Рассказы молодых
Наташа АНУФРИЕВА, студентка
ТАЙНА ЖИЗНИ
Я – творец. Все, что существует в этом мире, создано мной. Горд и счастлив должен быть я, потому что жизнь, посеянная мной, прекрасна. Но нет счастья в моей душе. Есть только горечь от ошибки, которую я допустил однажды. Эта досадная нелепость отравляет мое существо и будоражит совесть.
Трижды по одному моему желанию менялся обычный ход событий. Я раскаиваюсь лишь в последнем преступлении.
Свое первое преступление я совершил еще ребенком.
Наш корабль был экскурсионным. Вместе со мной на нем находились еще сто пятьдесят детей, проявивших большие способности в науке. Нашей целью была далекая планета на самом краю Галактики. Наставники решили, что она интересна юным умам.
Планета жила поразительно быстро. Темп ее развития опережал темп других планет в тысячи и тысячи раз. Помню, как Учитель сказал нам: «Эта планета развивается ускоренно. Она родилась почти одновременно с вами, дети».
Трудно постичь такое. Срок жизни планеты равнялся жизни человека.
Наконец мы достигли цели. Толпа детей, одетых в специальные дыхательные костюмы, высыпала из корабля.
О, незнакомка, дикая и прекрасная, жуткая и загадочная! Я помню нашу первую встречу так хорошо, будто это случилось недавно. Ты была такой юной, но и я был тогда совсем ребенком.
Увидев раз, я полюбил тебя навсегда…
Вряд ли ты была красива, скорее ужасна.
Страшный грохот оглушил нас – извергались вулканы. Пламя вылетало из них, превращаясь в ужасный смрад, стоявший сплошной пеленой.
Бездонные пропасти, нагромождения скал, лава, застывшая в виде причудливых рисунков – вот все, что мы увидели.
Иногда яркая сверкающая вспышка, похожая на зигзаг, озаряла мутное небо.
Лава разливалась повсюду, но мы были в безопасности – корабль окружало невидимое силовое поле.
Корабль облетел всю планету на малой высоте. Кое-где в низинах попадались лужи, наполненные мерзкой жидкостью. Одну, особенно большую, Учитель захотел рассмотреть поближе.
Он стоял у края лужи и брал из нее жидкость с помощью хитроумного аппарата. Мы, его любимые ученики, столпились рядом и с любопытством наблюдали. Тогда-то я и услышал то, что изменило мою судьбу.
«На планете,– сказал Учитель,– никогда не возникнет жизнь».
Раздались удивленные голоса. «Почему?» – спросил кто-то.– «Потому, что в этой смеси не хватает одного элемента». И Учитель назвал его.
Его слова прозвучали для меня как приговор. Я был потрясен ужасной несправедливостью. Планете, которую я любил, никогда не суждено расцвести. Ее удел – лишь вулканы, скалы, мертвые лужи – и очень быстрая смерть.
Некоторое время я находился в каком-то тумане, почти не сознавая реальность. Но на корабле меня вдруг осенило. Блестящая и простая мысль пришла мне в голову. На корабле была лаборатория, где в пробирках стояли всевозможные вещества. Среди них было то, что я искал. Но я знал, что все заметят пропажу, если возьму пробирку.
К тому времени я уже сделал два открытия и решил сам получить вещество. Я заперся в своей комнате и очень долго не выходил из нее.
Многие занимались научными опытами, поэтому мне никто не мешал.
А потом настало время прощаться с планетой. В последний раз мы облетели вулканы, и в последний раз Учитель подвел нас к луже.
В тот момент, когда он не смотрел на меня, я отошел немного в сторону, достал пробирку и вылил все, что там было, в мутную жижу. Никто ничего не заметил. Наш корабль благополучно вернулся домой.
Шло время, я вырос и стал молодым ученым. Все признавали мое превосходство над окружающими и большие способности. Жизнь катилась легко и спокойно. Но впереди меня ждали большие испытания.
Однажды ученые нашего мира переполошились. Случилась небывалая вещь – на крохотной планете с аномальным развитием обнаружили Жизнь! Раньше ее не было на планете. Это перечеркивало все теории, которые существовали. Но через какое-то время все встало на свои места. Было доказано, что жизнь возникла только из-за вмешательства постороннего разума.
Я-то знал, чей это разум.
Правительство и научные центры составили списки тех, кто когда-либо побывал на планете. Всех их подвергли психологическим тестам. Им, конечно, не составило труда выйти на меня.
Тесты обнаружили во мне огромную любовь к юной планете, любовь, которую не убили долгие годы разлуки.
Закон был суров. «Все должно развиваться естественно. Ты нарушил эту заповедь и будешь наказан»,– говорили мне судьи. Они сожалели о пропавшем научном гении, но были неумолимы. Исходя из черт моего характера и того, что преступление было совершено в детстве, мне назначили меру наказания. Услышав приговор, я весело рассмеялся, потому что не ожидал такого приятного наказания.
«Учитывая то, что ход эволюции планеты системы «Икс» нарушен и восстановить его невозможно, приговариваем его к вечной ссылке на эту планету, перенеся всю ответственность за планету на него».
Этот приговор был поистине милосердным. Конечно, не совершив преступления, я мог бы прославиться на Родине как выдающийся ученый. Признаюсь, что во мне есть некоторая доля честолюбия, но преодолеть его было несложно.
Второе, что ставило меня в тупик – огромная ответственность. Мне, преступнику, доверяли целую планету. Я мог сделать с ней все, что пожелаю... Но судьи слишком хорошо меня изучили. Они знали, что я не способен причинить зло планете, которую так люблю.
Сопровождающие доставили меня на планету, снабдив минимумом продовольствия и воздуха, зная, что остальное я добуду из окружающей среды. Они оставили мне летательный аппарат и улетели навсегда.
Какое счастье я испытал, увидев планету во второй раз!
Она сильно изменилась со времени моего детства. Не было больше луж – моря и океаны покрыли большую ее часть после великих дождей. Я сразу же совершил прогулку на космолете.
Кое-где синь морей зеленела – то были водоросли. Иногда неожиданный всплеск рябил воду – какое-то неизвестное животное проплывало в глубине. Так я оказался здесь. И, начиная с первого мгновения, моя жизнь, слитая воедино с жизнью планеты, не была однообразной.
Дни и ночи мелькали здесь так, что я не замечал их. А сама жизнь менялась настолько быстро, что я едва успевал познавать ее.
Часто я одевался в дыхательный костюм, ибо воздух тогда был вреден, и исследовал прибрежные скалы, залезал в ущелья причудливых гор, но увы, везде натыкался лишь на мертвые камни.
Сделав особый костюм, я смог путешествовать по дну моря. Тогда-то мне и открылся прекрасный, разнообразный мир – все живое собралось здесь, в глубине. Вскоре я стал охотиться на осьминогов и раков.
Еще через какое-то время мои прогулки по дну моря прекратились, потому что появились огромные зубастые рыбы.
Сначала меня поражало то, как быстро идет время на этой планете. Но постепенно я научился замедлять его ход и мыслить неторопливо. Я смог видеть прекрасные и неповторимые мгновения жизни. Мысли мои стали ясными и спокойными.
Это спокойствие кончилось, когда однажды я увидел ужасную вещь. Мои любимые моря, пока я спал, настолько уменьшились, что трудно было поверить. И они продолжали высыхать прямо на глазах. Случилась какая-то катастрофа. Даже сейчас я не могу ее объяснить до конца. Правда, теперь мне известно, что на этой планете океан наступает и отступает, изменить это невозможно. Тогда я не знал ничего.
Вскоре великое отступление моря окончилось. Но для меня потрясения только начались. Водоросли стали выходить на сушу. Очень медленно, но неумолимо они захватывали ее, сначала береговую полосу, а потом, изменяясь и размножаясь все быстрее, заполнили все континенты и острова.
Наконец, суша изменила свой цвет с серого на зеленый. Воздух также изменился, и я стал дышать им.
Однажды, гуляя по берегу, я заметил огромную страшную рыбу. Море ушло, а она, задыхаясь, ползла по песку, разгребала его плавниками и издавала ртом отвратительные звуки.
Позже такие рыбы превратились в склизких чудовищ, а те, с течением времени, в других, сухокожих. Постепенно я привык к тому, что здесь одни существа становятся другими и все идет своим путем.
Животные заселили сырые леса, а я поселился подальше от зловонных болот, на возвышенности.
Оставив жилище под защитой силового поля, я отправлялся путешествовать.
Скоро океан опять отступил. На этот раз я уже не тревожился, зная, что все вернется к нормальному положению. Пришла засуха. Склизкие гады умирали от жары. Сухокожие, наоборот, невероятно выросли и заселили все Места, пригодные для жизни. Они пожирали друг друга и всех остальных. Жили эти чудовища невероятно долго по сравнению с другими. Так, я даже запомнил одного из них. Каждый раз, просыпаясь, я слушал его рев. Он ждал, что я сниму силовую защиту и дам себя съесть, провожая мой космолет долгим печальным взглядом.
Все остальные виды погибали, вытесняемые этим классом. А сами чудовища от избытка питания и недостатка врагов деградировали. Уныло смотрел я на крохотные головки и тучные зады монстров, вспоминая, как красивы и разнообразны были самые первые.
Возможно, что их уничтожит какое-нибудь стихийное бедствие? Но когда это произойдет, будет уже поздно. Погибнет множество видов.
Особенно досадно – погибнет целый класс животных, недавно появившийся.
И я решил уничтожить чудищ.
Нелегкая задача предстояла мне – убить их, но не навредить никому другому. Убить нужно было самых вредных, а безобидные мелкие виды оставить.
Я думал, а они все увеличивались в размерах.
И вот наконец мой космолет со скрипом поднялся в воздух (не в последний ли раз?). Я захватил с собой прибор, который смастерил. Он излучал радиацию в заданную точку. Я облучил прибором все самые крупные скопления чудовищ. Через некоторое время появились результаты. Облучение вызвало у них мутацию, от которой чудища несли яйца с невероятно толстой скорлупой. Детеныши не могли пробить ее и погибали.
Так я совершил свое второе преступление.
Тяжело было мне слушать вопли последних чудовищ, но результаты их гибели обрадовали меня.
Эволюция планеты долгое время сдерживалась чудовищами, а теперь она рванулась вперед в ускоренном темпе. Появились новые животные, более высокие по развитию. Их детеныши развивались внутри матери. Появились и новые растения. Они были меньше и тоньше старых, но больше радовали мое сердце.
Не буду много говорить о внезапном похолодании, когда погибло множество животных. Оно еще живо в моей памяти. Больно вспоминать лед, который двигался у меня на глазах
Другая беда пришла, и о ней я должен рассказать. Я сам виноват в том, что так страдаю, и в том, что страдает моя планета. Моя вина перед ней неизмерима.
Среди разнообразия живых организмов на планете жили странные существа. Они поразительно напоминали мне ту расу, представителем которой был я сам. Эта жалкая карикатура на меня, покрытая шерстью, тоже ходила на двух ногах. Но я узнал, что это лишь внешнее сходство. Поймав одно животное, я исследовал его мозг – увы, он был безнадежен. Ни одна мысль никогда не тревожила его. Это существо состарилось и умерло у меня на глазах — ведь оно имело свой ритм жизни. Я подумал, почему бы не дать оболочке этого существа, довольно совершенной, разум? В тот момент я не видел в этой идее ничего плохого. Возможно, сказалась усталость от одиночества, вечного одиночества.
И я совершил свое третье преступление. Я встроил животному
хромосому, которая изменит его мозг, и удалил две другие. Операция была трудна, но я справился. Я брал для нее новорожденного детеныша, а выпускал уже взрослое животное.
Если бы знать, к каким последствиям это привело! Не успел я оглянуться, а существа уже перестали кидать камни. Они стали их обрабатывать. Дальнейшее представляется мне кошмаром. Они размножаются с такой скоростью, что уничтожают все вокруг. Сначала они убивали друг друга, это в какой-то мере восстанавливало равновесие, но теперь никто не может остановить эпидемию. Все континенты поражены этой болезнью, которая убивает здесь все живое, захватывая все большие участки. Они полностью изменяют планету, возводя на ней конструкции из искусственных упорядоченных молекул.
Вы спросите, что стоит мне уничтожить их, ведь я без колебаний убил динозавров, существ, которые в тысячу раз безобидней? Ответ только один: я не могу этого сделать, потому что они удивительно на меня похожи.
Но, может быть, когда-нибудь я оправлюсь от шока и совершу свое четвертое преступление ради тебя, моя Планета.
Сергей ИВЛИЕВ, студент
ПРИЗНАТЬ СУМАСШЕДШИМ
Большие электронные часы на стене показывали 8 часов 59 минут и 30 секунд, когда дверь открылась, и в кабинет вошел Главный Управитель. Он нервничал, так как опаздывал уже на 30 секунд. Рабочий день начинался ровно в 9 утра, но Главный Управитель всегда приходил на одну минуту раньше. Лишние 60 секунд он использовал для подготовки своего места и в 9 часов обычно уже просматривал первые бумаги. Но в этот день с самого утра все шло не так, как надо. Наверное, в этом виновата легкая ностальгия, неизвестно почему заевшая Главного Управителя. Стоило только представить себе предстоящий трудовой день, как тут же странное чувство перебивало рабочий настрой.
Главный Управитель сел за стол, разложил перед собой бумаги и попробовал сосредоточиться. Не получилось. Лежащий на столе пустсублиматный лист, покрытый отпечатанным на принтере текстом, вызывал только отвращение. Тоска крепко впилась в Главного Управителя, не давая работать.
Замученный этим настырным чувством, Главный Управитель засунул руку во внутренний карман пиджака и нащупал маленький плотный бумажный прямоугольник с небольшими вмятинками на поверхности. Ладонь привычно сжала знакомый кусочек бумаги (настоящей бумаги, а не какого-то пустсублимата!), и приятные воспоминания овладели Главным Управителем. Ему казалось, что воздух стал чистым и свежим, наполнился странными приятными запахами, а привычный городской шум отдалился и исчез, уступив место чарующим звукам моря: плеску волн, шуршанию воды по песку, крикам птиц высоко в небе...
Посидев немного с закрытыми глазами, Главный Управитель ощутил, как ностальгия уходит, уступая место трудовому настрою.
Вскоре он принялся за работу, отставая от расписания всего на несколько минут.
Рабочее время Главного Управителя расписано буквально по секундам. Начиная с 9 часов утра и заканчивая 5 часами вечера подписываются заранее подготовленные документы, раздаются запланированные звонки, происходят назначенные встречи. И все это в строгом соответствии с расписанием дня. Главный Управитель всегда соблюдал два правила: «Работа должна быть эффективной» и «эффективность – результат четкого планирования», и нарушал их очень редко. Сегодняшний день был исключением из правил – Главный Управитель начал работу позже. Но очень быстро он вписался в обычный ритм трудового дня и наверстал упущенное время.
Работал Главный Управитель, как всегда, быстро и результативно. Один за другим он брал пустсублиматные листы из стопки слева, читал текст, сверялся с данными на мониторе и либо подписывал документ, либо ставил внизу документа отрицательную резолюцию и убирал листок в верхний ящик стола.
За внешней бюрократичностью этих действий прятались важнейшие процессы управления всей планетой. В частности, последний из подписанных документов отменял эмбарго на торговлю с Леести, что означало новый источник доходов для Малкина. И, вполне возможно, усиление в ближайшие пять лет экономического влияния Малкина в этом секторе Галактики. В руках Главного Управителя сосредотачивалась власть над всем государством, хотя формально этой властью обладал Президент. Жизни и смерти 70 миллиардов людей, экономика, социальное управление – это и многое другое координировалось Главным Управителем. Ответственная работа, требующая полной и безвозмездной отдачи.
Внезапно распахнулась тяжелая деревянная дверь, прервав сосредоточенность Главного Управителя, и в кабинет ворвался старший секретарь. Тяжело дыша, он захлопнул дверь и вжался в нее спиной, словно с другой стороны происходило что-то ненормальное.
Главный Управитель медленно отложил ручку в сторону и недовольно посмотрел на секретаря.
– В чем дело, Хикс? Почему вы врываетесь сюда без стука? Вы выбили меня из ритма!
– Извините, сэр,– пробормотал секретарь, отдышавшись.– У нас возникла проблема.
– Вы существуете как раз для того, чтобы решать внезапно возникающие проблемы!
— Я знаю, сэр, но это нестандартная ситуация!
Хикс выглядел настолько обескураженным, что Главный Управитель невольно заинтересовался: что могло заставить 'старшего секретаря спасаться бегством в кабинет своего начальника?
– Так что случилось? – абсолютно нейтральный тон Главного Управителя не выдавал его заинтересованности. Он не любил, когда подчиненные видели в руководителе обычного человека с его интересами и пристрастиями. Начальство для подчиненных должно быть олицетворением Бога в их учреждении.
– Это, сэр, посетительница. Она перевернула с ног на голову весь младший состав, расправилась с исполнительным штатом и пытается добраться до вас. Я сам еле успел удрать!
Заинтересованность Главного Управителя начала медленно трансформироваться в ярость. Чтобы какая-то визитерша пыталась встретиться с ним, не утвердив заранее свой визит! Она едва не добилась своей цели! Такого еще не случалось. А помощники тоже хороши! Не могут удержать одного человека!
– Хикс, что я слышу! Вы не можете справиться с одной истеричкой и приходите с этой проблемой ко мне?
Услышав раздражение в голосе начальника, секретарь испуганно втянул голову в плечи, ожидая страшной кары за свой проступок. По секретариату ходило множество страшных слухов об участи уволенных сотрудников: лишение всех привилегий, тяжелая работа, общественные ячейки в рабочих районах... Секретарь от страха начал медленно покрываться холодным потом.
– Отведите ее к младшему секретарю и пусть он внесет ее в список посетителей на следующий год! А если она не пойдет, вызовите охрану!
– Сэр, мы бы так и сделали, но... Сэр, эта посетительница – миссис Хаудсон! Поймите меня правильно, я же не могу ее просто так выгнать!
Главному Управителю пришлось признать, что секретарь прав. Патрик Хаудсон-3 (муж миссис Хаудсон) входил в пятерку самых богатых граждан Малкина и был значительной фигурой, с которой даже Главному Управителю приходилось считаться. А его жена Сильвия обладала красивой внешностью и на редкость скверным характером. Если ей отказать, то неприятностей не оберешься. Но, с другой стороны, этот визит окончательно разрушит расписание. Ну и ситуация.
Надеясь, что визит Сильвии Хаудсон будет недолгим, Главный Управитель прикинул, в каких местах можно изменить распорядок дня, и кивнул помощнику.
– Пусть миссис Хаудсон войдет.
Секретарь облегченно выдохнул, поняв, что увольнять его не будут, и выбежал из кабинета.
Страдальчески посмотрев на потолок, Главный Управитель подумал, что эта работа начинает ему надоедать.
В дверь постучали, и Главный Управитель голосом человека, оторванного от важных дел, сказал:
– Войдите.
В кабинет вошла миссис Хаудсон – красивая женщина лет тридцати. На ее лице навечно застыло выражение превосходства над окружающими. Бесцеремонно, не дожидаясь приглашения, она уселась в кресло напротив стола Главного Управителя, раскрыла сумочку, достала кружевной платочек и промокнула внезапно выступившие на ее глазах слезы.
Главный Управитель понял, что это должно означать неподдельное горе, и изобразил на лице заинтересованно-сочувствующее выражение.
Всхлипнув пару раз для убедительности, миссис Хаудсон приступила к делу.
– Господин Главный Управитель,– трагическим тоном начала она,– у нас в семье произошло большое горе.
На глазах у женщины вновь появились слезинки и она прервалась, приложив к лицу платочек.
Главный Управитель медленно раздражался, глядя на этот спектакль. Мало того, что с утра ностальгия замучила, от тоски аж выть хочется, так теперь эта дамочка театр устраивает прямо у него в кабинете, отвлекает от работы! Не в силах больше терпеть, он сказал:
– Миссис Хаудсон, скажу честно: я очень занят и не могу уделить вам много времени. Человек я деловой, поэтому лучше не теряйте зря время и приступайте к делу.
– Хорошо, одну минуточку.
Сильвия опять раскрыла сумочку, спрятала платок и вынула небольшую папку с документами. Положив эту папку на стол перед Главным Управителем, миссис Хаудсон посмотрела на него долгим проникновенным взглядом, от которого Главный Управитель почувствовал себя кузнечиком под взглядом голодной вороны.
– Господин Главный Управитель, умоляю вас, подпишите эти бумаги.
Главный Управитель, предчувствуя что-то нехорошее, осторожно взял папку, расстегнул миниатюрный замочек и разложил на столе документы.
– Что это?
Миссис Хаудсон придвинулась поближе и ткнула пальцем в один из листов.
– Вот это – официальное заключение о подлинности медицинской экспертизы, а этот документ передает мне все права на имущество мужа...
– Какая медицинская экспертиза? Я ничего не понимаю!
Миссис Хаудсон недоуменно взглянула на документ, а потом воскликнула:
– Ах, я совсем забыла! Конечно же, заключение медицинской комиссии о признании моего мужа сумасшедшим!
Главный Управитель ошарашенно посмотрел на бумаги, пропуская мимо ушей дальнейшие объяснения Сильвии Хаудсон. Ему показалось что мир вокруг него рушится. Что же такое происходит, если жена объявляет своего мужа, самого богатого человека на всей планете, сумасшедшим? Этого Главный Управитель понять не мог. Может, тут дело в деньгах?
– Как... Прямо так сразу и ненормальный? А какие у вас причины так думать? По-моему, ваш муж вполне нормальный человек со здоровой психикой, один из самых уважаемых...
– Да, я все это знаю,– перебила миссис Хаудсон и начала торопливо объясняться: – Понимаете, еще полгода назад он был вполне нормальным человеком...
Главный Управитель с тоской посмотрел на жаждущий подписи приказ о переселении полумиллиона граждан из северо-восточного района Гэздеми в малонаселенную область Ткахи и грустно вздохнул, поняв, что за работу он примется не скоро. Усевшись поудобней в жестком кресле, он начал внимательно слушать.
– Но потом ему пришлось отправиться в длительную деловую поездку. Это довольно часто случается, поэтому я особо не волновалась. Однако когда он вернулся, я заметила, что он изменился. Стал замкнутым, рассеянным, перестал интересоваться бизнесом... А потом... потом...
Миссис Хаудсон начала всхлипывать и едва не разрыдалась (на сей раз по-настоящему). Главному Управлителю пришлось дать ей стакан воды и успокоительное.
Проглотив таблетку, миссис Хаудсон успокоилась и, в очередной раз вытерев слезы, продолжила:
– Все началось с того, что муж начал жаловаться на тесноту, говорил, что вокруг слишком много людей...
Главный Управитель подумал, что Патрик Хаудсон прав. Действительно, Галактика слишком перенаселена. Триллионы людей теснятся на планетах, ютятся в орбитальных городах, космических станциях, в астероидных поселениях. Каждая новая открытая планета моментально заселяется, застраивается городами, которые быстро превращаются в мегаполисы, вырастают вверх и закапываются вглубь земли на сотни метров.
Перенаселенность – вот современный бич, нависший над Галактикой.
– В конце концов он однажды сказал, что был на Земле. И не просто побывал, а провел там две недели! Представляете, господин Главный Управитель, он был на Земле! Это говорит само за себя, он – псих! Ведь Земля – это просто детские сказки!
Главного Управителя словно камнем по голове ударили. Нет, это невозможно! Земля – легендарная планета мифов и легенд, гипотетическая прародина человечества. Никто не знает и не должен знать ее координаты.
– Именно это я ему и сказала! Но мало того, он начал говорить, что эта Земля – настоящий рай! Бесконечные леса, прерии, гигантские естественные пляжи, огромные чистые моря! Это еще можно объяснить – насмотрелся исторических фильмов… Но затем он стал утверждать, что там практически нет людей! Бред сумасшедшего! Огромная планета с неисчислимыми природными ресурсами – и почти нет людей!
Главный Управитель начал осознавать всю трагедию происходящего. Патрик Хаудсон точно псих, но, к счастью, у него нет доказательства. Что ж, это радует.
Однако Сильвия Хаудсон вновь повергла Главного Управителя в ужас.
– А знаете, что он мне показал в доказательство своих слов? Вот это!
Она полезла в сумочку и вынула небольшой предмет, при виде которого у Главного Управителя перехватило дыхание. Это был бумажный прямоугольник, с напечатанным на пишущей машинке текстом.
Главный Управитель на мгновение зажмурился. Он помнил этот текст наизусть, такой же листок сейчас лежит у него в кармане. Он также помнил бесконечный песчаный пляж, голубое прозрачное море, шумный прибой… Хрупкая официантка пляжного кафе, смуглая и длинноногая… Изящные тонкие пальцы берут с серебряного подноса бумажный листочек и грациозным движением опускают карточку в карман рубашки…
Великолепная планета, ненайденная жемчужина Галактики. Чистый, почти незапятнанный людьми мир… Горькая ностальгия по Земле завладела Главным Управителем, и он почувствовал, как глаза наполняются слезами. Поспешно опустив руку в карман и нащупав пальцами бумажную карточку, он успокоился.
Конечно, Главный Управитель мог подтвердить слова Хаудсона, но… Миллиарды переселенцев, мгновенно ринувшиеся на заселение свободных территорий. Ожесточенные войны за обладание ресурсами планеты…
Главный Управитель представил гигантские машины, сосущие озера, сравнивающие с землей египетские пирамиды, мегаполисы на месте дремучих лесов – и понял, что никогда не сможет допустить этого. Хаудсона необходимо заставить замолчать.
Он открыл глаза и посмотрел на миссис Хаудсон.
– Конечно же,– сказал Главный Управитель тоном всепонимающего человека,– я подпишу ваши бумаги. Ваш муж несомненно сумасшедший.
И шепотом добавил:
– Только псих может в наше время громогласно утверждать, что он побывал на Земле.
Михаил Довженко, студент
ЗИМА И РАЗБИТОЕ ОКНО
Сон оборвался, а являлся ли он вообще, Марк сейчас точно и не сказал бы: так, вздремнул немного.
За окном уже смеркалось, где-то рядом шуршали машины.
Еще не проснувшись, Марк слышал звон разбитого стекла. Скорее всего, на кухне что-то упало. Вечно поставишь что-нибудь не так, или не туда, а потом приходится ползать на коленках и собирать осколки любимой чашки.
Разминая затекшие члены, Марк встал. Как на зло, заснешь обязательно в кресле, а устроиться в нем поудобнее никогда не получается.
Раскрытый томик Бодлера забыто лежал на полу, и строчки:
…в рваных тучах, в их тревоге
Я поневоле узнаю
И гордость, и печаль мою –
скалились в потолок.
Оказывается на кухне осталось незакрытым окно, и его распахнуло порывом ветра. Осколки захрустели под домашними тапочками. Почему-то именно в это время, зимой, в конце декабря, в городе возникают проблемы с топливом: отключают горячую воду, перестают топить в квартирах. Может, это специально где-то планируется? Сколько-то сейчас возьмут за стекло, да и найдешь ли его вообще? А не вставлять – считай, будешь жить на Северном полюсе. Марк хотел бы, наверное, всю неделю просидеть дома, никого не видеть. Как это до банальности хорошо – просто побыть одному. А теперь иди, в холоде встречайся с лицами прохожих и ощущай неунывающий декабрьский ветер…
Марк не спеша оделся и обреченно начал спускаться по лестничным пролетам вниз, к выходу в нечто жестокое и колючее, в бессмертную атмосферу природной стужи. Он был почти уверен, что ему не пришло ни одного письма (Марк забыл даже, когда последний раз получал их), но это «почти» все же заставило его открыть почтовый ящик и убедиться, что писем точно нет. Если спросить в этот момент Марка, от кого их можно ждать, он, даже подумав, не дал бы никакого ответа. От кого-нибудь. В ящике оказались лишь неизлечимо оптимистичные рекламные листки и программы кандидатов в очередные депутаты. Марк не мог понять, почему и ему тоже кидают эти программы, ведь он никогда в жизни не участвовал в выборах и даже не знает, кто сейчас руководит страной.
Дверь закрывалась неплотно, в подъезд намело снега, который постепенно превращался в большую лужу. Марк поднял воротник драпового пальто и несколько раз обмотал шею зеленым шарфом. Слившись с двигающейся улицей, он машинально побрел искать магазин, где можно будет купить стекло взамен разбитого ветром.
На перекрестках полуослепшие светофоры монотонно моргали своим уцелевшим – желтым – глазом. Пустые молочные пакеты, засаленную бумагу, смятые пивные банки – мусор выдувало из-под ног и уносило в непостижимый вихрь грязного, смешанного со снежной пылью безумия.
На тротуаре сидел босой полуодетый цыганенок. Под ним не было ничего, кроме рваного, давно истершегося одеяльца. Он просил, протягивая перед собой маленькие посиневшие пальцы. Совершенно ничего не понимая, следил за проходящими мимо обутыми ногами и мычал – тихо, чуть слышно.
Марк, не остановившись и не подав цыганенку, шел дальше. Он еще подумал, что лучше выбросит эти несколько монет на хорошую погоду — может, ребенку тогда будет теплее.
Темнело очень быстро, поэтому уже через полчаса свет исходил лишь от фонарей.
Магазин, к сожалению, не работал. Их обычно закрывают или на переучет, или на прием товара, хотя никакого товара после этого не прибавляется. Марк немного постоял возле витрины, как бы надеясь, что вот сейчас придет всевластный продавец стекол, и сегодня у Марка будет тепло. Но продавец, наверное, не знал, насколько он всевластен, и поэтому не приходил. У него дома наверняка все стекла были целы, и идти в такой час в магазин незачем.
Через дорогу, окруженный несколькими фонарями, стоял бронзовый вождь и указывал кепкой в темный переулок. Марк, честно говоря, давно хотел узнать, почему именно вождей бестолковые голуби засиживают больше, чем другие памятники. Может, там, на головах вождей, теплее?
В переулке уже шумел и толкался народ. С машин и самодельных лотков продавали вещи и еду. Завернутый от снега в целлофановый пакет, орал магнитофон. Что орал, разобрать было невозможно – что-то дребезжащее и громкое. Рядом, постукивая резиновой дубинкой, пританцовывал продрогший милиционер.
– Скажите, сколько время? – безвкусно накрашенная девица в «турецкой» кожаной куртке довольно улыбалась Марку – ждала, когда он ответит.
– Не знаю... Уже темно...
Получается, что Марк зря сегодня покинул свою квартиру и ходил по снежному холодному городу.
Зима...
Зима всегда разная. Порой, когда у нее хорошее настроение, она ласкает тебя, гладит по щекам снежным пухом. Если же злится, то не оставайся с ней надолго. Уйди, пока она не успокоится. Зима бывает и назойлива. Тогда каждую минуту она старается напомнить о себе: лезет в оконные щели, гудит в вентиляциях. Она так играет, не спрашивая, хочешь ты этого или нет. Когда надоешь, найдет другого. Зима забывчива. Она не может запомнить, что нужно вовремя уйти, а уходя, забрать с собой холод. Он вечно остается и тыкается в тебя, не зная, куда деться. Зима злопамятна. Поэтому будьте с ней добры – так лучше. Она может не простить неголодных собак, неоколевших птиц, непростудившихся детей, исправное отопление домов и неотключенную горячую воду.
* * *
Марк два раза повернул ключ в нижнем замке и вошел в темную, охлажденную зимой квартиру. Электричества не было. Теперь Марк заметил, что соседние дома тоже ослепли и покорно, безнадежно ждут аварийную машину, которая со своим хозяином-шофером наверняка где-то пьет «Столичную» и не собирается никуда ехать в ближайшее время. Горячей воды тоже не было. В домоуправлении, вероятно, расторопно выполняли все причуды требовательной зимы. Марк не стал раздеваться, лишь переобулся, сменив уличные ботинки на домашние тапочки. Нашарил свечу и, плотно закрыв дверь на кухню, ушел в комнату, где старое кресло, скрипнув, приветствовало его. По стенам поползли безобразные тени от тающего воска. Изящные бодлеровские сравнения атом за атомом начали занимать пространство. Им скоро станет тесно в этой комнате, квартире, и через разбитое окно они улетят к ней – зиме.
АФИНОГЕН
But the fool on the hill sees the sun going down
and the eyes in his head see the world spinning round.
Paul MeCartney
Тогда я возвращался домой. На остановке у порта ждал автобуса. Вероятно, его не было уже давно – людей, таких же как я, высматривающих вдалеке желтый «Икарус», собралось много. С сумками, пакетами, коробками.
Я рассматривал небо над горизонтом. Одно облако было похоже на собаку, только без хвоста и с тремя ногами. Оно неуклюже плыло над землей, уносимое в неизвестность легким дуновением ветра. Нежные пушистые снежинки осторожно касались моих глаз, щек, таяли на губах, оставляя недолговечную прохладу.
Наконец со скрипом подъехал долгожданный общественный транспорт, не спеша раздвинул створки дверей и начал выдавливать из себя пассажиров. Через две минуты он снова набился битком желающими ехать. Дернувшись назад, автобус тронулся – направился по оживленной дороге, готовый вновь остановиться у первого же светофора, который моргнет красным.
Я оказался между полной женщиной в шубе из непонятного меха и беспокойным парнем, который никак не мог залезть в задний карман брюк, чтобы достать проездной. Через остановку он все же добился успеха, и контролерша многозначительно кивнула розоватой бумажке с отпечатанным: «Январь-96».
Возле кинотеатра в нашу дверцу протолкался лилипут. В необычайно длинном для его роста, абстрактного цвета пальто. Под давлением толпы он продвинулся за спину женщине и остался там. Она, не заметив карлика, оперлась о его плечо, наверное, подумав, что это поручни.
– Держитесь, держитесь,– очень вежливо, детским голосом сказал ей лилипут.
Женщина испугалась, отдернула руку и отшатнулась бы, позволь это шубы и пальто, сдавливающие ее со всех сторон.
– Извините, – опять вежливо произнес лилипут.
Автобус приближался к конечной остановке, салон пустел. На конечной мне нужно было выходить. Я живу на окраине города. Серый панельный дом. Стандартная девятиэтажка. Вокруг вот уже который год что-то копают, строят. Узнать бы когда-нибудь, что. Автобус к нам начал ходить совсем недавно. До этого вообще приходилось добираться пешком.
Так получилось, что в салоне остался только я, лилипут да какой-то бомж на задней площадке. Автобус остановился, дверцы раскрылись. Я хотел выйти, но лилипут меня остановил:
– Извините, но мне показалось, что вы не очень спешите домой. Я хотел бы вас пригласить к себе на чашечку чая, если вы не возражаете, конечно, при словах «если вы не возражаете, конечно» он пристально смотрел мне в глаза.
Я сказал, что это уже последняя остановка, и нам следует здесь выйти, но дверцы не ждали, они хлопнули, и мы поехали.
Да, мне было все равно, куда идти. Правда, меня очень удивило это «кажется, вы никуда не спешите», но я согласился. Мне понравился лилипут.
– Вот видите, вы и не знали, что совсем недавно здесь сделали еще одну остановку. До моего дома от нее совсем близко.
Выйдя из автобуса, мы некоторое время шли пустошью. Снег проваливался под ногами. Карлик шел очень быстро (я еле успевал за ним), но он не спешил. Скорее всего, то была обычная его походка. Я вспомнил, что недалеко есть озеро. Сейчас вокруг него понастроили гаражей.
Наконец показался деревянный одноэтажный дом. Мы шли к нему. В окнах горел свет.
– ...Забор дощатый, дом, три окна и серый газон...– пробормотал карлик.
– Точно, только мы сюда не на трамвае приехали.
– Что вы говорите?! – удивился карлик.– А на чем же?
– На автобусе,– ответил я. Сначала я даже подумал, что меня решили разыграть, но потом понял, насколько серьезно говорит маленький человек.
– Жаль, что вы мне это сказали. Знаете, я действительно верил в то, что езжу на трамвае... Это самовнушение.
– Вы, кажется, свет забыли выключить,– я указал на яркие окна.
– Ничего, это Варежка. Она темноты боится, вот и включает всегда, когда меня нет дома.
Дверь была незаперта, лишь плотно прикрыта.
– Вы не боитесь воров? – спросил я.
– Я как-то не задумывался над этим. А вот и Варежка!
Из комнаты к нам вышла большая лохматая кошка. Нельзя было сказать, какой у нее окрас. Цветная пятнистая кошка неизвестной породы – так будет вернее. Она медленно обнюхала нашу обувь и удалилась на кухню.
– Афиноген. Афиноген Счастьев,– представился вдруг лилипут.
Я тоже назвал свое имя и поинтересовался об отчестве моего нового знакомого.
– А его нет. Я его просто не знаю. Даже не уверен, были ли у меня когда-нибудь родители. И я, если честно, не знаю какого числа у меня день рождения. О возрасте своем тоже представления не имею. Просто, когда мне грустно, я устраиваю себе праздник под предлогом того, что отмечаю свой день рождения. Вот и все.
– Ну а что же написано у вас в паспорте? — оказывается, я отношусь к той категории людей, которые больше доверяют документам, чем словам.
– Пожалуйста, посмотрите: родился в 1948 году в городе Будапеште.– Карлик протянул мне бордовые корочки с золотым гербом СССР.– Просто так написали, чтобы хоть что-то было… А самому мне – все равно. Вы же видите – я живу. Что еще нужно? Проходите в комнату, сейчас будет обещанный чай.
Я очутился в небольшой комнатке. На полу лежала оленья шкура. Кроме маленького диванчика, журнального столика и пары кресел, в комнате не было практически никакой мебели. Все оставшееся пространство занимали книги. Они располагались на досках, в беспорядке прибитых к стенам. Книги стопками лежали в углах на полу. Па диванчике я чуть не сел на раскрытый том «Опытов» Монтеня.
Афиноген внес поднос с чашками и розетками с каким-то красным вареным.
– Это желе из красной смородины. Попробуйте, пожалуйста. По-моему, это вкусно,– сказал он, устраиваясь в кресле.
Желе действительно оказалось очень вкусным. Минут пять мы молча пили несладкий чай с ломтиками белого батона, намазанными сливочным маслом и красной массой поверх него. Я даже не знал, о чем заговорить с моим новым необычным знакомым. Уж очень все оказалось странным: лилипут без отчества, случайно встретившийся в автобусе, совершенно не зная меня, сразу приглашает к себе домой.
– Я – Клоун, – вдруг сказал Афиноген.
– Что вы имеете в виду? – спросил я. Если бы Афиноген сказал мне тогда, что он – Мефистофель, я также не удивился бы. Для меня становилось просто интересным то, что он говорил.
– Грустный Клоун. Я недавно открыл, что все люди на земле делятся на три группы: обычные люди, клоуны веселые и клоуны грустные. Так вот я – грустный… Нет, нет, я не работал в цирке. Вы не поверите, но я там даже ни разу не был.
Я слушал и не перебивал, тем более, что сказать мне по-прежнему было нечего.
– Вы когда-нибудь слушали музыку Нино Рота? Ведь это музыка грустного клоуна. Почему? Потому что она была написана для фильмов Феллини. А Федерико был грустным клоуном. Он сам мне об этом сказал. Только гениальным, очень… и очень грустным. Но об этом никто не знал! – Афиноген поднес указательный палец к губам. – Только я. А теперь – вы!
Афиноген становился. Несколько секунд он пристально смотрел мне в глаза. Казалось, он хочет прочесть мои мысли. Это было неприятное ощущение. Откуда я мог знать обо всех этих клоунах? Ведь он выдумал это. Всего лишь выдумал. Интересно, он правда видел и общался с Феллини или все нафантазировал?
– Вы догадываетесь, почему я вот так пригласил вас к себе в гости?
– Нет.
– Я еще в трамвае, то есть в автобусе, как вы сказали, взглянул в ваши глаза и понял, а сейчас убедился: вы тоже – самый типичный грустный клоун. Ведь вы никогда не думали об этом?
– Нет, не думал.
– Таких, как мы, много,– продолжал Афиноген.– Но почти все даже не подозревают, кто они на самом деле. Быть грустным клоуном – это вовсе не плохо. Грустный Клоун воспринимает все иначе. Он чувствует жизнь, а не живет. Это его преимущество. Понимаете? Именно чувствует! Каждую секунду, каждое мгновение. Он касается времени и общается с ним, как с живым существом. Как обычный человек общался бы с моей Варежкой. Теперь и вы способны на такое. Поймите, то, что я сказал,– очень важно. Кто-то должен был вам все объяснить. Поэтому и я появился. Запомните, вы – грустный Клоун.
– А грустными клоунами рождаются или становятся? – спросил я. Мне даже не хотелось услышать ответ. Вопрос произнесся сам собой.
– Давайте о клоунах больше не будем,– отрезал карлик.
Появилось чувство, что Афиноген уже сказал мне все, что хотел, и говорить ему со мной больше не имеет смысла. Он взял с ближайшей полки первую попавшуюся книжку и сказал:
– Вот я вчера прочел: Минцлов, «За мертвыми душами». Замечательная, надо сказать, вещь.
Более мы, действительно, не говорили о грустных клоунах. Я до сих пор не понимаю, зачем Афиногену понадобилось сообщить мне о своих домыслах, рассказать о том, кто я, видите ли, на самом деле. Помню, что весь вечер он рассуждал о литературе, кажется, показывал какие-то альбомы, но все это уже было как в тумане.
Не могу сказать, когда я уснул, но домой я в тот вечер точно не возвращался…
Самое удивительное в этой истории то, что проснулся я все-таки у себя дома. Войдя на кухню, чтобы приготовить кофе, я заметил записку, лежащую на столе:
«Извините, что таким образом перенес Вас домой – не хотел будить.
Спасибо за визит.
P.S. Грустными клоунами рождаются».
Я пытался снова найти дом Афиногена, но безуспешно. Автобусной остановки, на которой мы тогда вышли, все же не существует. Сейчас мне даже не верится, что все это было на самом деле. Я и забыл бы обо всем произошедшем, если бы не записка и… ощущение того, что мир делится на людей обычных и клоунов – веселых и грустных.
