Кристина Денисенко
«Я рисую миг...»
Лето
Лето, я к тебе сбежала бы бессовестно и срочно,
Дать твоим безоблачным рукам лучиться
на плечах скалистых,
Я бы разлилась, выплёскивая маковое солнце
На янтарный берег счастья, где поют сапфировые птицы
О цветущих яблонях на марсианских переулках,
О нестриженых лужайках клевера на безымянных крышах.
Лето, мне грачи сказали, ты приветливый и чуткий,
А ещё напоминаешь людям сладкий запах спелой вишни,
Глаз твоих космические дали отражают вечность.
Разве это не прекрасно водами ручья звенеть и думать
О мурашках или о барашках на фарфоре млечном
То ли гладкой кожи, то ли водной глади вне немого шума.
Я тебя рисую на песчаных кочках, листьях, камне
Благородным выходцем династии великих романистов.
Я твои читала письма на пергаменте наскальном,
И как только лёд растаял, я бегу к тебе ручьём искристым.
Лето, мы с тобой ещё ни стылой капли не знакомы.
Я по всем ложбинкам разношу тепло смеющейся водицей,
А подснежники заладили, что быть тобой влекомой
Это так же грустно, как цветку в улыбку космоса влюбиться.
Жираф
Время рыжих звёзд опрокинет грусть
на безлунный холст.
Нарисую свет, и лучом коснусь
непроглядных вёрст.
Пальма, саксофон, на песке следы...
Здесь прошёл жираф.
Бархатный как блюз, как табачный дым
и гавайский джаз.
Пятится волна. Кружевной подол
блещет серебром.
Сенегальский дуб яблоней расцвёл
на холсте моём.
Я рисую бриз, облака, баркас
и вчерашний дождь.
Ты меня в шале, неба не стыдясь,
на руках несёшь.
То про пыл вождя, то про чёрных дев
рассуждаешь вслух,
то про лунный Чад шепчешь нараспев,
то кричишь «люблю».
С кисточки лазурь окропила тьму
в окнах на залив.
Мой волшебный бог, я к тебе прижмусь,
голову склонив.
Я рисую миг, щебетанье птиц,
мраморную даль.
Губ твоих огонь, саксофон на бис
и чуть-чуть печаль.
В яблоневый флёр джинном золотым
спрятался жираф.
Бархатный как блюз, как табачный дым
и гавайский джаз.
Весенний закат на двоих
Одной на двоих тишиной
стрелок бег на часах
неспроста
увит.
Край неба
туман подпирает
лучами остывшего солнца
крепко.
Закат покатился по склону
застывшей
в гипнозе беседки.
К веткам
апрельских берёз
липнет розовый свет
ядовитой до дна
любви.
На бархате карем
мечта алым пламенем
зорь колдовских
цветёт.
Метёт вдоль перил и ступеней
волшебная тень
сквозняками
счастье.
Ты словно из сна,
из вселенной,
распущенной в нитки
горячей
страстью.
А мне восемнадцать
как будто исполнится
лишь
в предстоящий год.
Чего только стоит
с тобой
одним воздухом пылкой весны
дышать.
Ведь ты у меня
несравненный
с богами миров
светотьмы
стоокой.
Рисуешь гуашью
вечерней зарницы
струящийся негой
кокон.
Так близко,
что в пятки уходит
от трепетных чувств
чуть живой
душа.
Рисунок
Ты нарисуешь солнце на льняной стене,
И неприметный лёд безмолвия растает,
Когда моя душа с твоей наедине
Переплетётся, опоённая словами,
Когда и пасмурное сердце – звёздный май,
Нахлынувший грозой вне всяких расписаний.
В немилости у сладкой правды принимай
Меня такой, какой давно не принимали
Ни в ярких зеркалах, ни в матовых тонах
Обзорных галерей симпатии высокой.
Я остаюсь тобой одним покорена,
И в чём, не понимаю, твой коронный фокус.
Врастает зарево во мрак немых углов,
И нарисованное солнце как живое
Трепещется подбитым временем щеглом
И негасимой нежностью обиду кроет.
Вновь на бемоли рассыпается зенит,
Приятный до мурашек, вытесненных кожей.
Привязанность в мольбертной комнате звенит
Прощением на оттепель слегка похожим.
Ночное солнце огне-скрипкой плавит тишь,
И я даю тебе в знак компромисса руку.
Ты полуправдами меня заговоришь
– Я полувыдумкой опять сочту разлуку.
Кот пишущей ямбом грусть
Там за дверью, залитой теплом, свет.
Солнце жмётся щеками в квадрат окна.
Пыльный стол в ожерельях стихов сед.
Ты с бумагой как с богом опять честна.
Не мешать, не скользить чернотой лап
По плывущим лучам янтарём сверкнуть
Призывает то чувство, когда стал
Покровителем пишущей ямбом грусть.
Добровольно прикован зарёй в пол.
Шерсть взъерошила где-то под грудью блажь.
До того романтизм твой с ума свёл,
Что боюсь в твою сторону и дышать.
Подбираешь ли рифму в узор чувств
И к стене обращаешь прямую речь,
Поэтический плач торжеству чужд,
Но твой плач я готов у двери стеречь.
Допиши до конца череду драм –
И в колени уткнусь фанатичным лбом,
Буду пальцам на чёрной копне рад,
И приму на себя твоих строчек боль.
Мы с тобой просто...
В сонном погосте молочного тела
дремлет вчерашней любви перелётная птица.
Пляшущей нежности молнии биться
не перестали.
Не переспали
с мыслью расстаться сердечные стаи.
Я без тебя, пустотой обрастая,
еле живая.
Я еле живая.
Я тебя знаю пожарищем буйным.
Ты меня знаешь лилейности уйму
той, кто накормит своих тараканов
пульсом холодного скрипа пиано,
пульсом стихов беспощадной Сибири.
Выключи «были».
Не отлюбили
птицы мои
боль клевать с отдающих ладоней
вольному волю, а робкому робость.
Что тебе стоит надежды угробить...
В кольях терновых израненной птицей
сердце по-прежнему жаждет забиться
звонкой капелью, блуждающим нервом.
Сколько собой ради света не жертвуй,
я для тебя ни своя, ни чужая.
Ты птицелов.
Я несчастье вкушаю
быть тобой пойманной, быть сопричастной
к всепоглощающей пагубной страсти,
к бархатным чувствам и к мятости крыльев...
Мы с тобой просто неправильно сбылись.
Простое чудо
На осколках пристрастий души и сердца
Я растила с любовью простое чудо,
И когда по ночам звёзды страхи будят,
Обнимает меня мой духовный лес.
Шелестящий иголками тонких сосен
И окованный сплином ночной сонаты,
Он мечтами о чём-то большом богатый
И не верит словам тишины всерьёз.
Он мне дарит луну на рыбацкой леске,
А снимая с крючка золотую рыбку,
Отпускает волшебным рассветом брызгать
На всё самое чёрное, что ни есть.
Он прекрасен до хвойных своих ладоней,
До корней, огибающих боль и слёзы.
Мой причудливый лес за меня дерётся
С тем, с чем справиться в общем-то не дано.
Ни влюблённости, ни романтизму стати.
Я сама будто пень рассыпаюсь тленом,
И сама от себя никуда не денусь,
А мой лес продолжает меня спасать.
И рисует на окнах морские волны,
Шум прибоя и крики безликой птицы,
Золотистый песок и как день садится
В покидающий пристань рыбацкий чёлн.
Всё проходит. Туманы, печали, страхи...
Сосны смотрят моими глазами в оба.
Одиночество – это почти свобода
От того, что держало ещё вчера.
