лиц на свалке, что даже надолго покидая «тарелку», не только не включали вокруг нее силовое поле, но и также не закрывали люк, оставляя «дистанционку» в своем гнезде. Что, как оказалось, было большой оплошностью с нашей стороны, И не Вовчика вина была в том, что в этот раз поступили точно так же. И Вовчик тоже имел полное право ругать меня за то, что я не соизволил позаботиться о безопасности «тарелки». Но он промолчал.

— Может, обойдется,— примирительно произнес я.— Может, они в свой тайник приехали, ведь вход в него расположен как раз напротив входа в гараж... Хотя почему тогда машина стоит ближе к гаражу, а не тайнику? И где, интересно знать, ее хозяева?

— Я думаю, что уже в Африке или где-нибудь в Австралии,— сказал Вовчик.

— Типун тебе на язык,— бросил я сердито.— Нашел время шутить... Давай подождем лучше, может, кто и появится...

Ожидание было долгим и томительным. От однообразного сидения на корточках ноги налились свинцом. Я уже собрался встать и размять их, как вдруг увидел, что из окна автомобиля, ведущего в гараж, показались голова и потом плечи. Через секунду на землю спрыгнул старый знакомый — сторож. А может быть, этот молодой и здоровый парень вовсе и не был сторожем. Кем бы он ни был, но вход в гараж быстро нашел.

Он залез в свой «Кадиллак». Посидев в нем, вылез. Облокотился на квадратный капот и закурил. Уезжать парень явно не собирался, а то, что он побывал в «тарелке», было очевидным. Вот только что теперь он собрался делать — это вопрос.

Я сел на баллон с кислородом и тоже закурил. Вовчик посмотрел на меня, выглянул из-за машины и потом сел на другой баллон. Я протянул ему пачку сигарет, но он махнул головой, отказываясь.

Спрятав сигареты в карман, я сказал:

— Этот придурок вроде никуда не собирается. Что будем делать?

— Кончать,— спокойненько ответил Вовчик, передернув затвор пистолета.

Сигарета выпала у меня изо рта.

— С-серьезно г-говоришь? — выдавил я, словно зубную пасту из тюбика, застрявшие в глотке слова.

— Шучу, конечно. Кончать его не будем, но как-то нужно его отвлечь. Иначе, Петрович, в «тарелку» нам не попасть.

Я поднял с земли сигарету, отряхнул ее и снова вставил меж зубов.

— Легко сказать — отвлечь. Вот только к а к это сделать?

— Надо подумать,— сказал Вовчик.

Поглощая дым, я начал усердно думать, но почему-то ничего путного на ум не приходило. Более того, минут через десять от перенапряжения невероятно разболелась голова. А этот парень все стоял у машины. И тогда я собрался предложить Вовчику обсудить его предложение. Пусть даже он и пошутил. Я сознавал, что если мы не желаем — лично я не желал — оказаться в незавидном положении прежних хозяев «тарелки», то нам необходимо действовать. И действовать любой ценой и как можно скорее. Кто знает, что за подлость задумал этот парень… И зачем обязательно «кончать»? Можно просто — ранить или испугать (как же, испугаешь такого, сидит себе спокойненько на капоте и даже по сторонам не смотрит), или же придумать что-то еще...

— Слышь, Вовчик,— сказал я,— а может, мы, правда, его того...

Вовчик, сидевший на баллоне с грустным, задумчивым видом, не дав мне договорить, вдруг вскочил. Глаза у него заблестели ярче, чем зубы.

— Айда! — схватил он меня за руку и спрятал свой пистолет в карман. Потом куда-то потащил. Я не пытался сопротивляться и послушно побежал за ним. «Не иначе, что-нибудь придумал, черт рыжий...»

Вовчик дотащил меня до мотоцикла, оставленного за забором.

— Петрович, быстро сливай бензин! Тут же распорядился он.

— Куда сливать-то? — удивленно спросил я, потому что канистры или чего-нибудь подобного у нас с собой не было. Дырявая канистра валялась в черном автомобиле, а еще одна, новая, с бензином, лежала в «тарелке».

Вовчик ругнулся, заметался вдоль забора и вскоре нашел какую-то ржавую посудину, то ли запчасть от какой машины, то ли так просто.

— Вот,— сказал он.— Сюда наливай.

Я выдернул из карбюратора топливный шланг и наполнил эту посудину бензином. Потом мы вдвоем подхватили ее и, расплескивая бензин, потащились обратно на свалку.

— Теперь куда? — поинтересовался я.

— К домику,— не останавливаясь, ответил Вовчик.

Я сразу догадался, к какому домику. На всей территории свалки находился только один дом. Его хозяин же в это время торчал возле чужого гаража, подлец. Гад. Ну, мы устроим ему веселую жизнь. Еще я догадался, что Вовчик собрался делать с бензином...

Добравшись до места, где только что прятались, мы свернули с дороги и пробрались к забору. Побежали вдоль него. Бежали мы быстро. Всю дорогу спотыкались о разный, наваленный там и тут хлам. То и дело путь преграждали автомобили, и приходилось перелезать через них вместе с этой посудиной. Короче, когда добежали до места, я не чувствовал ни рук, ни ног.

К домику вышли с обратной стороны. Сразу же решили проверить — есть ли кто внутри.

Я поднял с земли увесистый камень и запустил его в небольшое окно. Послышался звон, посыпались осколки стекла.

На это безобразие никто не откликнулся, и мы смело приступили к делу. Перво-наперво у крана, трактора и еще одной большой, непонятного назначения машины, Вовчик повыдергивал шланги и трубки, оставив их истекать бензином и соляркой.

Я тем временем в кабины и на двигатели плеснул бензина из посудины. Налил его и в разбитое окно. За домом стояла большая бочка с соляркой. Отвинтив крышку, мы опрокинули эту бочку на бок: нервно вздрагивая, из небольшого отверстия хлынула желтая жидкость. Под эту струю мы подставляли ладони и горстями бросали солярку на стены домика. Остатками бензина Вовчик соединил лужу солярки с техникой, продолжавшей истекать горючим.

Я вытер руки носовым платком: моментально он пропитался насквозь вонючей жидкостью.

— Начнем?

— Начнем,— ответил Вовчик, достав из кармана красивую зажигалку в виде небольшого пистолета. В одном кармане он носил настоящий пистолет, а в другом — эту зажигалку.

Вовчик нажал на курок, и из дырочки в стволе вырвался небольшой огонек, к которому я поднес свой платок. Платок вспыхнул, и я бросил его на землю. По тропинке из бензина синее пламя резво побежало к машинам, домику и разлитой вокруг бочки огромной желтой луже.

Не дожидаясь, когда все это вспыхнет, мы побежали обратно. Без посудины бежать было легче и приятней. Сзади в спины нам дохнуло теплом...

Скоро добрались до своих удочек, лодки и всего остального барахла.

Я выглянул. Парень все еще был там. Он ходил вокруг своей машины и с озабоченным видом посматривал на колеса. Переднее левое три раза пнул ногой.

С не менее озабоченным видом мы с Вовчиком посмотрели на небо: пока оно было чистым.

Снова усевшись на баллон, я сказал:

— И чего ему тут надо, чего он ждет?

— Пес его знает,— ответил Вовчик.— Может, поджидает своего кореша, негра. А может, и хозяев «тарелки» караулит — нлошников, то есть нас.

— Караулит,— хмыкнул я.— Караулить надо, сидя тихо в засаде, а он торчит, как пень неумный, посреди дороги. Вон, музыку еще включил. И как это он нас присек?

— Пес знает. Наверное, случайно увидел, как «тарелка» взлетала или садилась.

— Наверное... Ага-ага, гляди-ка, Вовчик, как дымоган повалил. И как здорово!

Из-за дальних машин начали подниматься клубы дыма. Такие огромные, черные облака мог не заметить разве что только слепой.

Парень слепым не был. Он запрыгнул в свой «Кадиллак» и укатил. Испугался, видно, за свое хозяйство.

А мы с Вовчиком бросились к гаражу. Нам только того и надо было.

«А вдруг в «тарелке» еще кто есть?»,— подумал я на бегу, но раздумывать и медлить было некогда.

Пролетев через окно, потом через узкий проход, мы стремительно ворвались в «тарелку». Мельком я успел заметить, что все вещи находятся на своих местах, но лежат уже не так аккуратно, как я складывал их утром. Посторонних лиц в помещении «тарелки» не наблюдалось.

Я плюхнулся в среднее кресло. Вывел «тарелку» из гаража и опустил ее чуть дальше: забрали брошенные покупки. Потом «сели» за забором. По узкой, найденной тут же доске вкатили в «тарелку» мотоцикл. Посетовали, что нельзя было взять с собой черный автомобиль.

— Петрович, давай быстро обратно,— сказал Вовчик, когда я опять уселся в кресло.

— Куда это?

— В тайник, за оружием. Не оставлять же этим паукам.

Вздохнув, я повиновался. Не больно-то и нужно нам это оружие, но разве Вовчику докажешь? Все равно сделает так, как хочет. Лучше и не спорить.

Вовчик бегал за ящиками и передавал их мне. Я чуть ли не волоком подтаскивал их к «тарелке» и ставил внутрь. Ящики тяжеленные до невозможности.

— Все, что ли? — спрашивал я у Вовчика каждый раз, когда он вручал мне очередной ящик.

— Все. Погоди, еще один остался,— отвечал он и исчезал снова за машинами. И так без конца.

Последний ящик он вез по земле, видно, тоже выбившись из сил. Я бросился на помощь. Вдвоем кое-как дотянули этот ящик до «тарелки». Подняли и поставили его у края.

— Все, что ли? — прошипел я обессиленно.

— Все,— прохрипел в ответ Вовчик и опять направился в тайник.

— Куда же ты?

— За деньгами. Не оставлять ведь этим бузотерам...

Не было в этот раз Вовчика особенно долго. На ватных ногах я стоял у входа в тайник и смотрел на дорогу, уходившую в сторону, откуда все гуще и гуще валил черный дым, застилая полнеба. Я ждал, что вот-вот из-за поворота выскочит перламутрово-бежевый «Кадиллак». Я почему-то был уверен, что он выскочит. И он, действительно, выскочил.

— Вовчик, быстрее сюда!!! — заорал я. Сам добежал до «тарелки».

Когда машина приблизилась настолько, что я смог даже разглядеть сидевших в ней людей,— кроме первого парня, в ней сидел уже и негр,— Вовчик наконец-то появился.

— Петрович, денег нигде нет. Наверное, они забрали их...

— Быстрей сюда!!! — крикнул я ему, но он уже сам увидел мчавший прямо на «тарелку» «Кадиллак».

В несколько прыжков, каждому из которых позавидовал бы кенгуру, Вовчик долетел до «тарелки» и через ящики, загромоздившие вход, нырнул внутрь. Я прыгнул за ним.

Пока вставали с ящиков и задраивали люк, прошло еще несколько секунд. Метнувшись к пульту, я положил палец на кнопку взлета и начал надавливать на нее, как вдруг страшной силы удар буквально потряс «тарелку». Меня бросило на пульт. Инстинктивно я вытянул вперед руки и пропахал ими по кнопкам и рычагу, а лбом припечатался в экран. В глазах у меня вспыхнули тысячи, сотни тысяч искр. Потом они сгорели, и стало темно...

Очнулся я в кресле. Рядом хлопотал Вовчик, возясь с моей головой.

— Отошел? — обрадованно сказал он.— Молодец!

— Где бандиты?

— Там,— Вовчик ткнул пальцем в пол.

— А что случилось, что это за удар был?

— Ничего особенного. Просто они влупились на своем «Кадиллаке» в «тарелку».

— Живы?

— Еще как живы. Из пистолетов потом вовсю лупили. Ты что, Петрович, не слышал?

— Нет. А что с «тарелкой»?

— Порядок. Я включил силовое поле, нам теперь все по фигу.

— А где мы?

— А мы, Петрович, висим очень высоко в небе и поводов к расстройству нет... Вот только лоб ты здорово повредил, кровь так и хлестала.

— В небе...— глупо повторил я.

Голова раскалывалась от ужасной боли, в ней стоял такой непроходимый туман, что я, сам не зная для чего, порол разную чепуху. Потом я снова забылся. Когда очнулся, Вовчик наводил в «тарелке» порядок. Он складывал в одном месте ящики с оружием и собирал в одну кучу наше барахло, раскиданное ударом по всей «тарелке».

Я не стал ему мешать и перебрался из крайнего кресла в среднее.

Проснулся я все с той же дикой головной болью, но зато окружающее уже не воспринималось как во сне. Вовчика в «тарелке» не было.

Раскрытый люк вывел меня на крутой, песчаный берег красивой речушки. С обеих сторон ее обступали коричневые стволы высоких сосен. Небо было чистым и голубым, а воздух — необыкновенно свежим и ободряющим. Несколько раз глубоко вдохнув этот воздух, я сразу же почувствовал прилив сил и некоторое успокоение в голове.

По осыпавшемуся песку я спустился к воде, с ее помощью отодрал присохшую ко лбу повязку и умылся. Вода была чистая и прохладная. Прямо передо мной вылезла глазастая лягушачья мордочка и насмешливо уставилась на меня. Я запустил в нее плоским, гладким камнем. Мордочка скрылась и вынырнула чуть дальше, продолжая насмешливо на меня глядеть. Я сходил в «тарелку» за пневматическим ружьем.

На берегу зарядил ружье тонкой, с двумя зазубринами на конце, стрелой; к другому концу стрелы крепилась тонкая нить. Осмотревшись, я выбрал мишень. Прицелился и спустил курок. Оставляя за собой едва заметную нить, стрела помчалась к цели. Возле жирной лягушки она пробила лист кувшинки и исчезла под водой. Лягушка с интересом взглянула на только что проделанную дырочку, затем на меня, громко произнесла свое «ква-а-а...» и, лихо подпрыгнув, нырнула.

И хорошо, что я не попал в эту лягушку, потому что потом мне было бы ее жалко, а настроение, которое и так не очень, испортилось бы еще больше. Зачем, дурак, стрельнул в нее — сам не знаю.

За нить я достал стрелу и зарядил ружье снова. Хотел было всадить ее на этот раз в дерево, но только прицелился в самое ближнее, как тотчас же услышал мотоциклетное тарахтенье. Из-за сосен верхом на «Хонде» вырулил Вовчик.

Оставив мотоцикл наверху, он спустился ко мне.

— Жив, Петрович? — Вовчик засмеялся.

— А где мы находимся-то, Вовчик? — спросил я.

Он перестал смеяться, опустился на песок, помолчал, потом сказал:

— Точно сказать не могу, но, по всей видимости, где-нибудь недалеко от дома. Разница в несколько сот километров — не в счет. Вчера, когда ты уснул, я подумал-подумал и решил — летим-ка домой, дал по городу прощальный круг и под мостом пролетел раз пять. Вот полиция, наверное, бесится и паникует... А чего? Надоело все до смерти. Тем более, что турнули нас со свалки капитально и основательно, и податься нам теперь, точно бедным родственникам, некуда. Да и зачем? Сколько может все это продолжаться, до коих пор? Не до старости же нам скитаться по разным свалкам и помойкам заграничным. Не вечно же жить черт знает где. Надо как-то определяться и как-то начинать обустраивать свою жизнь. Ну... ну, а для этого необходимо возвращаться домой... Спасу нет, как тянет в свой сарай, где можно чудно устроиться и взяться за карандаши и краски. Их теперь у меня вон сколько!.. Еще я подумал, Петрович, что неужели для того, чтобы понять свое «Я» и найти свое место в жизни, нужно обязательно утащить летающую «тарелку»? Что-то я сомневаюсь в том, что без нее понял бы, чего так хочу... Короче, не знаю, как ты, Петрович, а я свой выбор сделал. Каникулы шикарно провели, теперь можно и делом заняться. Буду поступать в художественное училище... если, конечно, матику сдам. А я ее сдам, никуда она от меня не денется. Вот так.

Слова Вовчика как нельзя лучше подтвердили мне непостоянство и непредсказуемость его характера. Его трудно, скорее, даже невозможно понять. Он, наверное, и сам не знает, чего хочет сейчас, а чего захочет через пять минут. Стремительный и непредсказуемый, как ураган Эндрю, бллин... Впрочем, что говорить, у самого-то тоже ветер в голове.

Как бы там ни было, но слова Вовчика были мне по душе, очень по душе. О доме я давно уже мечтал, но только почему-то не решался сказать об этом Вовчику. И если он сделал свой выбор только что, когда нас «турнули» со свалки, то я в отличие от него сделал свой несколько раньше. В тот самый день, когда мы случайно попали на соревнования по мотокроссу. А ведь сделать этот выбор мне тоже помогла «тарелка», как и Вовчику. Грустно это и печально, потому что не каждому пацану удается встретить и вдобавок утащить настоящую летающую «тарелку». Сделают ли другие без нее свой выбор? Хорошо, если да. А если нет, то таким пацанам можно только посочувствовать. Жаль прямо их.

 

 

Вот и все. Так завершилось это Приключение и п о ч т и подошла к концу эта история. Скоро будем дома. Итак, решено: буду тренироваться. Упорно и самозабвенно. Мотоцикл у меня конкретный, желание есть, матику тоже как-нибудь сдам. И, чем черт не шутит, может быть, когда-нибудь из меня получится настоящий классный гонщик. Например, такой, как Геннадий Моисеев. И может быть, когда-нибудь мне доведется попасть на ночную, залитую яркими огнями трассу того города, в котором мы с Вовчиком прожили почти три месяца, но названия которого так и не узнали. И тогда, стремительно рассекая упругий ветер, я птицей буду мчать впереди всех на мощном кроссовом мотоцикле, и перед самым финишем буду лихо задирать его на заднее колесо и, прославляя свою маленькую Мордовию, поднимать в ее честь правую руку. Я — первый!

Я твердо этого хочу и знаю, что этого добьюсь. Рано или поздно. Я этого хочу... Еще я хочу, чтобы в моей будущей — надо думать, весьма не серой — жизни нашлось чуточку места для Большой, Чистой и Светлой Любви. Так этого хочется, что прямо сил никаких нет. Честное благородное слово.



[1] Журнальный вариант.