«Мы дивимся плодам жития...»
Ирина Абдрашитова
* * *
Должно быть, всё: последние страницы
Утопии – многострадального романа –
В том месте, где покрыты наши лица
Для пантомимы гримом театральным.
Жонглируя виной, отпразднуем свободу
На подоконнике двухкомнатной Вероны,
Покажем линии судьбы, которые не схожи,
Через скольженье по холодному окну ладонью.
И в осень упадем единственной слезинкой
О том, что не поехать вместе к морю,
Дыханьем затуманим первый иней
Стекла. Напрасная припарка нежилому.
Итог: в рисованную дверь выходят мимы,
Как ты в меня – в воображаемое лоно.
На месте шаг – несменная идиллия –
С воздушными шарами Сен-Симона.
* * *
Води меня по темени рассказа,
Как свою дочь укладываешь спать,
Бессонница моя желанней час от часу,
Пока твой голос слышится опять.
Сжимая и поглаживая пальцы,
Как регент хора держится за камертон,
Настраиваешь на одну тональность
Меня и сон.
И кажется, я миг и смысл постигла,
Как забываться и суметь заснуть
Но от любимой Астрид Линдгрен
Не улизнуть.
* * *
Пока кошка сидела на крыше,
Был снегопад – хлопья и пух.
Спрыгнет, утонет по брюшко
и даже повыше,
Словно лисица за мышью,
в новом снегу.
Пока я просидела дома, гриппуя,
Укутавшись в плед. Малина и чай.
Был снегопад – он цветное вслепую
Сравнял белой памятью –
старый год и тебя.
Когда спрыгну на улицу, будет по пояс
Воспоминаний непроходимый бархан.
Как лисица, случайно попавшая
в маленький город,
Оцепенею от движущих
фар на меня.
* * *
Влюблённых охраняет Бог:
гуляют по1 лесу, знакомых не встречая,
и гул стоит внутри берлог –
быстрее приближается весны начало.
Круговорот в природе и вещах
закручивает он с двоими танго –
всё подчиняется напротив взгляду:
вначале поцелуй,
потом открытый в бездну
параллельный
шаг...
* * *
Поздний ребёнок смеётся во сне.
Как хорошо, что он скоро проснётся!
Не наглядеться за целый день,
Руки целую ночью.
Уже не спелёнатый, отнятый от груди.
Я молодая, а он – взрослый.
Поздний ребёнок, потому что мы
Были до этого порознь.
...Сердце помнит годы обид,
Как бы в туннель не сорваться.
Но поздний ребёнок уже говорит,
Значит, как проснётся, подскажет...
* * *
ещё нежнее трогать детей,
кровать, занавеску, ходить по полу
я с оголённостью своей –
подключенный срезанный провод
или А1тлас-Атлант,
небо не удержавший –
посыпались звёзды вниз
на тротуары и пашни
высвободились сила и ток,
мускулами потрясаю
Новая Атлантида – земля,
я и тебя обнимаю...
Нина Шулюкина
На предрассудки о рифмах
Поэт над рифмами мудрил.
По лестнице словесной
Бежал, не чувствуя перил,
К поэзии небесной.
«Глагольной» рифмы простоту
Бранил он что есть силы
За бедность и за частоту.
Его в ней всё бесило.
«На свалку сей глагольный хлам!
И «вновь – любовь» туда же!»
Ломал он копья пополам
В бумажном абордаже.
И вот глаголы отогнал
И ждёт строки нетленной,
Да не идёт никак сигнал
От разума вселенной.
Упрямый не летит Пегас,
И Феб не внемлет зову.
Так вдохновенья жар погас,
Не оживив ни слова.
Поэт сминал листы в комок,
Хоть рифма не скудела,
Сердился, а понять не мог,
Что здесь не в рифмах дело.
Кастальский зря хвалил родник
Он с лестью царедворца.
Отправил музу Феб-шутник
К другому стихотворцу.
Тот даже сквозь базарный гам
Глас лиры слышал чутко,
Не зная (слава всем богам!)
«Глагольных» предрассудков...
* * *
Мчится время, точно конь,
Грива – ветер, хвост – огонь,
Тело – мгла, копыта – лёд,
Властный взор – надежд полёт,
По пескам и по камням
Мчится средь бугров да ям.
Судеб стелется трава,
Вьётся мыслей курева.
* * *
Снова пред внутренним взором тропинки,
Те, что теперь не видны.
Звёзды в июне, как соли крупинки,
Мягко и томно бледны.
Пёс постаревший сидит на крылечке,
Верность былому хранит.
Верность его чище пламени свечки,
Твёрже, чем сталь и гранит.
Чуть ветерок пробегает по ивам,
Трогает ветки рябин.
Голос кукушки донёсся призывом
Сказочно-вещих глубин.
Трель соловья разливается гимном
Жизни, любви и мечте.
Всё предстаёт вдруг божественно-дивным
В мудрой своей простоте.
Внемлешь всем звукам, боясь шевельнуться,
Смотришь сквозь сны и года,
Словно скиталец, что жаждет вернуться,
Только не помнит куда.
* * *
Заглушив мышиный шорох,
Вторгся ветер в суету
И вопросов пыльный ворох
Взбудоражил на лету.
Что забыть? Что взять в основу?
Что бранить? Что восхвалять?
Что за призрак вышел новый
По Европе погулять?
Крики, шум. Но где ж ответы?
Вроде их искать должны.
Не всерьёз взялись за это?
Или просто не нужны?
Многим игры слов забавны,
Лишь бы ветер крыш не сдул.
Ну, а ветру и подавно
Безразличен споров гул,
Безразличны думы злые,
Безразличен блеск златой.
Мчит он тучи грозовые,
Упиваясь высотой...
* * *
Что нам поведают долины
И шапки белые вершин?
Расскажут древнюю былину
Иль сказку про златой кувшин?
О чьей любви, как пламя, страстной
Потоки бурные поют?
Кто стал кустом калины красной,
Последний обретя приют?
Что помнится здесь травам разным,
Ведущим с ветром разговор?
Что нынче нам, прохожим праздным,
Услышится в молчанье гор?
* * *
Переходят концы в бесконечность,
Что в себе исчезает сама.
Человек не постиг человечность
В этом замкнутом круге ума.
Заблудились рассветы в закатах,
Океан уподобив реке.
Даль ясна, как слова на плакатах,
Но невесть на каком языке.
Снова путая корень и стебель,
Мы дивимся плодам жития.
В бытии пробуждается небыль,
Быль взбивая из небытия.
Валентина Карпушина
КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Мчится бриг на скалы. Шторм бушует.
Неминуем очевидный крах.
И предчувствуя беду большую,
Крысы вон сбегают впопыхах.
Прыгают в привязанные шлюпки,
Чтоб от смерти в страшный шторм спастись.
Мир подлунный, всем известно, хрупкий,
И хрупка невероятно жизнь.
Неприемлемы тут стыд и жалость.
Крысы ищут безопасный путь...
Но когда все крысы разбежались,
То корабль вдруг перестал тонуть.
Я ЗАБЫЛА
Я голос забыла твой очень давно,
И запах завядших бордовых тюльпанов.
По принципу всё, как в игре в домино,
Разрушил ты после нелепых обманов.
Нейроны один за другим всё сотрут
И память отправят навеки в корзину.
Безмолвен её уничтоженный труп
И высох плевок, что направлен был в спину.
А дальше – покой. А потом – тишина.
Осколки души мною собраны в груду.
Я голос забыла твой. Полночь черна.
Молчание только твоё не забуду.
СИРЕНЬ В СНЕГУ
Расцвела и сиреневым цветом
Разукрасила серость аллей.
Соответственно майским сюжетам
Где-то в роще запел соловей.
На зелёной листве так эффектно,
Гроздья смотрятся в сени кустов.
Словно вышил их крестиком некто,
И вложил в этот труд всю любовь.
Но принёс неожиданно ветер
Вместо дождика тёплого – снег.
И мороз вдруг ударил под вечер,
След оставив на стылом окне.
Расцвела ты, сирень, прежде срока,
От наставшего рано тепла.
И замёрзла в сугробе глубоком.
Как не вовремя ты расцвела!
НОЯБРЬСКИЙ ВЕЧЕР
Смотрю в темноту сквозь глаза чёрных окон,
На пальце крутя свой каштановый локон.
Ноябрь, и промозглая ночь.
Трепещет на дереве лист одинокий,
Луна в небесах, словно мёртвое око,
Не может ничем мне помочь.
Покой беспробудный, уныние комнат...
А сердце о счастье забытом не помнит,
Лишь тяжесть мешает плечу.
Стакан за грудиной слезами заполнен,
Платок носовой брошен на пол и скомкан
Как символ истраченных чувств.
ПРИНЦЕССА
Чиста душой, лицом прекрасна,
Верна себе, в словах тверда.
Умна, но вовсе не опасна.
Коль любит – это навсегда.
Не хочет чьей-то быть игрушкой,
Противна ей любая ложь.
В итоге – ночью плач в подушку.
Ведь быть одной – удел святош.
Ей снится принц из старой сказки.
Он ей под стать: красив, умён.
Лицо открытое, без маски,
Как мальчик он в неё влюблён.
Листала жизнь свои страницы.
И как известно: жизнь – не сон.
Ей пенсию заместо принца
Принёс в итоге почтальон.
ВКУС ВРЕМЕНИ
У всего есть какой-нибудь признак:
Запах, звуки, особенный вкус.
Он преследует всех, словно призрак,
Будто тень нерастраченных чувств.
Время раны души не излечит,
Лишь с годами изменит её.
Не убьёт если, так искалечит,
И пошлёт после во вторсырьё.
Вновь мелькают в толпе чьи-то лица,
Пахнет летом и слышится блюз.
Вкус, которому не повториться –
Это времени давнего вкус.
ПЕРЕБЕЖАТЬ НА КРАСНЫЙ СВЕТ
Всего-то и нужно-то сделать лишь шаг
Туда, к перекрёстку дорог.
Судьбы не бояться и ей не мешать
Разматывать жизни клубок.
Мигнул светофор. Жёлтый глаз заалел.
Не нужно зелёного ждать.
Беги! Существует и в чувствах предел,
Коль срочно их нужно спасать.
