Иван КАПИТОНОВ

...случайный гость Ясной Поляны^*

Из записок князя Д. Нехлюдова. Люцерн

Каждый автор работает по-своему, ищет вдохновение в только ему понятных ритуалах и специфики дня. Я, к примеру, пишу рано утром, начиная с трех или четырех часов. Плюс – большая кружка молотого кофе. Причем кофе, которое я пью уже примерно четверть века – самое простое и дешевое, это почти как махорка для курильщика: как ударит по мозгам – только и подбирай... нет, не мозги, а слова и предложения.

Лев Толстой работал как мало кто. Не случайно он любил пройтись за плугом: это вроде бы отдых от настоящих творческих тяжких трудов.

Сюжет «Записок» довольно прост и вполне укладывается в классическую линейку размышлений на темы – «Художник и общество», «Богатство и нравственность», «Талант и его востребованность». Разговор идет от имени автора и можно смело предположить – от имени самого Толстого. Тем более, что подобный сюжетному случай реально был во время первого заграничного путешествия Льва Николаевича. Так что ничего не нужно придумывать, надо просто чуть внимательнее смотреть по сторонам.

Автор вечером «приехал в Люцерн и остановился в лучшей здешней гостинице, Швейцергофе». Полюбовался на красоты пейзажа из окна своего кабинета (номера), а потом решил прогуляться. И вот, во время прогулки он услышал замечательную музыку. Играл уличный музыкант. И делал это так блистательно, что с уставшим туристом (автором) произошли поразившие его метаморфозы.

«Все спонтанные, невольные впечатления жизни вдруг получили для меня значение и прелесть. В душе моей как будто распустился свежий благоухающий цветок. Вместо усталости, рассеяния, равнодушия ко всему на свете, которые я испытывал за минуту перед этим, я вдруг почувствовал потребность любви, полноту надежды и беспричинную радость жизни. Чего хотеть, чего желать? – сказалось мне невольно, – вот она, со всех сторон обступает тебя красота и поэзия».

Великая сила настоящего искусства; думается, что многие из живущих испытали ее благотворное влияние на собственное сознание, окрылившее душу и заставившее совершить определенные поступки. Насколько великим было искусство «странствующего тирольца»? По крайней мере, он старался и, видимо, не напрасно. Настроение автора резко изменилось в лучшую сторону, да и приличных размеров толпа зевак слушала музыканта с большим интересом.

Но вот «концерт» закончен, пришло время бросать монеты в шляпу. А никто бросать не хочет и все со скучающим видом стали не спеша расходиться и продолжили свою вечернюю прогулку. А ведь там были люди далеко не бедные... Музыкант подарил окружающим свое мастерство и талант, люди получили качественный продукт культурного досуга... и пошли дальше...

Один из краеугольных постулатов христианства гласит: если ты видишь протянутую к тебе руку – обязательно что-нибудь в нее положи: естественно – «хлеб», а не «камень». Но... Автор, пораженный таким отношением, дал музыканту какое-то количество денег и пригласил его на ужин в ресторан. Музыкант предложил сходить в какое-нибудь кафе попроще, но автор повел его в ресторан своего отеля. Однако в лучший зал их не пустили, пришлось «угощаться» в месте далеком от «приличной публики». Герой-автор угощал музыканта «лучшим шампанским» в заведении, фирменными блюдами... и размышлял о несовершенстве человека, особенно «состоятельного». Как двусмысленно звучит слово «состоятельный». Человек при деньгах, судя по всему, «состоялся» как бизнесмен, или ему просто повезло родиться в «нужной» семье: но «состоялся» ли он как человек?

Именно здесь, во время этих «размышлений», я увидел совершенно другого писателя Толстого. Ему еще не исполнилось и тридцати, а он уже стал философом. Под влиянием, насколько я понял, именно Руссо.

Очень люблю собирать афоризмы, и когда сажусь читать то или иное произведение, обязательно кладу рядом блокнот, чтобы выписать наиболее понравившиеся места. Помните реплику Базарова из «Отцов и детей» Ивана Тургенева: «Друг Аркадий, не говори красиво». Каюсь, грешен: люблю красивые тексты, при этом, желательно еще и глубокие. И сам стараюсь соответствовать каким-то устоявшимся канонам. А тут текст, который просто просится в цитатник, идет сплошным потоком.

«Вот она, странная судьба поэзии, – рассуждал я, успокоившись немного. – Все любят, ищут ее, одну ее желают и ищут в жизни, и никто не признает ее силы, никто не ценит этого лучшего блага мира, не ценит и не благодарит тех, которые дают его людям. Спросите у кого хотите, у всех этих обитателей Швейцергофа: что лучшее благо в мире? И все, или девяносто девять на сто, приняв сардоническое выражение, скажут вам, что лучшее благо мира – деньги».

Мы все находимся под чьим-то влиянием, кратковременным или всепоглощающим. На то это и великая литература, великое музыкальное искусство, чтобы влиять на нас. Желательно позитивно. Влияние Руссо... Тут очень важно, что ты хочешь «взять» у него, или что ты «зацепил», сам того не желая. Толстому досталось, наверное, лучшее – способность мыслить красиво, образно и, главное, не тривиально.

Правильно ли? Тут уж точек зрения может быть много. Вот сколько у Толстого читателей – столько и точек зрения на то, что же у писателя получилось, а что пролетело мимо кассы. Руссо для меня – очень интересный мыслитель. Не могу сказать, что как-то сильно увлекали его «Эмиль» или «Новая Элоиза», хотя и в них много сильных мест. А вот его «Исповедь» – это литература на все времена. А может быть, это вовсе и не литература. Исповедь, она ведь обращена не к читателю, а к Всевышнему. Мы уж так, по случаю рядом оказались.

Лев Толстой, «Люцерн»:

«За деньги вас можно бы было собрать на балконах и в продолжении получаса заставить стоять молчаливо и неподвижно? – Нет! А заставляет вас действовать одно, и вечно будет двигать сильнее всех других двигателей жизни: потребность поэзии, которую не сознаете, но чувствуете и век будете чувствовать, пока в вас останется что-нибудь человеческое. Слово «поэзия» вам смешно, вы употребляете его в виде насмешливого упрека, вы допускаете любовь к поэтическому нечто в детях и глупых барышнях, и то вы над ними смеетесь; для вас же нужно положительное. Да, дети-то здраво смотрят на жизнь, они любят и знают то, что должен любить человек, и то, что даст счастье, а вас жизнь до того запутала и развратила, что вы смеетесь над тем, что одно любите, и ищете одного того, что ненавидите и что делает ваше несчастие».

Читающая Россия приняла новую работу Льва Толстого довольно прохладно. Причем, с высокой степенью единодушия, как среди рядовых читателей, так и среди друзей и коллег, чьим мнением Лев Николаевич дорожил. Мол, из мелкого незначительного случая автор раздул такой «пожар», в одной капле воды увидел вселенский потоп. Но именно с «Люцерна» для меня начинается новый Толстой. Он стал другим. Из начинающего и многообещающего автора, он стал писателем, который больше не сомневается в своем призвании, не разрывается между желанием «вести хозяйство» и «крестом» литератора. А то, что это «крест» и очень тяжелый, Лев Николаевич уже понял.

Толстому в эту пору ставили в вину некую... «вторичность обобщений» что ли. Мол, что в тысячный раз об одном и том же. Но мир так устроен: чуть ли не каждый век он ищет ответы на вопросы, поставленные тысячи лет назад. Что же, теперь после Сократа и Аристотеля и думать нельзя о несовершенстве мира, организации общественной жизни? Человечество за прошедшие тысячелетия сильно изменилось и это правда. Но практически не изменились причины, делающие мир несовершенным; не изменилась природа человека, а она, как известно, не безупречна.

Толстой уже не только писатель, но и общественный деятель. И пусть современное ему общество этого пока не видит и даже не догадывается об этом, но... Командор уже сошел с пьедестала и слышна поступь его шагов... Конечно, можно обвинять богатых постояльцев лучшей гостиницы Люцерна в бессердечии и скопидомстве, а разве в России государством и его состоятельными людьми решены все вопросы и проблемы и русский мир лучше и справедливее, чем в той же Европе, по ту сторону границы в любом направлении?

«Несчастное, жалкое создание человек с своей потребностью положительных решений, брошенный в этот вечно движущий, бесконечный океан добра и зла, фактов, соображений и противоречий! Веками бьются и трудятся люди, чтобы отодвинуть к одной стороне благо, к другой неблаго. Проходят века, и где бы, что бы не предпринимал беспристрастный ум на весы доброго и злого, весы не поколеблются, и на каждой стороне столько же блага, сколько и неблага».

Прошло более ста шестидесяти лет с момента написания этого текста. А ни одно слово не устарело. Человек, по-прежнему, плещется в этом «бесконечном океане добра и зла» и лишь благодаря Божьему промыслу пока еще не захлебнулся...

«Записки князя Д. Нехлюдова. Люцерн» чем еще интересны. В них Толстой поет гимн творчеству и творческому человеку. Позднее он пересмотрит свои взгляды. В целом ряде работ он объявил искусство чуть ли не самым большим злом нашей жизни. Хорошо, хоть, нашлись люди, которые не согласились с такой точкой зрения. И их оказалось большинство в нашей Отчизне. Но Толстому было уже не привыкать плыть против течения.

Были и легенды о Льве Толстом

Голова у Жилина разбита, кровь запеклась над глазами. И нельзя ему не поправиться на лошади, ни кровь обтереть. Руки так закручены, что в ключице ломит.

Ехали они долго с горы на гору, переехали вброд реку, выехали на дорогу и поехали лощиной.

Лев Толстой,

«Кавказский пленник»

Я, конечно, переборщил, сказав ранее, что Лев Толстой, в юные годы, не оказал на развитие моей неокрепшей души ровно никакого влияния; мол, не читал в школьные годы – ни «Войны и мира», ни «Анны Карениной», ни чего бы то ни было еще. Немного поразмышляв, понял, что это далеко не так. Самое первое произведение Льва Толстого, прочитанное в очень раннем детстве, – рассказ «Филиппок». Думаю, что он так запомнился и потому, что, как и герой рассказа я тогда еще и в школу не ходил. Рассказ начинается так:

«Был мальчик, звали его Филипп. Пошли раз ребята в школу. Филипп взял шапку и хотел тоже идти. Но мать ему:

– Куда ты, Филиппок, собрался?

– В школу.

– Ты еще мал, не ходи. – И мать оставила его дома.

Ребята ушли в школу. Отец еще с утра уехал в лес, мать ушла на поденную работу. Остались в избе Филиппок, да бабушка на печке.

Стало Филиппку скучно одному, бабушка заснула, а он стал искать шапку. Своей не нашел, взял старую, отцовскую и пошел в школу».

Воистину – великий рассказ для нескольких поколений русских школьников. Он так сильно мотивировал на учебу. Это теперь-то я понимаю, что в школу тянет только в двух случаях: когда тебя по малолетству туда еще не пускают и когда ты давно уже ее закончил и никто из учителей не задаст тебе очень важный вопрос для жизни каждого из нас: «Сколько ножек у жука-долгоносика?»

Брат был старше меня на два года. Помню, рано утром, а зимой в самую темень, он уходил в школу и на меня наваливалась беспредельная тоска. Может и тосковал-то я не потому, что уж очень хотел в школу, а потому, что не с кем стало играть. С бабушкой-то не побегаешь наперегонки. Она и ходит-то еле-еле... И тогда я садился в задней комнате у окна и смотрел на мир широко открытыми глазами. И было на что посмотреть: зрение было орлиное, видел даже то, чего и быть не могло на самом деле...

«Прибежал к школе. На крыльце никого нет, а в школе слышно, гудят голоса ребят.

На Филиппка напал страх: «Что как учитель меня прогонит?» И стал думать, что ему делать. Назад идти – опять собака заест, в школу идти – учителя боится. Шла мимо школы баба с ведром и говорит:

– Все учатся, а ты чего стоишь?

Филиппок и пошел в школу».

Я все же не теряю надежду смотивировать молодежь на настоящую учебу, подлинное саморазвитие, которое, в моем понимании, заключается, прежде всего, в чтении достойной литературы. Впрочем, даже литература второстепенная тоже играет положительную роль: начнет с чтения различной ерунды, потом придет к чему-то более серьезному. Нахожу для этого различные по убедительности аргументы. Первый, который сейчас припомнился, заключен в известной фразе: «Те, кто читает книги, всегда бу-
дет управлять теми, кто смотрит телевизор». Скажу честно, примеров в подтверждение данного утверждения немного, и не так уж они и убедительны, но что-то подлинное в этих словах, несомненно, есть. По крайней мере, сам всегда предпочитаю книгу различным гаджетам и телеящикам. Но почему-то до сих пор я так и не догадался предложить молодежи прочитать «Филиппка»; не уверен, что они его прочитали в детстве, а, прочитав, прониклись. Может и правда рассказ им поможет: мне же когда-то помог.

Второй рассказ Льва Толстого, оказавший большое влияние на формирование детской души и, если хотите, гражданской позиции – «Кавказский пленник». Это действительно для мальчишек очень мощное произведение. Мы многое «проходили» в школе, но детское сознание просто не могло спокойно пройти мимо сюжета и героев этого рассказа. Содержание помнится достаточно отчетливо до сих пор, а фамилии двух героев – Жилин и Костылин –
давно уже стали нарицательными, чуть ли не фольклорными, и не забудутся уже до конца собственных дней.

Вкратце сюжет рассказа. Офицер Жилин решил съездить в отпуск: навестить матушку, удачно жениться. Но был захвачен горцами (война идет) и оказался в плену. Был такой бизнес на Кавказе – продавать за хорошие деньги пленных господ офицеров. Жилин написал письмо на эту тему матушке и жил в плену, в общем-то, довольно сносно: на ногах – тяжелые колодки (чтоб далеко не убежал), а остальное относительно терпимо. Жилин решил бежать и не один, а вместе с еще одним пленным – Костылиным. Второй был чуть постарше, довольно толст и физически не очень крепок. Пользуясь моментом, они бежали, и попытка вполне могла быть удачной, если бы не Костылин. Сначала он просто тормозил скорость движения, а потом и вовсе оказался не способен к перемещению. Жилин мог бы спастись сам, но он просто не хотел бросить товарища в трудную минуту. Беглецов схватили и в наказание спустили в яму. Над ними сгустились тучи, а Жилина утром вообще хотели убить. Он снова сбежал, благодаря помощи девочки-горянки, и успешно добрался до своих. А Костылина... все же выкупили позднее за очень большие деньги.

Это рассказ о стойкости и мужестве русского человека. Что-то в сюжете есть близкое к удивительно лиричной повести Николая Лескова «Очарованный странник». Даже названия немного похожи. Оба эти произведения о том, как русские люди бегут из плена, потому что... Спасение жизни? В случае с Жилиным – да. Но ведь когда он бежал в первый раз, его жизни ничто не угрожало. Жажда свободы? ... Нет. Слово «свобода» вообще не русское слово. Они не жаждут «свободы», но им постыла «неволя».

В самодержавной стране чего-чего, а неволи навалом: как для крепостных крестьян, так и для представителей других сословий, даже дворянства. Но быть в неволе у представителей какого-то другого народа – вот этого никак не приемлет душа русского человека. Даже на вид самого покладистого...

Прочитал «Кавказского пленника» еще раз, после многолетнего перерыва. Первое, что пришло на ум: сейчас-то – после Афганистана и Кавказских войн конца XX века – мы понимаем, точнее, знаем по опыту, что на одну спасенную голову русского воина приходится несколько отрезанных... Таковы реалии нынешних дней.

Много чему учит этот рассказ. И прежде всего – патриотизму. Настоящему, не риторическому. Тем более, что у «Кавказского пленника» есть и подзаголовок –
«быль».

Примерно в это же время мы с одноклассниками прочитали рассказ... «Баня» Толстого. Ну что скажу: это не «Филиппок» и даже не «Кавказский плен-
ник»... Это тогда для нас было много интереснее. Хотя бы потому, что открывался совершенно новый мир отношений мужчины и женщины. Оказывается, твои смутные догадки о взрослой жизни подтверждаются вот таким содержанием. Или похожим. Это рассказ – первый из прочитанных о запретных плодах на тему «ню».

Это было в классе пятом или шестом. Урок труда, теплица; мы, мальчишки, человек шесть-семь, что-то там поливали, пропалывали. И вдруг один из одноклассников достает из кармана пиджака записную книжку и говорит: «Смотрите, что у меня есть».

Записных книжек к тому моменту мы видели немало и даже покрасивее этой. Но оказалось, что там есть рассказ из серии «для взрослых»: самое то. И мы, пользуясь отсутствием учителя, стали читать его вслух, по очереди. Как наиболее начитанный, я читал вслух примерно половину рассказа. Просто у меня это получалось лучше, чем у других. Читал – с чувством, с толком, с расстановкой, и, по возможности, с выражением.

До сих пор помню первую страницу этого «рассказа» в записной книжке. Наверху страницы написано «Л. Толстой» и чуть ниже название без кавычек – Баня. Начало, в принципе, было довольно скучным:

«Фроська тихо вошла в баню и в нерешительности остановилась.

Барин лежал на лавке на животе и две девки – Наташка и Малашка – тоже голые, стояли с боков и ожесточенно хлестали веником по...»

Дальше дело пошло веселее, а для неокрепших детских сознаний и вообще – космически. Конец шестидесятых годов – начало семидесятых; сложно даже передать нынешней молодежи насколько целомудренным было это время. Правильно или неправильно, но было именно так. Мне кажется, что мы получились не такими уж и плохими.

Сейчас рассказ «Баня» может встретиться в изданиях с подзаголовком или названием серии «Анонимная проза». Авторство рассказа до сих пор точно не известно. Многие действительно приписывают его Толстому, – но не Льву Николаевичу, а Алексею Николаевичу. Но выйди сейчас на улицу и спроси у пожилых прохожих –
кто написал рассказ «Баня»? – и 95% респондентов со счастливой улыбкой знатока ответят: «Лев Николаевич Толстой».

Это еще одна из «легенд», что кружат вокруг его имени. Оно и понятно, что без легенд Толстой не мог остаться: имя-то какое... Согласитесь, сочетание рассмотренных здесь произведений не слабое – от рассказа для детей «Филиппок» до эротической, а то и порнографической «Бани». Как говорят французы – «се ля ви».

В рассказе «Баня» очень много говорится о барине: его достоинствах и ежедневных трудах. Мне захотелось рассказать то ли притчу, то ли анекдот тоже о барине. Мне кажется в этой шутке очень хорошо отображена русская действительность – от времен Льва Николаевича до нынешних и будущих дней.

Приехал барин после долгого отсутствия к себе в имение. Идут вместе с управляющим, осматривают хозяйство. Подходят к речке, и барин спрашивает:

– А тут же раньше мост через речку был. Куда подевался?

– Да его еще весной половодьем смыло.

– Ты давай восстанови-ка его.

– Сделаем, барин, не сомневайтесь. Обязательно сделаем.

Уезжает барин и через месяц возвращается. Снова идут с управляющим по имению и снова идут вдоль реки. Барин удивленно:

– А где же мост-то? Ты что,
так его и не восстановил?!

Управляющий смущенно:

– Да как-то все... То одно, то другое.

Барин размахивается и со свистом, со всей силы – бьет его кулаком в ухо:

– Мать-перемать! Чтобы утром он уже стоял!!!

И вдогонку – сильную зуботычину. Ложится барин вечером отдыхать. Утром просыпается и первым делом – к окну. Видит –
мост стоит через реку замечательный: широкий, крепкий, с резными перилами. Зовет к себе управляющего и довольный говорит:

– Молодец! Хороший мост! Да что ж ты, братец, за все лето мост не мог восстановить, а тут за одну ночь все сделал?..

– Так ведь не было, барин, до вчерашнего дня конкретных указаний.

Кстати, Лев Николаевич тоже ведь был барином. И, кстати, в бане любил париться...